Старше
Шрифт:
Я предложила ему единственную правду, которую смогла извлечь из запутанных нитей моего сердца.
— Так сильно, как может любить девушка следующего после самого лучшего.
ГЛАВА 33
Депрессия проделала во мне черную дыру. Мрачность сочилась из нее тягучей смолой. Страдание господствовало над всеми эмоциями. Мы с Тарой прожили в этой квартире всего
Но, полагаю, последние несколько недель, проведенных среди этих унылых белых стен, все равно ощущались более значимыми, чем годы в доме моего детства. Значит, я делала успехи.
Тара пронеслась мимо меня, уплетая овсянку, а я сидела со скрещенными ногами посреди гостиной. Я с трудом могла поднять голову, чтобы взглянуть на нее. Все давалось с трудом. Даже крошечные, несущественные жесты. Улыбка, приветственный взмах руки, светящийся взгляд.
Она остановилась надо мной, облизывая тыльную сторону ложки.
— Ты сообщила в банкетном зале?
Кивнув, я запихнула одежду в картонную коробку, не обращая внимания на то, что мои аккуратно сложенные вещи уже развалились.
— Я согласилась отработать две недели.
— Как она восприняла новости?
— У Моник есть две эмоции — чрезмерный энтузиазм и фейерверк безумия. К счастью, это была первая.
Тара нахмурилась.
— Она рада, что ты уезжаешь?
— Нет, но я сказала ей, что собираюсь открыть свой собственный фотобизнес в Южной Каролине. Так что она рада за меня. — Это не было ложью, но это было полным надежды преувеличением. Я была бы счастлива, если бы в ближайшие несколько недель просто смогла встать с постели, не говоря уже о том, чтобы заниматься новыми деловыми начинаниями.
Но… когда-нибудь.
Когда-нибудь я снова начну жить.
Тара сделала осторожный шаг вперед, затем опустилась на пол и, отложив коробку с хлопьями, встала передо мной на колени.
— Я буду очень скучать по тебе, но это пойдет тебе на пользу, Галс.
Мое лицо оставалось бесстрастным, когда я бросила пару сандалий в переполненную коробку. Я не смогла заставить себя улыбнуться, но и выплескивать на нее свой гнев мне тоже не хотелось.
На самом деле?
Я была зла.
Я была взбешена и испытывала ярость.
Во мне не было ни капли сочувствия или понимания чувств Тары по отношению к ее отцу. Как она могла обвинять его в том, что он соблазнил меня, что он был монстром и хищником, было выше моего понимания. Мой гнев и растерянность только усилились за те дни, что прошли с тех пор, как все рухнуло, в то время как мы жили вместе, спали в одной постели и вели скучные разговоры, которые мало помогали в том, чтобы смягчить мои чувства.
Это не имело смысла.
Никогда, даже в самых безумных фантазиях, я не представляла, что все обернется таким
Не Рида.
Не собственного отца.
Было почти забавно, что я так переживала из-за того, что Тара отвернется от меня, вычеркнет из своей жизни, навесит на меня ярлык предателя… хотя именно я так с ней поступила.
— Я знаю, — единственное, что я смогла ответить.
Тара вздохнула.
— У мамы много связей с психотерапевтами и психологами, знаешь ли. Может, было бы разумно поговорить с кем-нибудь до отъезда. Так, ты сможешь начать все с чистого листа.
Я замерла. Моя рука остановилась на полпути к коробке, пальцы сжали футболку до белых костяшек. Она думала, что я сломлена. Она думала, что мне промыл мозги человек, который всегда беспокоился только о моих интересах. Он любил, заботился, ухаживал и делал все для меня.
Для нас обеих.
Меня тошнило от этого.
Крепко стиснув зубы, я покачала головой, выпуская из руки футболку и наблюдая, как она ярким пятном падает на груду одежды. Я захлопнула коробку, пряча все это подальше.
— Мне не нужно ни с кем разговаривать, Тара. Я не жертва. Я не сломлена.
— Галс, все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. Я не хочу продолжать этот разговор.
— Это потому, что ты не понимаешь. Ты еще не видишь правды. — Черты ее лица исказились, в глазах появилась печаль. — Я не хочу, чтобы ты уезжала вот так. Я хочу все исправить.
Был только один способ все исправить, и он заключался в том, что Тара должна была увидеть правду. Ей нужно было вычистить гниль из своего разума и увидеть то, что было прямо перед ней, ясное как день. Я медленно подняла свои лишенные света глаза, я вгляделась в сверкающий нефрит.
— Тогда исправь это, — решительно заявила я. — Скажи, что ты поспешила с нелепыми выводами. Признай, что в момент ослепления ты ухватилась за самое отвратительное, нереальное объяснение и жалеешь, что когда-либо называла своего отца чудовищем.
По ее лицу пробежала тень, затуманивая глаза.
— Я не могу этого сделать.
— Тогда на этом все. — Я поднялась и вышла из комнаты.
Она бросилась за мной.
— Галлея, остановись. Подожди.
— Мне нужно собираться на работу. Сегодня днем состоится свадьба.
— Я на твоей стороне, — воскликнула она, и в ее голосе слышалось отчаяние.
Я сжала кулаки почти до хруста и развернулась лицом к ней в центре коридора.
— Ты не на моей стороне. Если бы ты была на моей стороне, ты бы отложила свои ошибочные убеждения в сторону и попыталась понять меня. Твой отец не воспользовался мной. Он увидел меня. Как равную. Как женщину.