Старше
Шрифт:
Наконец-то в его глазах промелькнуло что-то кроме апатии. Рид оторвался от двери и остановился передо мной, нахмурив брови.
— Я думал о тебе, Галлея, — сказал он. — О чем мне следовало думать с самого первого дня. Да, я исказил правду, но не все было ложью. Я был слаб. Я был эгоистом. И теперь мне приходится страдать от последствий своих поступков.
— Рид… — Я шагнула к нему ближе, пытаясь растопить ледяную стену между нами. — Любовь слаба. Любовь эгоистична. Это не сказочная иллюзия из леденцовых сердец и бумажных цветов. Это грязно и больно. Но она стоит того.
Он опустил глаза.
— Ты все время говоришь это слово.
— Какое слово?
— Любовь. — Он
Я моргнула, слезы все еще пекли глаза.
— Ну, а ты?
Долгий вздох заполнил пространство между нами, и Рид обеими руками сжал волосы, обходя меня и направляясь в гостиную.
— Я не знаю, что ты хочешь услышать, Галлея.
— Правду.
— Это противоречит здравому смыслу.
— Это не так, — прошептала я.
Расхаживая по комнате взад-вперед, он покачал головой.
— Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сказал, чтобы все стало лучше.
— Нет, — выпалила я в ответ. — Я хочу, чтобы ты сказал только то, что хочешь сказать. Ты любишь меня? Это простой вопрос, подразумевающий ответ «да» или «нет». На него легко ответить, ты можешь…
— Да. — Рид перестал расхаживать по комнате, остановившись в нескольких футах. Он уставился на меня, стиснув зубы и еще сильнее сжав руки в кулаки. — Да, Галлея, я влюблен в тебя. Думаю, я доказал это, когда бросился под автобус и уничтожил свои отношения с дочерью, чтобы защитить тебя. Чтобы она не испытывала к тебе ненависти, — процедил он сквозь зубы. — Так что да… я люблю тебя. Я люблю тебя яростно, всецело, эгоистично и бескорыстно, больше, чем когда-либо, черт возьми, должен был. Я люблю в тебе все: от твоей улыбки до твоего идеального сердца, то, как твои волосы всегда выбиваются из хвоста, когда ты бежишь или спаррингуешь со мной, как они скрывают глаза, которыми я был очарован с того самого момента, как впервые увидел тебя. Мне нравится, что ты делаешь каждую фотографию так, будто она единственная в твоей жизни, что ты любишь так, будто иначе не можешь жить, и что тебе нравится готовить, потому что это делает всех вокруг тебя чертовски счастливыми. Я люблю силу, которую ты черпаешь из ничего, из воздуха, находясь на самом дне, и то, как легко ты идешь по жизни с грацией и мужеством, находя музыку в каждой беззвучной тени, когда любой другой на твоем месте упал бы и умер. — Он выдавил из себя последние слова, эмоции мешали говорить, грудь вздымалась от тяжести каждого вдоха. — А теперь… скажи мне, разве это что-то меняет?
Я смотрела на него, пораженно приоткрыв рот.
Сердце перестало биться.
Каждый дюйм моего тела словно погрузился в теплую воду, когда я окунулась в его слова. Краски потускнели на периферии моего сознания, исчезая в серых трещинках и впадинках. Но он был ярким. Он был живым. Рид был ослепительной фреской, брызгами акварели в мире сепии.
Я не осознавала, что не дышу, пока из меня не вырвался поток воздуха, обдав нас обоих солнечным светом. Мне хотелось свернуться калачиком и остаться навсегда в этом моменте чистого удовлетворения.
Рид любил меня.
Это все меняло.
Но трагический взгляд его глаз говорил о том, что он не верил в это.
Я бросилась вперед и упала в его объятия, словно мои кости были сделаны из пластилина. Я уткнулась лицом в его грудь и вдохнула его аромат, запоминая запах его кожи и эхо его признания.
— Ты любишь меня, — почти всхлипывала я, и мои слезы намочили его рубашку.
