Старше
Шрифт:
— Не бойся, малышка. Я здесь.
— Но ты же отпустишь. Я не хочу, чтобы ты отпускал меня.
— В конце концов я должен отпустить. Как иначе ты научишься?
Она надулась, сморщив крошечный носик-пуговку.
— Я могу научиться завтра.
— Почему не сейчас?
— Сейчас слишком страшно. Смотри, может пойти дождь.
Я
— Никакого дождя. Только ясное небо и отец, который скоро будет чертовски тобой гордиться.
Ноги Тары заскользили по обеим сторонам велосипеда, и она тяжело вздохнула.
— Мама говорит, что это плохое слово.
У меня вырвался смешок, и я присел на корточки рядом с ней на тротуаре, ожидая, пока она посмотрит на меня. Когда наши глаза встретились, я с улыбкой погладил ее поцарапанную коленку.
— Эй, — сказал я, мой голос был полон уверенности. — Сегодня ты будешь очень храброй.
— Я не чувствую себя храброй.
— Это потому, что ты боишься. Сначала всегда страшно. Это первый шаг к тому, чтобы стать храброй.
Она изучала меня, в ее больших зеленых глазах блестели слезы.
— Почему все мои друзья такие храбрые? Мне шесть. Все могут кататься без дополнительных колес, кроме меня.
— Храбрость — это не про сравнение себя с другими, — мягко сказал я. — Это умение смотреть в лицо своим страхам, какими бы большими или маленькими они ни казались. Ты пытаешься, даже если можешь упасть. И если падаешь, то снова встаешь на ноги. Это самый смелый поступок из всех.
Она высунула кончик языка, пока обдумывала мои слова.
— Ты ведь никогда не отпустишь меня, правда?
— Пока нет, — пробормотал я. — Не сейчас.
— Никогда, папочка. Никогда не отпускай меня.
Я постарался не придавать значения ее невинным словам и провел большим пальцем по неоново-розовому пластырю. Затем я выровнял ее велосипед и поставил ее ноги на педали. С руля свисали кисточки из лент, а маленький звонок мелодично звякнул, когда я дернул его.
— Я не отпущу тебя, малышка. Ты застряла со мной.
На ее лице расцвела улыбка, и ее личико стало решительным.
— Хорошо, — сказала она, глубоко вдохнув. — Поехали!
Я держал ее, пока мы двигались вперед, мои шаги набирали скорость по мере того, как колеса крутились все быстрее. Ее глаза округлились, подул ветерок, и во мне разлилось теплое чувство, пульсирующее гордостью
— У тебя получилось. Ты молодец.
— А-а-а! Не отпускай! — крикнула она, велосипед завилял из стороны в сторону, пересекая трещины на тротуаре, а ее косички развевались у нее за спиной. — Я сделаю это, папочка. Только не отпускай пока!
Мои глаза наполнились слезами, пока я стоял посреди тротуара, подняв обе руки к небу.
Я отпустил ее десять секунд назад.
Она уже делала это.
Я припарковал свой грузовик перед домом, затем провел рукой по лицу. Кожа была покрыта липким холодным потом. Уит позвонила мне в студию двадцать минут назад, предупредила о «ситуации» и попросила поторопиться домой. Я прервал занятие, извинился перед клиентом и почти бегом направился через парковку к своей машине.
Учитывая, что мне не сказали ехать в ближайшую больницу, я попытался успокоить свое бешено колотящееся сердце, надеясь, что это что-то поправимое. Протекающая труба. Засорившийся унитаз. Может, Божья коровка съела что-то, чего ей есть не следовало, и девочкам нужна помощь, чтобы отвезти ее к ветеринару.
Уитни не сказала мне, в чем дело.
Она лишь сказала:
— Рид, ты нужен мне. У нас возникла проблема.
Ее тон был ровным и бесстрастным. Я знал Уит, поэтому понимал, что, если она говорит без эмоций, значит, что-то не так. Такой же холодный тон был у нее, когда Тару укусила соседская кошка на ее девятый день рождения. Учитывая безэмоциональный тон Уитни, я предположил, что это была незначительная царапина. Вместо этого у нее вся рука была в крови, как в фильмах ужасов.
Теперь мне оставалось только гадать, что меня ждет — булавочный укол или кровавая баня, — пока я смотрел на старый двухэтажный дом с кремовыми ставнями и синей дверью и представлял, какая «ситуация» скрывается по ту сторону.
Положив ключи в карман, я вышел из грузовика и трусцой побежал по знакомой дорожке к входной двери, сердце гулко стучало в ушах. Я заколебался, прежде чем повернуть ручку и войти внутрь.
Глубокий вдох.
Сглотнув, я переступил порог и окинул взглядом гостиную.
— Эй, что… — Мои слова оборвались. Застыв на месте, я уставился на три пепельных лица, повернутых ко мне, и страх пробрал меня до костей. — Что случилось?
Инстинкт заставил меня искать Божью коровку, я подумал о худшем, но золотистый пушистик лежал на диване, спрятав мордочку под лапами. Она не бежала ко мне и не виляла хвостом. Даже собака чувствовала облако ужаса, нависшее над комнатой.
Я несколько раз моргнул, закрыл дверь и шагнул вперед. Меня встретила тишина. Уитни стояла в стороне, скрестив руки на груди, ее покрасневшие глаза были единственным признаком того, что она расстроена. Галлея сидела рядом с Божьей коровкой на диване, ссутулившись и обхватив голову руками.