Старовский раскоп
Шрифт:
Ржали всем музеем. Ржали долго — все то время, пока разбирали и мыли находки. И еще после, когда уже растащили их на кандидатские и прочие научные работы. Валуны у них двигаются! По раскопу прям табунами бродят! Овечки, блин! Это ж надо так! Немцы еще с умным видом весь раскоп на животах оползали! Потом еще просили разрешения "русских коллег" на следующий год продолжить изучение "феномена"! Разрешили, кстати. Не скажешь же, что, дескать, извините, дорогие немецкие коллеги, мы тут сами с пьяного глазу облажались по полной и никакого феномена нет. Стыдно. К тому же немцы в эти исследования такую уйму денег вбухали — жуть! Еще потребуют компенсации, с них станется…
Мораль отсюда, господа, такая — пить на выезде меньше нужно во избежание конфуза. Или хотя бы закусывать — оченно полезно всем нервнобольным и косоруким. И особенно товарищам, которые замеры делают, и еще тем, которые сверяют карты. А еще — поменьше болтать на пьяную голову…
…Так вот, выпьем за то…
Глава 3.
Дальше был кошмар. Или нечто, кошмар напоминающее. Липкий сон, который наваливается прелым тюфяком и душит. Оборотница ушла, легко и плавно перетекла в свою звериную ипостась, черной тенью выскользнула из дома и растаяла в холоде. А дверь оставила нараспашку. Доплелся, закрыл. Постепенно отходили пальцы на ногах, их резало и кололо, пальцы на руках распухли, голова горела. Это жар. Собрать бы хоть сколько-то сил и попробовать связаться в приятелем или отцом. Отец, правда, очень далеко, его антикварный магазинчик в Гдыне, вряд ли "докричишься"… Остается надеяться, что или Виталька услышит, или удастся немного отлежаться и самому "прыгнуть" до дома. Или, если оборотень совсем не спятит, доползти до города на своих двоих. Там уже вызвонить помощь. Нет ли погони? Впрочем, в такой глуши и погоня? Маловероятно.
А оборотень — непонятная. Ведет себя как необученный новичок, но при том перетекает из ипостаси в ипостась так, словно бы зооморф от рождения. Впрочем, по глазам понял — застит их безумие едва дорвавшегося до живой крови зверя. И еще понял, что если сейчас оборотень возвратится с охоты без добычи, то добычей сделается он, Андрей. Хватит ли энергии на новое "аpage"?
Главное, не проворонить момент, когда она появится…
Не проворонить…
Потолок в домике оказался грязный, подкопченый, темно. Красное всё вокруг. Почему красное? Как кровь… Ах, да, это печка. Всё равно страшно, противно, тоскливо, жарко. Это температура. Ничего, перетерпим. Режет оттаявшие конечности.
В начале ноября перекупил у одного клиента две совершенно прелестные вещицы — амулеты удачи начала семнадцатого века, Южная Германия, или работы кого-то из учеников Вигилянция Мудрого, или даже самого Вигилянция — не успел похвастаться отцу. Бронза, литье, фирменный стиль — два кулона в виде фигурок львов дюймового размера. Энергии чуть — успели разрядиться, но дальше — дело техники. Один можно выгодно продать, другой оставить для коллекции. Только сначала оказать отцу. Тот точней определит истинную ценность кулонов.
Жарко… Отец далеко. Мать еще дальше. Вообще неизвестно, где… Интересно, кто-нибудь уже обнаружил пропажу младшего антиквара семейного предприятия "Шаговский и сын"? Официально Андрей в длительном отпуске, но… Отец должен был уже давно заволноваться.
Жарко…
Скрипнула дверь. Длинно, тоскливо. Обдало холодом, потом теплым и влажным дыханием. Открыл глаза — она. Облизывается. Морда в крови. Но мало, мало ей. Она сейчас еще не насытилась убийствами, готова убивать всё, что шевелится. Не из-за голода, только инстинкт зверя.
Бью по алчной морде наотмашь, сильно, как могу — так надо, оборотень должен знать хозяина. Не то, чтобы очень уж хотелось становиться ее хозяином. Просто не желаю погибать в когтях оборотня.
— Apage, bestia! — вкладываю всю волю и уверенность в латынь.
Она отшатывается, утекает.
Жарко…
Она, теперь уже девушка с темными волосами, плачет у кровати.
— Помогите мне… Я хочу быть человеком.
Я тоже хочу, чтобы она оставалась человеком, иначе мне не выжить. А жить хочется. Всего двадцать семь лет.
— Баш на баш… Постараюсь помочь тебе… ты поможешь мне… выкарабкаться…
Думал, не поймет. Но всё поняла. Ушла. Стучала посудой. Потом теребила, заставила сесть, подсунула к губам кружку. Горячий чай в ней пах хвоей, мятой и чабрецом. Возможно, очень правильно, только вот подбор трав… Но выпил с жадностью.
— Есть хотите? Я вам бульона сварила, из тетерева. Будете?
— Буду…
Едва соленый и пахнет неприятно. И, в общем, не так уж и хочется… Всё равно выпил до дна по привычке последнего месяца — съедать всё, потому что в следующий раз могут и не покормить. Откинулся на койку. Тряпье воняет омерзительно. Но когда холодно, выбирать не приходится.
— У вас температура, знаете?
— Ага… Сильная?
— Не знаю, я не умею определять. Но, кажется, вы очень горячий. Вы простыли, наверно.
Чередование алого света и мазутных мазков теней на потолке.
— Отлежусь…
— Еще хотите есть? Я могу вам мяса дать. Или бульона?
— Потом…
Снились оборотни с длиннющими зубами и почему-то крыльями, они терзали прикованное к скале за какой-то надобностью несчастное тело Андрея Шаговского, рвали на клочки, клевали… Хохотали и выли… И вроде еще маячили какой-то факел, кто-то осуждающе хмыкал, но факел вроде был из другой оперы, так и не разобрался…
Страшно. Очень страшно, если вдуматься. Только вдумываться и оставалось. Когда, опустошенная, возвратилась — и в домик, и в себя — вместе возвратился и страх. Опять этот, который всё еще ощущается возможной "добычей", что-то прошептал и снова шкуру содрало и вывернуло. В самый последний момент, когда уже забылось всё и вся. А в следующий раз его ведь с его странными и действенными словами может и не быть рядом. А я сама… не умею обратно… Испугалась за него. Он сказал принести ему поесть — принесла. И еще он просил травы — траву пришлось выуживать из-под снега, находить по запаху. Далеко от дома не отходила, поэтому нашла мало. Брала ту, что пахла подходяще. Не знала, будет ли толк. Но хоть чай. И еще бульон ему. Самой тоже продолжало хотеться есть — это ведь ненормально, что оно постоянно хочется? Только что вытерзала двух перепелок, белку и тетерю. Вторую ему…
Напоила горячим, крепко и остро пахнущим чаем, бульоном — не очень вкусным, к тому же несоленым почти, поскольку соль обнаружилась на самом дне солонки, а больше и не было… И аптечки, конечно, тоже нет. Аптечку тут никогда не оставляют — пропадут лекарства за зиму. Нет даже банальной зеленки.
После мужчина погрузился в беспокойный, тяжелый сон, в котором всё вздрагивал и постанывал, а Алина осталась в неверном свете оплывающей свечи одна. И наконец-то принялась приводить мысли в порядок. Как-то сразу сложилось в одну картинку — то ничего не понимала, осознавала урывками, а то раз — и кристальная ясность. Все бусинки — в одно ожерелье.