Старовский раскоп

Огеньская Александра

Из неофициальных объяснений преподавателя кафедры Истории древнего мира к.и.н. С. П. Говорова.

Глава 4.

Спать больше не мог.

Шатался по комнате. Шарил в ящике. Там нашлись: две пачки хозяйственных свечей — тут же зажег одну и, не удержавшись, еще вторую (да будет свет!); пачка спичек — десять коробков; ножик; десяток вилок и гнутые алюминиевые ложки; метелочка из порыжевшей травы. Почти пустая солонка. На самом дне — пачка древних, еще Великий потоп наверняка видавших булочек. Жаль, нет тут хоть какой завалящей книжки или газетки — только чтобы отвлечься.

После ворошил угли в печке, лакал свое мятно-хвойное пойло.

Ждал.

Глупо.

Она

придет. У нее тяжелые лапы и трехсантиметровые когти. Втягивать она их не умеет. Она вечно голодна, потому что первый этап трансформации требует наибольших энергетических затрат. Полная перестройка организма. А у нее что-то неправильно пошло, если она не умеет перекидываться в человека. Любой оборотненок умеет, это же самое простое. И еще она даже в человеческом облике сохраняет черты пантеры — те желтые глаза. Жалко её.

И себя жалко.

Что лучше — умереть от голода или в зубах оборотня?

Всё равно ждал. От нечего делать пытался припомнить формулу упокоения для того раскоповского страдальца, потом бездумно разглядывал свечи. Они белые, мягкие, бесформенные уже, когда горбатятся потеками парафина… Прозрачная лужица растет, свеча тает. Свечи хватает ненадолго, от сил на полтора часа. Потом уже сидел в абсолютной темноте, на полу у буржуйки. Грелся. Чертов холод. Этот холод до конца жизни запомнится, совершенно точно.

Под утро она пришла. Впрочем, насчет утра с достоверностью сказать бы не сумел, ставни-то забиты. Только догадки.

Скреблась в дверь. Рычала. Билась своим тяжелым телом. Скулила. Снова рычала. Так часа два приблизительно. Потом затихла. Тут, кстати, "удобства" во дворе. Так некстати вспомнилось. Настоятельно вспомнилось. Еще час тишины. Может, больше, может, меньше. Опять скулеж. Ничего с ней не сделается, у нее шерсть.

Только пантеры не живут в Сибири. Правда, про пантер толком ничего не вспоминалось, но вон у Киплинга Багира жила в джунглях. Интересно, наскребется еще силенок на одну формулу? Тут есть веревка и есть крюк в стене, такой, под лампу, в стену вкрученный. Пожалуй, сойдет. И еще одну формулу припомнить… Она совсем простая, взята из церковной службы. Буквально пара предложений. Не совсем для оборотней, но тоже сойдет.

— Замерзла, оборотень? Заходи.

Она не кинулась на легкую добычу вопреки ожиданиям. Она покаянно поджала хвост и вошла. Уже в черную спину бросил:

— Apage, bestia…

Она, конечно, послушалась. И нескольких секунд хватило, чтобы успеть — крюк, веревка в перехлест запястий. С женщиной справиться легче, чем с разъяренной кошкой. А она не станет кошкой, пока связана. Формула погашения "нечистой" активности. Раньше католические патеры так "демонов" из бесноватых изгоняли. Теперь уже сидит на полу, беспомощно дергает веревку. В открытую дверь вместе с холодом льется слабенький утренний свет.

— Сейчас ты не сумеешь перекинуться. Пора приходить в себя, — поясняю.

В ответ скалится, рычит, и странно видеть кошачий оскал на девичьем лице. Я понимаю, что мы с ней вдвоем заперты в ловушку — моя нынешняя беспомощность и её помешательство не позволят нам выжить.

Да, а "удобства" во дворе.

***

В казенных помещениях даже тепло какое-то неискреннее, казенное. Вот, например, в старом "совковом" здании "Музея естественной истории, археологии и этнографии Сибири", в кабинете директора батареи горячие — тронь, обожжешь пальцы. А отойди на шаг, или лучше посиди часок за столом, перебирая отчеты экспедиций — задубеешь. Теплее всего стоять у окна, прижимая ноющие ревматические колени к чугунным ребрам батареи и на её же "хребетиках" пригревая ладони.

