Статья Пятая

Симмонс Кристен

– Командир предложил ему сделку. Если он полностью посвятит себя Делу, будет работать не покладая рук, станет тем чертовым образцовым мальчиком для ФБР, тогда бои остановят. Ему пообещали быстрое продвижение до капитана, на что обычно уходят годы; для него это сделают за месяцы, если он будет играть по правилам.

– Это была двойная ловушка. Чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее они хотели его заполучить. Если он играл по правилам, результатом было то же самое. Он не мог выиграть. Они стали подстраивать бои, чтобы сломать его.
– Он умолк.

– Как?
– спросила я.

– Ничего особенного, - сказал он, его лицо стало покрываться краской.
– Иногда его заставляли бежать перед боем. Или не давали ему есть в этот день. Его ставили с более крупными парнями. Ему все чаще мяли бока и... становилось все хуже. Он перестал пытаться. Принял условия. После этого ему уже не за что было бороться.

Ничего особенного. Действительно.

Я молча жевала губы, обдумывая услышанное. Испытывая новое чувство печали не по одному, а по двум хорошим людям.

– Он завидует тебе.

– Что?
– Чейз вздернул голову.

– Такер завидует. Ты вырвался. Ты свободен. Он не хочет, чтобы у тебя было то, чего он не добился.

Чейз задумался.

– Чего я не понимаю, - медленно сказала я, - так это почему ты ему завидуешь.

– С чего бы мне ему завидовать?
– Чейз моргнул, пораженный.

– Я не знаю. Может, потому, что все, чего ты хотел, - это продвинуться по службе, а избранным стал он.

– Он заплатил за это.
– Плечи Чейза поднялись на дюйм.

– Да, это то, чего я не могу понять, - сказала я.
– Весьма странно завидовать тому, кого практически пытали. Даже если бы он хотел быть солдатом...

– Он не хотел!
– сказал Чейз с неожиданной горячностью, грохнув кулаком по столу. Я выпрямилась.

Стало тихо.

Я тяжело выдохнула сквозь зубы.

– Мне показалось, ты упомянул, что Такера не призывали. Что он вызвался добровольцем.

Выражение темных глаз Чейза было совершенно непонятным. Он смотрел прямо на меня, но меня не видел.

– Да... Он доброволец... Я только имел ввиду, что он не прижился.

Я опустила глаза на кулак, которым он ударил по столу, и поняла, почему костяшки пальцев с наростами не могли полностью разогнуться.

Его руки не были такими в прошлом году, верно? Я бы запомнила. Они были мозолистыми, но оставались мягкими, когда он прикасался к моему лицу, нежными, когда он гладил мои волосы. Сейчас же они были грубыми. Руками бойца.

И тогда все мои противоречивые чувства в отношении двух участвовавших в истории солдат - жалость, досада и ярость - вырвались наружу и стали хаотично метаться туда-сюда, а затем внезапно встали на свои места.

Такер - солдат-карьерист. Чейз - сломавшийся мятежник.

Однажды, вскоре после того как ушел Рой, у нас с мамой случилась кошмарная ссора, худшая из всех, какие были. По той же причине. Из-за того, что я заставила его уйти, когда он ее ударил, влезла не в свое дело.

Я не знала, что делать. Я ненавидела ее за то, что она мне все это говорила, за то, что она обвиняла меня в уходе Роя, хоть она и была права: я заставила его уйти. Я ненавидела то, что она не могла понять, каким ужасным он был, и как я спасла ее - нас - от еще большей опасности. Но когда я смотрела на ее красные, опухшие глаза, вся моя ярость выгорела и превратилась во что-то иное. Мне было ужасно жаль ее. Поэтому я обняла ее и прижала к себе так крепко, как только могла, и сказала, что с нами все будет в порядке. Она сходила с ума, но я была права. С нами все было в порядке.

У меня было огромное желание сделать что-то подобное с Чейзом. Обнять его до хруста ребер. Сказать, что с нами все будет хорошо. Но я не стала. Либо потому, что я не доверяла ему, либо потому, что не доверяла себе. Истина заключалась в том, что, даже если бы я обняла его сейчас, даже если бы он позволил мне – если он и в правду разваливался сейчас на кусочки, я не знала, как помочь ему. Я не знала, будет ли в порядке хоть кто-то из нас, включая мою маму.

– Ты был прав по поводу двойной ловушки, - мягко сказала я.

Он встал слишком быстро, стул отлетел и упал на пол позади него.

– Нет, подожди.
– Я не хотела, чтобы он уходил, но не знала, что еще сказать.

Однако он уже снова замкнулся. Глаза потускнели, скулы расслабились, и связь, которая было возникла между нами, пропала.

Не сказав больше ни слова, он взял со стула куртку и вышел за дверь.

– Чейз, - позвала я, но мой голос прозвучал слишком тихо.

Я села за кухонный стол и выключила радио, издававшее шум. Я рассеянно гладила тонкие, выпуклые рубцы на тыльной стороне своих ладоней и думала о его руках и о том, какие глубокие раны скрываются за некоторыми шрамами.

* * *

– Ты скучаешь по ним?

Он колебался, и я пожалела, что спросила.

– Да.

– Это было страшно, да? Я имею в виду ту аварию. Я... прости, мне не стоило этого говорить.
– Я обкусывала ногти на руках.

– Нет, не страшно. Я просто...
– Он почесал голову.
– Вообще-то, я никогда об этом не говорил.

Я помнила, как полицейские постучались в нашу дверь. Как сказали маме о том, что случилось. Им нужен был кто-то близкий Чейзу, чтобы приютить его, пока его дядя не приедет из Чикаго. Я помнила его невинное лицо, покрытое пятнами от слез.

В четырнадцать лет Чейз потерял все.

– Мне было так жаль, что это произошло, - сказала я ему. Я подумала о том, как его мама позволяла мне заплетать ее густые черные волосы. Как они не расползались даже без ленточек. Как его отец похлопывал меня по голове и называл "мелкой".

– Моя сестра была кошмаром, - сказал Чейз и слегка рассмеялся.
– Она стала немного лучше, когда поступила в колледж. Она приехала на зимние каникулы, когда случилась эта авария, ты знала? Они ехали вместе пообедать.