Становление личности. Избранные труды
Шрифт:
Вероятно, мы не можем отрицать, что культурный подход приносит ценные данные, поскольку культура действительно является важным условием становления. Однако личностная интеграция – это более фундаментальный факт. Мы, несомненно, принимаем определенные культурные ценности как собственные, важные для нашего личного становления, но верно также и то, что все мы – протестующие девиантные индивидуалисты. Некоторые элементы своей культуры мы отвергаем напрочь, многие усваиваем в качестве простых приспособительных привычек, но даже те элементы, которые мы по-настоящему присваиваем , мы приспосабливаем так, чтобы они подходили к нашему личному стилю жизни. Культура – это условие, но не общий трафарет становления.
19. Свобода
Когда мы говорим, что выбираем что-то из доступных элементов культуры, или действуем в соответствии со своей совестью, или связываем свои решения со своими ценностными схемами, мы обходим стороной проблему свободы. Никакой другой вопрос не повергает научного психолога в такой ужас. Можно просмотреть сто американских книг по психологии подряд и не найти даже упоминания о «воле» или «свободе». Психологу, как и другим ученым, свойственно обычно действовать в рамках строгого детерминизма и выстраивать барьеры между собой и здравым смыслом, чтобы здравый смысл не заражал психологию своей верой в свободу. По той же причине сооружаются барьеры против теологии. Но, несмотря на создаваемые ею неудобства, эта проблема ставится вновь и вновь. Экзистенциализм настаивает на свободе; в психотерапии стало модным постулировать ее; новый интерес психологии к ценностям является на самом деле интересом к проблеме выбора и, следовательно, возрождает проблему свободы. До сих пор от борьбы между свободой воли и детерминизмом попахивало наивностью. Мы с некоторым успехом научились преодолевать монолитную оппозицию психики и тела, природы и воспитания, и теперь нам следует сделать то же самое относительно свободы и детерминизма. Здесь могут помочь следующие соображения.
1. Во-первых, необходимо отличать точку зрения ученого от точки зрения действующего человека. Высшая мудрость ученого может, к сожалению, делать его слепым в отношении реального процесса развития. Система взглядов ученого подобна взгляду всеведущего существа, для которого все вещи имеют свое место, время и движутся по детерминированным орбитам. Но у действующего человека совсем другой взгляд. В аналогичной ситуации оказывается человек, расположившийся на вершине холма и оттуда наблюдающий одинокого гребца внизу на реке. С этого наблюдательного пункта хорошо видны опасные пороги за поворотом реки, еще не известные гребцу. То, что является настоящим для глаза наблюдателя, еще лежит в будущем для гребца. Высшее существо предсказывает, что вскоре гребец будет перетаскивать волоком свой челн. Этот факт сейчас совершенно неизвестен гребцу, незнакомому с руслом реки. Когда преграда возникнет на его пути, он будет принимать решение о ходе своих действий и преодолевать трудности. Короче говоря, действующий не в состоянии видеть свои поступки на большой пространственно-временной матрице, как это может премудрый Бог или менее мудрые полубоги науки. С этой точки зрения он работает в рамках выбора, а не судьбы. В качестве психологов мы должны знать (и действительно знаем), что реальность человека образуется тем, как он определяет свою ситуацию. Выбор для него – первостепенный факт, а то, как все это выглядит для наблюдателя на холме, к делу не относится. Именно потому, что экзистенциализм всегда принимает точку зрения действующего человека, он так упорно настаивает на наличии свободы в природе человека.
2. Даже когда мы становимся на точку зрения ученого, мы замечаем, что определенные условия ведут к относительно большей или меньшей свободе для индивида. Одно из условий, в отношении которого наша доверенность максимальна, – это самопонимание. Всякий психотерапевт (даже исповедующий крайний детерминизм) предполагает, что пациент, достигший высокой степени самообъективации и ясно видящий свое «личное уравнение», способен взвесить свои склонности, понять свои ограничения и двигаться (с некоторым успехом) по им самим выбранному курсу. Если бы это было не так, любая система психотерапии основывалась бы на обмане. Психотерапия дает надежду на то, что скорректированный образ Я и более рациональная оценка своего поведения уменьшают принуждение, вносят порядок и высвобождают пути развития в соответствии с выбранными целями. Следовательно, даже научная психология допускает возможность того, что знание может вести к относительной свободе.
