Старше

Хартманн Дженнифер

Когда я мягко улыбнулся ей, она отпустила поводок.

Галлея вздрогнула и повернулась к прыщавому парню.

— Нет. Извини, у меня другие планы на вечер.

— Ну, тебе стоит их отменить. Ты бросила меня на танцах. — Он перекатился с носков на пятки своих кроссовок, пожав плечами. — Ты вроде как в долгу передо мной, Фостер.

Я пришел в бешенство, но притворился, что занимаюсь своими делами, и позволил Божьей коровке обнюхать участок свежескошенной травы. Апрельский ветерок

был почти прохладным, но моя кровь кипела.

Галлея прочистила горло.

— Я заболела. Я ничего не могла поделать.

— Мой приятель сказал мне, что ты не хотела идти.

— Да, я не очень люблю школьные танцы.

— Ну давай вместо этого пойдем на обрыв.

— Она сказала «нет». — Я не смог сдержаться. Обернувшись и продолжая сжимать кожаный поводок, я посмотрел на Галлею, потом снова на парня. — Не похоже, чтобы ее заинтересовало твое предложение.

Он нахмурился.

— Ты здесь живешь?

— Нет.

— Ты ее отец или что-то в этом роде?

Я вздрогнул.

— Нет.

— Тогда иди своей дорогой, крутой парень.

Галлея выглядела потрясенной и подалась вперед, вставая между нами, когда прыщавый парень попытался противостоять мне.

— Все в порядке, — вмешалась она. — Эрик, может, мы сможем выпить кофе в следующие выходные? Сегодня я действительно занята.

Она не хотела пить с ним кофе.

А мне хотелось разбить ему лицо за то, что он на нее давит.

— Как скажешь. — Он попятился назад, сплюнув на газон рядом с нашими ногами. — Я позвоню тебе.

Парень наконец-то отступил и пошел с недовольным видом по тротуару в своих джинсах JNCO. Я смотрел, как он исчезает за углом, а потом медленно обернулся к Галлее.

Она удивленно смотрела на меня.

— Прости, — пробормотал я.

Мне не было жаль.

Он был мудаком.

— Я бы справилась с ним. — Она сверкнула на меня глазами, собираясь сложить руки на груди, но вместо этого опустила их на бедра. — Тебе не нужно распугивать моих парней.

— Его намерения не были чистыми.

— Ну… — Она язвительно рассмеялась. — Его намерения тебя не касаются.

— Я присматриваю за тобой. Чего твой отец никогда не делал.

Ее лицо покраснело в лучах заходящего солнца.

— Ты ничего не знаешь о моем отце.

— Я знаю достаточно.

Мой взгляд упал на ее левую руку, все еще хрупкую и заживающую, а затем снова поднялся к глазам. Мы смотрели друг на друга, ее медовые волосы рассыпались по плечам, словно жидкое золото. Ее глаза вспыхнули, но это был не просто гнев. Не просто раздражение.

В ее радужных оболочках плескалась боль — взгляд, с которым я был уже слишком хорошо знаком.

Сначала тот катастрофический массаж

плеча.

Потом ссора на террасе, когда она решила, что я собираюсь всадить кулак ей в лицо.

Черт.

Это преследовало меня.

Массаж плеча был ошибкой, и логическая сторона моего мозга, очевидно, в тот момент выпрыгнула в окно, бросив меня в трудную минуту. Интимные объятия на террасе тоже были ошибкой, но тогда я не знал, что еще можно сделать. Она испугалась меня. В ужасе и панике она прижалась ко мне, как раненый зверь, которого вот-вот настигнет убийца.

Это был чистый инстинкт, естественная реакция ее тела на неуравновешенного мужчину, оскалившего на нее зубы.

Я чувствовал себя дерьмово.

Галлея Фостер впилась мне под кожу, как заноза. Болезненная заноза, которую было все труднее игнорировать. Конечно, мое постоянное присутствие в этом доме не позволяло держать столь необходимую дистанцию, поэтому мне пришлось довольствоваться тем, что я выковыривал ее из себя тупым пинцетом. Остаточная боль не проходила, и она была полна решимости заползти обратно.

Галлея высунула язык между губами, когда ее взгляд остановился на Божьей коровке, и ее плечи опустились.

— Ты останешься на ночь?

Я почесал затылок.

— Нет. С чего бы?

— С Уитни.

Нахмурившись, я покачал головой.

— Мы с Уитни не вместе. Не были и никогда не будем. — Я восхищался матерью Тары, уважал ее и заботился о ней, но мы не подходили друг другу в романтическом плане. Десять лет назад мы превратились в масло и воду, и я не собирался пробовать снова. — Ты идешь куда-то с Тарой сегодня вечером?

— Нет. У меня свидание.

Мой взгляд скользнул по ней, от пальцев ног до макушки. Она была разодета в пух и прах, волосы уложены локонами, ее стройное тело обтягивала черная кожа, подчеркивающая ее изгибы. Глаза были подведены углем, губы цвета темных ягод сложились в печальную линию, напомнив мне о той ночи, когда мы познакомились.

— Свидание? — спросил я. — Как его зовут?

— Он друг Джея. Какое это имеет значение?

Это не имело значения, поэтому у меня не нашлось для нее ответа.

— Джею за двадцать.

— И что? — Она сжала губы. — У меня были парни и постарше.

Я стиснул зубы.

Я отказывался вспоминать ту ночь на кровати Джея, когда мой язык был у нее во рту, а пальцы глубоко внутри нее. Она была полностью мокрая. Она хотела меня. Возбужденная, дерзкая и совершенно готовая. Она казалась опытной, и хотя в тот момент эта мысль подстегнула меня, сейчас она лишь теплилась где-то на задворках моего сознания, периодически дразня меня мрачными, ядовитыми мыслями.