Старовский раскоп
Шрифт:
Снова оскалилась и тихо зарычала. Потянула. Решил не спорить. С дикими зубастыми кошками не спорят. Послушно поднялся, сунул ноги в кроссовки.
— Чего ты хочешь?
А она всё тянет — довела до стола, потом к двери. Остановился:
— Хочешь, чтобы я вышел?
Открыл дверь, белесые клубы стылого воздуха неприятно щипали нос, уже морозили пальцы. Пока натягивал перчатки и застегивал куртку, пантера нетерпеливо била хвостом и пританцовывала на пороге, не дотерпела, побежала по снегу в сторону ближайшего пролеска.
А зима за порогом оказалась густая, молочно-белая, студеная. Вчерашние темно-зеленые ели и сосны оделись инеем,
Идти пришлось довольно долго, к тому же за ночь снега намело еще сколько-то сантиметров, сугробы подросли, ноги тонули в них по колено. Вскоре подсохшие было кроссовки промокли… Прошли пролесок, спустились с холма, поднялись на следующий, такой крутой, что с него пришлось буквально съезжать, как мальчишки съезжают со снежной горы. Пантера, впрочем, достоинства ничуть не растеряла — уперлась лапами и как-то в один миг оказалась внизу. И там замерла.
Обнаружилась площадка. Ровное, явно искусственного происхождения поле метров тридцати на сорок, и еще торчит одинокая покосившаяся табличка: "Памятник культуры, могильник "Старовск-1". Охраняется законом". С недоумением поглядел на оборотня: неужто привела на занятия прикладной археологией? Пантера-археолог. Кабы не так холодно, можно было бы и посмеяться от души. Только пантера замерла и напряженно, старательно вглядывается куда-то вдаль, на смутные силуэты холмов и чахлого лысого кустарника.
Тоже всмотрелся. Сначала ничего — переливы серебристо-белого, тот же туман, иней крошится под ветром, полетела стайка мелких неопрятных пичуг, погода — сонная. Завалиться на койку у печки и дремать под скрип усталого дома.
Потом с трудом различил шевеление чего-то коричнево-грязного, сначала принятое за тряску под порывами ветра кустиков.
Потом оформилось, проступило — человек. Долговязый мужчина…
Человек! Может помочь!
Рванул… и остановился. Что-то было не так — нутром чувствовал. Человек пошатнулся, побежал мутным маревом, странно изогнулся — огоньком над свечой… исчез.
Появился ближе, уже у подножия холмика. На этот раз различил лохмотья рубища, тощие, молитвенно заломленные руки, пустые провалы глаз, темное пятно на груди… Запахло гнилью и озоном, как-будто еще похолодало, туман сгустился киселем.
— Оборотень…
Просипел, опять сорвался на кашель. Проклятье. Не обернулась. Тот разинул рот в немом крике, рухнул на колени, как истовый богомолец — уткнулся лбом в снег… снова задрожал… Истаял.
Стоял, ждал продолжения "спектакля"… Нет, не напугался, просто сделалось интересно. Судя по всему, вульгарный призрак какого-то неупокоенного несчастного страдальца, что в Сибири, пережившей революцию и красный террор, не редкость. Чуть не в каждой деревне кого-то расстреливали или вешали. Если будет возможность, сообщить в какую-нибудь церковь, пусть проведут службу или осветят места. Авось и упокоится с миром. Минут пять еще подождал, промерз до костей, чтоб эти предрождественские морозы! И эту Сибирь туда же! Не дождался, развернулся уходить, хотел окликнуть свою словно застывшую спутницу. Вот она, кажется, привидений в жизни не видела.
Обернулся.
А он казался за спиной, теперь уже совсем близко. Буквально в пятнадцати метрах.
Смердело — тухлой плотью, серой, еще чем-то тошнотворным.
Длинный, скелетоподобный, он, наверно, внушал ужас. Местным жителям, кошке, застывшей на краю площадки — животные вообще боятся всего потустороннего…. Раззявленный рот, запекшаяся кровь, стенания и вонь — весь антураж. Нет, жалко, конечно, страдает душа… тщетно пытался припомнить формулу изгнания для таких случаев — забыл, хоть убей. А он тут, судя по всему, долго уже шатается… Призрак развернулся спиной, худющие лопатки дернулись, седые жиденькие космы упали на лицо… Снова задрожал, шатаясь, побрел прочь. Опять озон, как в грозу…
Нет, не испугался. Обычный, примитивный слепок чужого сознания, оставшийся посмертно бродить по свету, пугая суеверных людей… Разве что — жутковато. Ты уже мертвый, а осознать не успел. И потому не умер по-настоящему. Нда…
Не испугался. Просто устал и сел в снег. Подумать. Оборотень суетливо увивалась вокруг, тянула…
Ёж повел себя спокойно при виде диковинного и пугающего дива, и страшно быть почти перестало. Хотя когда в первый раз увидела — бежала до домика сломя голову и позорно поджав хвост. Такая жуть…
Но не пахло от Ежа испугом.
А это, наверно, тот самый, в жертву принесенный. Не врали люди. Вот же чертовщина. И пахнет от него трупно, гадко. Бродил по раскопу, руки заламывал. Чего не спится?
Пока бежала, думала, забьюсь в угол и не вылезу оттуда как минимум до следующего дня. Дверь чуть с петель не снесла. Потом, не помня себя, принялась Ежа тормошить, выволокла почти из постели. Нельзя так. А потом опять на площадку потянуло — узнать, что странный мужик в балахоне и с пятном на груди как от вишневого варенья, всего лишь привиделся, и успокоиться. Иначе следующим летом ведь не заставишь себя как ни в чем не бывало просеивать грунт, черепки выковыривать, горизонты зачерчивать… Зная, что тут место нехорошее? Ох, какое нехорошее… Аж до косточек пробрало.
В общем, утянула Ежа смотреть раскоп. Сначала ничего, а потом снова… этот. И дура, дура невозможная! Больного человека трогать! Ему, кажется, плохо стало…
Но до дома добрались.
Стою, тепло от печки, есть уже не хочется, сытая, испуг еще бродит по лапам, жду — когда Еж изволит возвратить нормальное человечье обличье? Смотрю на него снизу вверх — давай уже! А он сидит на койке и не торопится. А мне жарко, потные бока так и хочется почесать о ножку кровати. И вообще после охоты — блаженное расслабление — даже вопреки встрече с привидением — лечь бы перед огнем и подремать. И когти подточить неплохо бы… Ну?
— Извини, — говорит, — оборотень. Сил нет тебя обратно вытряхивать. Попробуй сама, ты же должна уметь.
Точно! Уметь должна! И ничего, что как-то позабыли объяснить? Господи…
Оскалила на него зубы. Вздрогнул. Привидения не боится, а меня боится.
— Оборотень, я не могу. Честное слово. Ты же сытая, у тебя энергии на перекидывание должно хватить.
Зарычала — разозлилась на него неимоверно. Бока чешутся, может, там насекомые завелись? Уф, противно. Терпеть не могу, вычесал бы кто! А то лапами и не дотянешься никак.