Стать человеком
Шрифт:
Когда мы вернулись после гулянья, то первым делом заперли двери. Только теперь я начал понимать, что, собственно, происходит, и стал бояться еще больше.
Зазвонил телефон — громко и требовательно. Мама услышала звонок и поспешила снять трубку. А я снял другую трубку, отводную, — ее установили из-за тетушки Юли, потому что она плохо слышала и часто не могла разобрать, кто звонит и о чем опрашивает. Тогда кто-нибудь из домашних, кто оказывался в этот момент в комнате, снимал отводную трубку.
Звонила какая-то женщина. Она попросила не класть трубку, так как с нами будет говорить Париж. Я видел, как задрожала мамина рука при этих словах.
— Сейчас тетушка Ольга будет говорить, — объяснила она мне.
И действительно, через несколько секунд к телефону подошла тетушка Ольга.
— Пири? — спросил ее далекий голос на другом конце провода.
— Да, это я. Ты хорошо меня слышишь? Что случилось?
— Это я хочу спросить, что у вас случилось. Я уже целый час пытаюсь дозвониться до вас.
— Телефон зазвонил только сейчас, и я сразу же подошла.
— Ну, рассказывай, что творится у вас в Пеште.
— Пока все мы живы и здоровы. Очень мило с твоей стороны, что ты позвонила.
— Не говори только, что у вас все нормально и ничего не происходит. У нас по радио передали, что в Будапеште уже убито несколько тысяч человек.
— Может быть, но я об этом ничего не знаю. Здесь, у нас в доме, никого не убили. Геза заседает в парламенте.
— А что с детьми?
— Все здоровы. Эндре стоит рядом со мной и слушает наш разговор.
— Слушай меня внимательно. Мы ходили в министерство иностранных дел и просили...
— В какое министерство?
— Во французское, разумеется. Я все уладила. Они передали в свое посольство в Будапеште, чтобы всем вам выдали выездные визы. Немедленно собирайся и вместе с детьми иди в посольство.
Мама надолго замолчала.
— Что случилось? Почему ты молчишь?..
— А что мне говорить? Без Гезы я ничего предпринимать не стану.
— Речь идет о детях, неужели ты не понимаешь?
— Понимаю, но...
— Никаких «но»! Мы очень беспокоимся за вас... Подожди, Пьер тоже хочет поговорить с тобой. Пьер, ну подойди же наконец к телефону...
Дядюшка Пьер, видимо, подошел к телефону, но его голоса мы так и не услышали — неожиданно прервалась связь. Мама еще несколько минут держала трубку около уха, а потом положила ее на рычаг. Глаза ее наполнились слезами, губы мелко задрожали, но она вое же взяла себя в руки и не разрыдалась.
— Если ты будешь любить Жоку, как тетушка Ольга меня, я буду очень счастлива!
Мама обняла меня и сестру, устремив взгляд куда-то вдаль, туда, где за окнами бесновался ураганный ветер, сотрясая ставни. Мы еще теснее прижались к маме.
— Дети, любите друг друга, — зашептала она, — всегда любите друг друга.
По маминому лицу потекли слезы. Жо увидела их и тоже расплакалась. Мне стало очень жаль маму...
Отец приехал на рассвете. Я спал так чутко, что, как бы осторожно он ни открывал дверь, сразу же просыпался. Проснулся я и на этот раз. Быстро вскочил и с такой скоростью помчался в гостиную, что опрокинул стул, но даже не оглянулся: меня интересовал только отец, которого я не видел целых четыре дня. Я не сразу заметил, что он очень устал, бросился ему на шею, начал обнимать, целовать. И уже потом увидел, что лицо у него заросло густой щетиной, под глазами образовались отечные мешки, сорочка помятая и грязная. Казалось, он постарел на несколько лет.
Когда в комнату вошла мама, они обнялись и держали друг друга в объятиях дольше обычного. Мне было очень приятно, что отец так любит маму.
— Я сейчас приготовлю ванну, — сказала она и быстро вышла из комнаты.
Отец поставил на стол бутылку черешневой палинки, вынул из серванта рюмку и залпом выпил одну за другой. Затем он прошел в кабинет, куда вслед за ним словно тень проскользнул и я. Мне очень хотелось, чтобы он поговорил со мной.
— Завтра, сынок, завтра поговорим, — сказал отец. — Сейчас я чертовски устал и хочу спать. Иди ложись и ты.
— Я посижу тут, около тебя...
Отец сел, закурил и обнял меня. Тем временем вернулась мама.
— Сыночек, — обратилась она ко мне, — иди спать. Скоро утро.
— Я не хочу спать.
— Ладно, пусть остается, — согласился отец и, прижавшись к моему лицу, исколол мне всю щеку своим заросшим подбородком.
— Я разговаривала с Ольгой, — сообщила мама и начала пересказывать папе суть разговора.
Отец не перебивал ее, ласково гладил меня по голове и курил, выпуская дым в сторону, чтобы он не попадал-на меня.
— Заботливость твоей сестрицы прямо-таки трогательна, — ехидно заметил он, — иначе не скажешь. Вон до чего додумалась мадам Ольга! Выходит, что я скверный человек, а? Возьму да и сбегу в Париж, как это сделала в свое время она со своим папенькой.
Мама стала защищать тетушку Ольгу, но это еще больше разозлило отца. Оттолкнув меня, он вскочил и закричал:
— Неужели ты не понимаешь, что она предлагает? Неужели даже этого не способна сообразить?!
— Почему это я не понимаю? Очень даже понимаю, — перебила его мама. — Здесь, судя по всему, скоро кое-кого начнут привлекать к ответственности, и неплохо бы иметь убежище...
— И поэтому я должен пойти во французское посольство и попросить у них это убежище, не так ли?
— Не все ли равно, у кого его просить? — возразила мама. — Важно, чтобы оно было. И не кричи, пожалуйста, давай поговорим спокойно, ведь дело-то серьезное... Геза, я хорошо знаю, на какой стороне баррикады ты находишься, но это в спокойной обстановке. А сейчас я не хочу, чтобы ты стал козлом отпущения для разъяренной толпы. Если французское посольство предоставит нам убежище, то в глазах толпы мы будем неприкосновенны...