Старплекс. Конец эры (сборник)
Шрифт:
Но, решил я, пора и честь знать. Холлус с самого начала сказал, что поделится информацией, собранной его народом; сейчас для этого самое время. Я попросил инопланетянина рассказать мне об эволюционной истории форм жизни на его планете.
Я предполагал, он пришлёт мне книгу, но он сделал больше.
Гораздо больше.
Холлус сказал, что для правильной презентации ему нужен вместительный зал. Поэтому мы подождали окончания рабочего дня, пока музей закроется. Аватар немного поколыхался в моём кабинете, после чего растворился в воздухе. Мы уже уяснили, что мне одному куда легче переносить проектор с места на место, чем голограмме идти вместе со мной по коридорам музея, поскольку каждый встречный — будь то куратор, аспирант, уборщик или спонсор — считал своим долгом под любым предлогом остановить нас и немного поболтать с инопланетянином.
Чтобы спуститься на главный уровень к широкой каменной лестнице, вьющейся вокруг тотемного столба Нисгаа до цокольного этажа, я воспользовался лифтом. Прямо под Ротундой располагалась часть музея, называемая — вполне логично — «Нижней Ротундой». Этот обширный зал с тёмно-оранжевыми, цвета томатного супа, стенами, служил холлом для Театра КМО, расположенного под сувенирными магазинчиками первого этажа.
Я распорядился, чтобы техники расставили в зале пять видеокамер на штативах. Мне было важно записать всё, что покажет мне Холлус. Да, я знал — он не любит, когда у него над душой стоят наблюдатели, пристально подглядывающие из-за каждого из его восьми плеч за тем, что он делает. Но Холлус и сам понимал — когда он расплачивается информацией, нам нужно это задокументировать. Я разместил проектор голограммы в середине зала и легонько стукнул по нему, чтобы вызвать форхильнорского джинна. Вновь появился Холлус, и я в первый раз услышал его родную речь: он давал указания проектору. Речь напоминала песенку, которую Холлус напевал сам себе.
Внезапно холл превратился в невероятных размеров кусок другой планеты. Точно так же, как и с голограммой Холлуса, я не мог отличить проекцию от реальности — словно меня телепортировали за две дюжины световых лет, на третью планету Беты Гидры.
— Разумеется, это лишь воссозданная картина, — произнёс Холлус, — но мы считаем, что она максимально точна. Единственное, в чём имеется неопределённость — цвет животных. Вот как выглядел мой мир семьдесят миллионов ваших лет назад, перед последним из массовых вымираний.
Пульсации сердца отдавались у меня в ушах. Я пошатнулся, ощущая под ногами твёрдый пол Нижней Ротунды — единственное свидетельство того, что я всё ещё в Торонто.
Лазурная синева неба планеты ничем не отличалась от земной. В небе виднелись дождевые облака; физика азотно-кислородной атмосферы, насыщенной водяным паром, очевидно, идентична во всей Вселенной. Ландшафт представлял пологие холмы, а в том месте, где в реальности располагалось основание тотемного столба Нисгаа, оказался крупный пруд, окаймлённый песчаным берегом. Местное светило по виду в точности напоминало Солнце, оно даже имело примерно тот же видимый размер. Я недавно просмотрел данные по Бете Гидры в справочнике: в диаметре звезда в 1,6 раза больше Солнца и светит в 2,7 раза ярче; следовательно, родная планета форхильнорцев вращается вокруг звезды на большем расстоянии, чем Земля от Солнца.
Растения были зелёными: в них был хлорофилл, ещё одно вещество, проявляющее — по словам Холлуса — признаки искусственного строения, наилучшим образом приспособленного для выполнения своей задачи. Те части растений, которые по назначению соответствовали листьям, поддерживались центральным стеблем и были идеально круглой формы. Но части растений, эквивалентные древесине, покрывала не кора: стволы были погружены в полупрозрачное вещество, по виду напоминающее кристалл, защищающий глаза Холлуса.
Сам Холлус — его проекция — по-прежнему стоял рядом. Некоторые из животных, попавшиеся на глаза, в целом представляли организмы, сходные с ним по строению тела — хотя, насколько я мог судить, восемь конечностей у них не дифференцировались: все они использовались для передвижения, ни одна — для других операций. Впрочем, большинство видов, по-видимому, обладали пятью конечностями; судя по всему, это и были те самые холоднокровные пентапеды, о которых упоминал Холлус. У некоторых пентапедов были на диво длинные ноги, позволяющие поднимать туловища на огромную высоту. У других конечности были настолько короткими, что тело им приходилось волочить по земле. Я в изумлении наблюдал, как один из пентапедов ударами ног заставил октопеда потерять сознание, после чего опустил на поверженное тело жертвы своё туловище: очевидно, на нижней части у него располагался рот.
В небе никто не летал, хотя на глаза мне всё же попались пентапеды, которые я окрестил «паразолами» — между их пятью конечностями была мембрана. Эти животные планировали с деревьев, очевидно контролируя при этом скорость и угол спуска, соответственно сдвигая или раздвигая специфические конечности. По-видимому, их целью было опуститься на спину пентапеда или октопеда, чтобы прикончить жертву ядовитыми шипами.
Ни у одного из животных я не увидел таких стебельковых глаз, как у Холлуса; я невольно задался вопросом, не развились ли они позднее для того, чтобы позволить разглядеть на расстоянии паразола, готового прилететь сверху. В конце концов, эволюция — гонка вооружений.
— Это невероятно, — сказал я. — Совершенно другая экосистема.
Мог представить, как был доволен Холлус.
— У меня были такие же чувства, когда мне довелось попасть сюда. Хотя мне уже доводилось наблюдать новые экосистемы, нет ничего удивительнее, чем встретить незнакомые виды, увидеть их взаимодействие, — откликнулся он и, помолчав, добавил: — Впрочем, так выглядел мой мир семьдесят миллионов земных лет назад. После события, вызвавшего следующее массовое вымирание, все пентапеды исчезли с лица планеты.
Не отрывая взгляда, я наблюдал за тем, как средних размеров пентапед нападает на октопеда поменьше. Пролившаяся на землю кровь была красной — в точности как земная, — а в криках умирающего создания, поочерёдно доносящихся из отдельных речевых щелей, слышался ужас.
Похоже, нежелание умирать — ещё одна универсальная константа Вселенной.
7
Помню возвращение домой в тот октябрьский день, после разговора с доктором Ногучи. Я поставил машину на дорожке возле дома. Сюзан уже вернулась: на крыльце горела лампочка. В тех редких случаях, когда я ездил на работу в автомобиле, первый вернувшийся из нас включал её, чтобы дать понять — гараж уже занят. Разумеется, сегодня мне пришлось брать автомобиль, чтобы добраться до офиса Ногучи в округе Бэйвью.
Я вылез из машины. Порывы ветра поднимали в воздух опавшие листья, которые разлетались по нашей лужайке. Я подошёл к главному входу, открыл дверь. В доме звучала песня «Поцелуй» с альбома Фейс Хилл. Я вернулся позднее, чем обычно, и Сюзан уже хлопотала на кухне — оттуда доносилось позвякивание кастрюль и чашек. Я прошёл по деревянным квадратикам лестничной площадки и поднялся на полпролёта, чтобы попасть в гостиную. Обычно я задерживаюсь в кабинете, разбираю почту — если Сюзан возвращается первой, она складывает корреспонденцию на невысокий книжный шкафчик прямо у двери в кабинет. Но сегодня на меня обрушилось слишком многое.