За грязными стеклами предвечерняя суета понедельника, заходящее солнце

расцветило улицу теплыми мягкими тенями и разводами, скрасило уродства опять же казенной, плановой архитектуры. Люди спешат, глядят только себе под ноги, внизу — черными зернышками по бурному течению реки плывут меховые и вязанные шапки, хороводы чужих безликостей. За стеклами четыре часа пополудни, понедельник. В кабинете железный век, пыль и час до окончания рабочего дня.

Анатолий Петрович Ярохин, директор музея, простоял у окна еще с минуту, зевнул и с сожалением возвратился к отчетам. То ли возраст, то ли погода, то ли — тьфу на лунный календарь жены! — "Луна в знаке Весов определяет общее понижение тонуса организма", то ли тяжелый день понедельник, но настроение было нерабочее. И еще некоторое беспокойство по поводу Ковалевой. Ну, скажем, от Ваньки Тютькина можно ожидать внезапного и трагического запоя, не позволяющего даже на телефонные звонки отвечать дня по три подряд. От Семена — импульсивного отъезда в неизвестном направлении на неопределенный срок "по семейным обстоятельствам" без предварительного оповещения начальства. Алина же всегда была ответственной, исполнительной девочкой, горячительными не злоупотребляла никогда. Было дело, с ангиной пришла экскурсию проводить, бывало — до десяти вечера засиживалась за обработкой коллекций. Не бывало — чтобы пропускала лекций перед приезжими студентами или прогуливала по три рабочих дня. Не случалось, чтобы игнорировала телефонные звонки и на домашний, и на мобильный телефон. Нет, директор музея совсем не обязан названивать своим подчиненным и уж тем более не обязан обзванивать знакомых этих самых подчиненных. Но в пятницу с утра голос у подчиненной был хриплый и больной, только Анатолий Петрович был слишком обозлен шумными студентами, чтобы выяснить причину недомогания Алины Сергеевны. Немного спустив пар и даже устыдившись своей вспышки, он позвонил снова, но ответа не дождался. Решил перезвонить вечером. Потом отложил "разборки" на субботу, а в субботу решил, что разъяснит дело в понедельник. В понедельник разъяснений не последовало. И вот теперь гнетущее предчувствие беды и вины мешало спокойно и вдумчиво вчитываться в документацию…

Алина живет на Первого мая, кирпичная пятиэтажка напротив продуктового магазина, номер квартиры спросить в отделе кадров… Сходить и проверить самому. Или отправить кого-нибудь из ребят? Нет, лучше самому. Через час. Опоздать на ужин, и жена будет ворчать и искать несуществующих любовниц… Смешно, кабы не так глупо. Ну какая любовница у усталого шетидесятилетнего директора музея с окладом в двадцать пять тысяч рублей?

Тяжело забренчал старый стационарный телефон на столе.

— Алло? "Музей естественной истории"…

— Гражданина Ярохина Анатолия Петровича я могу услышать? — перебил неизвестный пока собеседник низко и резко.

— Я слушаю.

В нехорошем предчувствии припомнилось, что пропустил обед. Старая язва желудка.

— Следователь УВД-2 города Заречца Петренко Евгений Григорьевич, — представился собеседник. Предчувствие начинало подтверждаться. — Я уполномочен вести прдварительное расследование по факту пропажи гражданки Ковалевой Алины Сергеевны. Разрешите задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно… Погодите, какое расследование? — в верхнем ящике стола "Альмагель" есть.

— Согласно поступившим вчера данным гражданка Ковалева исчезла из собственного дома в минувшую пятницу. Об этом заявил ее знакомый, Виктор Сухарев. Объявлен розыск по факту исчезновения. Я веду опрос родственников и друзей Ковалевой. Вы можете сейчас ответить на несколько вопросов?

— Да, задавайте.

Нужно было еще в пятницу добиться и разобраться. Старый осел.

— Когда Вы в последний раз виделись с пропавшей?