Становой хребет
Шрифт:
Вскоре ударили первые заморозки. Опытный старатель сразу прекратил работы. Утащили в тайгу разобранную проходнушку, порушили плотинку, устья шурфов заложили крепёжным лесом, а сверху навалили валуньё.
Только опытный глаз мог теперь заметить укрытые дёрном отвалы эфелей — промытых песков. Вернулись к первой землянке и пустому лабазу. Сколько раз за лето Егор приходил сюда за харчами, нагружал тяжёлый сидор и топал обливаясь потом, вихлявой тропинкой вверх по реке.
Всё кругом стало привычным, тайга уже не страшила его даже ночами.
Сквозь обветшалые одежды выпирали налитые силой мускулы, курчавая русая бородёнка и усы делали Егора совсем взрослым. В движениях, характере и даже разговоре ощущались повадки матёрого Сохача, сам того не замечая, Егор подражал бывалому приискателю во многом.
Парфёнов решил отдохнуть пару дней, а потом уж выбираться с Гусиной речки. Идти обратно он надумал кружным путём, об чём и поведал Егору в самый последний момент.
— Пойдём, брат, на речку Джеконду. Это совсем недалеко отсель. Там рядом живёт якут Маркин, там же обещался Степан нас поджидать. К Джеконде дня три ходу. Закупим связку оленей, а ишо якутских лошадей под сёдлами.
Ноги бить до Тимотонских приисков — не велика радость. Надо спешить, — засобирался Игнатий, — коли застигнут холода, не выдюжим, одёжка не позволит. Там меховые парки закупим, торбаза. У Маркина всё всегда имеется.
— Так и не сходили на твой ручей, — посетовал Егор.
— Следующим разом сходим, это вовсе не далеко отсель. Место про запас надо всегда держать. Чё, мало тебе десяти фунтов?
— Хватит, хватит! Для первого раза, куда как много. С избытком. Не знаю толком, чё с ним делать стану.
— Я научу. Часть обменяешь на деньги, часть, до поры, зароешь в укромном месте, а немного в тулунке при себе держи. А потом утечёт оно — глазом не успеешь моргнуть.
То, что тебе досталось, иной артельке за сезон не взять. Это и есть фарт. Удачливый ты будешь в жизни, если на тропах не убьют, не сопьёшься или не пропадешь в тайге. Дюже удачливый…
Утром третьего дня выступили. Парфёнов вёл по одному ему ведомым приметам через сопки и долины.
Егор был не уверен, что отыскал бы самостоятельно золотой ручей в этой нехоженой тайге, доведясь вернуться. Свой путь отмечал затёсками на деревьях, чтобы не блудить, если занесёт нелёгкая опять в эти места.
Осталось идти совсем немного, по словам Игнатия, когда он оступился на крутой осыпи и полетел к речушке на острые камни.
Егор кинулся следом за приискателем и тоже загремел, судорожно цепляясь за кусты. Игнатий лежал у воды несуразной куклой и стонал.
— Всё, брат, отбегался. Ясно дело со мной. Ногу поломал. Погляди-ка, чё там стряслось с ей… Хрястнула, как сушина.
Егор снял с него драные ичиги, задрал штанину. Из ноги торчала кость. Рука подвернулась, и на глазах пухло плечо в суставе.
— Сломал правую ногу, плечо вывихнуто.
— Ой, брат, беда-а… Чуял я её, потому и сговорил
— Я не знаю, как вправлять, — пробрал Егора жалостливый озноб.
— Вправляй живо! Я терпеливый, снесу.
Левая рука под долгий стон Игнатия хрустнула и стала на место. Как мог, вправил Егор липкую от крови кость, обмотал рану тряпицей и привязал к ноге две скрепляющие палки.
Игнатий потел от боли, вращал глазами и поучал, что надо делать при переломах. Егор перетащил своего учителя на сухое место под берег, натянул кусок полога, долго крушил сухостой, стаскивая дрова для костра. Парфёнов окликнул стонущим хрипом.
— Если Степана на Джеконде нету, дуй к Маркину и попроси, чтобы сам приехал за мой. Не бросай меня, Егор, Богом молю!
— Да ты что, спятил?! Как же я тебя брошу?
— Степан не должен подвести. Иди к слиянию этой речки с Джекондой, затески для памяти руби. Тут вёрст пять, не боле осталось. Дом Маркина ещё столько же вниз по реке. Коли меня потеряешь — стреляй, я отвечу из винчестера. Да Верку мне привяжи. Ох-х! Верка-а-а… наделал я делов. Однако, пропадать буду.
— Не помирай ране срока, — прикрикнул на него Егор. — Тулун с золотом свой тебе оставлю, чтобы не таскать тяжесть зазря.
— Оставь в камнях, никуда не денется. Схорони, тут у реки всякий народец бродит, наткнутся на меня — и всё, мой тулун совместно запрячь. Ох, Гос-споди-и! Болит-то как. И кровь не унимается. Скорей иди!
Егор бегом кинулся вдоль речушки, скользя на камнях и рискуя свернуть себе шею. Изредка делал затёски в приметных местах, чтобы не потерять Игнатия в путаном чертоломье сопок, лесов, рек и бессчётных ручьёв. К берегу Джеконды вылетел, хрипя и падая от усталости.
С полверсты ниже по течению реки мирно вился дымок из островерхого чума, паслись олени. Силы сразу покинули Егора: он тяжело брёл туда по звериной стежке, хватал из луж пригоршнями воду, охлаждая запаленное горло, путаясь в голубичнике.
Первой его увидела диковатая жена Степана. Крикнула что-то по-своему. Откинув шкуры, вылезла из чума Нэльки.
Она долго глядела на петляющего человека, не узнавая в грязном, изодранном и бородатом незнакомце с сумасшедшими глазами и разинутым ртом румяного и красивого напарника своего «Игнаски».
Он что-то хрипел на ходу, махал руками, как шаман, указывал назад. Предусмотрительная мать Лушки уже сняла с вешал бердану и дернула затвор.
— Игнаха-а… Игнаха-а-а там. Там!
Наконец они почуяли недоброе. Лушка подскочила к идущему, всмотрелась в его распухшее от комарья лицо и удивлённо спросила: — Игорка?
— Игорка, Игорка, — подтвердил он. — Игнаха ногу поломал, — чувствуя, что его не понимают. Егор поднял с земли палку, показал себе на ногу и переломил деревяшку.
От хруста обе женщины вздрогнули. Лушка уронила руки.