Медленно, несмотря на то, что боль внутри него требовала оставаться неподвижным и безжизненным, он поднял обе руки и обнял меня, притягивая ближе. Любовь делает это. Она заставляет твое сердце биться, когда оно хочет сдаться, и овладевает руками, когда они хотят опуститься, вместо
— Ты знаешь, что я люблю тебя. Но этого недостаточно.
— Должно быть. Мы справимся.
— У нас нет такой власти, Комета. Мы не подходим друг другу.
Я покачала головой, не соглашаясь с ним.
— Мы подходим друг другу по всем параметрам.
Обхватив ладонью мой затылок, он крепко поцеловал меня в лоб, а затем отстранился. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки, обхватив мои плечи обеими ладонями и наклонившись вперед, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Послушай меня. Если бы я видел выход из этой ситуации, я бы воспользовался им. Я бы, черт возьми, ухватился за него и навсегда заключил тебя в свои объятия. Но карты легли не так. Тебе девятнадцать лет, а мне тридцать шесть, — сказал он. — Твоя жизнь только начинается. Ты должна быть достаточно смелой и начать все сначала.
Мое лицо исказилось от боли.
— Я хочу начать все сначала с тобой.
— Как? — Вопрос был полон страдания. — Я не могу жениться на тебе. У меня больше не будет детей. Мне уже почти сорок, Галлея, а ты стоишь на пороге яркого, насыщенного будущего.
— Мне не нужны брак и дети, — возразила я.
— Ты говоришь это сейчас.
— Я буду говорить это всегда. Все это не имеет значения.
— Остановись. Пожалуйста, остановись и подумай. — Он сжал меня крепче. — Все твои мечты. Все твои планы. Ты не можешь пустить их по ветру из-за чувства, которого вообще не должно было существовать. Чувства меняются и угасают, но потерянное время необратимо. Однажды ты проснешься и поймешь, что отказалась от всего важного в жизни, и ради чего? Отношений с отцом твоей лучшей подруги, которые никто никогда не примет, и не говоря уж о том, чтобы поддержать?
Мое тело сотрясала дрожь, губы не слушались, когда я пыталась заговорить. Ничего не выходило. Слова превратились в пыль у меня на языке.
Он почувствовал мою нерешительность.
— Поезжай в Чарльстон, — умолял он. — Плавай в океане, фотографируй, отправься к алтарю в белом платье и вырасти прекрасных детей, которые будут видеть в тебе центр своей вселенной. Я хочу этого для тебя. Мне нужно, чтобы ты прожила это. — В его словах сквозила боль, когда он тщетно пытался сдержать дрожь в голосе. — Если ты не уедешь, это сделаю я… но я думаю, что тебе следует это сделать. Это правильно. И я знаю, что ты тоже это понимаешь, хотя это действительно чертовски тяжело.
Я покачала головой из стороны в сторону, отвергая его слова. Все сказанное им отражало действительность. Наши отношения были обречены. Обрубались под корень, прежде чем у них появился шанс вырасти.
Я знала, что он прав. Но все, чего я хотела, было прямо передо мной.
Прямо здесь.
Я всегда жила настоящим, потому что бывали дни, когда я не знала, сколько их еще у меня осталось. Каждый удар кулаком по лицу мог стать последним. Стекло в артерии могло привести к смертельному кровотечению. Дни, проведенные взаперти в спальне без еды, могли привести к медленной, мучительной смерти.
Будущее было привилегией. Мечты были роскошью.
Я дорожила настоящим.
И это был Рид.
Он был осязаемым, теплым и моим. Заглядывать за пределы того, что мне было так дорого, было словно надругательством над моим сердцем. Это причиняло боль. Жгло и кололо в тех местах, о которых я и не подозревала.
Рид обнял ладонями мои мокрые щеки и прижался поцелуем к моим губам.
— Иди, Галлея, — прошептал он мне в губы. — Уезжай со Скотти. Иди, потому что я люблю тебя. Иди, потому что я умру, если ты не сделаешь все, что в твоих силах, чтобы прожить жизнь, о которой ты не пожалеешь.