3. Относительная свобода, как нам известно, зависит от владения индивидом множественными возможностями поведения. Парадокс в том, что человек, чья нейропсихическая система таит много детерминирующих тенденций, свободнее человека, чья нейропсихическая система таит только одну детерминирующую тенденцию. Таким образом, человек, обладающий только одним навыком, знающий только одно решение, имеет только одну степень свободы. С другой стороны, человек, обладающий обширным опытом и знающий много способов поведения, имеет гораздо больше степеней свободы. В этом смысле широко образованный человек свободнее человека узко подготовленного. Сегодня мы становимся свидетелями того, какие пугающие шаги могут предпринимать политические лидеры с одномерным умом. Нас тревожит их максимально упрощенный взгляд на социальную и политическую реальность. Им известно только одно решение, и это решение тоталитарно и ложно. Отсутствие у них личной свободы отражается в нетерпимости и боязни несогласия. Однонаправленный ум никак не может понять, что у правды много путей.
4. Наконец, психологам известно, что одни способы выбора дают относительно больше свободы, чем другие. Когда человек пытается столкнуться с импульсом лоб в лоб (сжимая кулаки до хруста и скрежеща зубами), его усилия могут не дать большого эффекта. Концентрация внимания на импульсе часто приносит с собой сильное желание осуществить импульсивный акт. «Ничего плохого в том, что я сделаю это». Этот закон «инвертированного усилия» знаком каждому из нас [292] . И на этом уровне свобода часто оказывается жестокой иллюзией.
Но когда я прекращаю сжимать кулаки и на короткое время предаюсь рефлексии, спрашивая себя, является ли этот путь действий «в общем и целом» тем, чего я хочу, картина меняется. Сам заданный «в общем и целом» вопрос уменьшает напряжение и открывает новые пути решения. Этот момент рефлексии приводит в действие более широкие системы проприативных стремлений, а их активация может заслонить или поглотить несовместимые фрагментарные системы и импульсы, предоставляя человеку свободу быть самим собой [293] .
Психологи знают, что бо́льшая часть конкретных действий, которые мы осуществляем, обычно протекает в соответствии с системами мотивации более высокого уровня. Если система более высокого уровня включает, скажем, лояльность, то человек, актуализируя эту систему, автоматически признает ее главенство. Решения принимаются при ее доминировании. Слабость теории привычек заключается в предположении, что все действия, выполняемые по принципам повторения и вознаграждения, обладают теоретически одинаковой значимостью в структуре личности. Привычки появляются и исчезают не только в соответствии с принципами повторяемости и вознаграждения, но также и как второстепенные по отношению к центральной (собственной) структуре события. Уильям Джеймс поспешил исправить свою теорию привычек утверждением, что единственным свободным действием, имеющимся в распоряжении человека, является его способность «сохранять главенство избранной идеи», имея в виду под этим то, что, призывая наш образ Я , мы автоматически переоцениваем, подавляем, избегаем или активируем подчиненные линии поведения. Системы более высокого уровня детерминируют «ход» систем более низкого уровня, и по этой причине человек может не отклоняться от своей главной системы ценностей.
Иногда случается, что самый центр организации личности внезапно (без предупреждения) меняется. Толчком к переориентации может послужить тяжелая утрата, болезнь, религиозное обращение или даже учитель или книга. В случаях такого травматического смещения центра несомненно верно то, что все способности и чувства, внезапно превратившиеся в жизни человека из подчиненных в руководящие, пребывали внутри него в латентном состоянии. То, что он когда-то выучил механически или по случаю, может внезапно приобрести накал, живость и движущую силу. То, что когда-то казалось ему холодным, находящимся «где-то там», «не моим», может изменить свое место и стать теплым и жизненным, находящимся «прямо здесь», «моим».
Я упомянул этот феномен скачкообразного становления не потому, что он часто встречается или типичен, а потому, что он иллюстрирует сложность и неустойчивость организационного процесса. Становление – это не просто сковывание звеньев в цепь. Иногда оно включает смещение доминирования с фрагментарных на глобальные системы или с одной глобальной системы на другую. Мы только не можем объяснить, почему и как происходят такие смещения. Когда они будут лучше поняты, мы сможем согласовать их с нашим обсуждением вопросов детерминизма и свободы.