Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Господин! – воскликнул он.
Дионисий Аммоний, потрепанный и постаревший, уцелевший в неведомых бурях и сражениях, повернулся к критянину. Македонец улыбнулся так же белозубо, как раньше, улыбка очень украсила его… потом перестал улыбаться и сделался очень усталым и безразличным, подобно Сфорца.
– Я - Ангел, - ударив себя в грудь, торопливо проговорил Леонардов грек: как будто, назвав свое святое имя, он мог получить долгожданный отклик. – Где комес Флатанелос, наш господин?
– Мы не знаем, - сказал Дионисий. – Он был с нами, но буря
Тут Ангел понял, что добиться ответов от этих людей можно, только дав им еду и отдых.
– Здесь есть еще греки? Идемте с нами, - громко позвал он, махнув рукой: не разбирая чинов и заслуг прибывших греческих воинов. – Идемте, мы о вас позаботимся!
Тут Дионисию, как и герцогу, подвели лошадь; и Ангел немедленно оказался рядом. Он ухватился за стремя старого военачальника, наполовину страшась, наполовину гордясь своей ролью проводника.
Дионисий не возражал; обернувшись, он позвал своих, и венецианские греки наконец увидели, сколько их сородичей вернулось из похода. Дионисия было далеко видно на лошади, и его в этом войске привыкли слушаться беспрекословно; шагая рядом с конем македонца, Ангел повел гостей вперед.
Он вел их к тому дому, который давным-давно снимал Леонард; места и еды всем хватит – Ангел уже видел это. Из греков уезжало на битву немного, а вернулось гораздо меньше. Теперь, конечно, в этот дом заселились другие арендаторы; но добиться того, чтобы македонцев и их товарищей пустили на постой, нетрудно. Пусть эти люди истощены, но все они при оружии и прошли с этим оружием через смерть.
Когда Дионисий поел и вымылся с дороги, он сразу же лег спать – и проспал часов десять, не меньше. После этого военачальник заметно ожил и даже начал испытывать искреннюю благодарность к Леонардовым грекам, предоставившим ему кров. До сих пор Дионисий не мог думать ни о чем, кроме смертельной опасности, своих товарищах и пути назад, в Италию: как неспособны были думать о чем-либо другом и его товарищи.
– Пошлите к моей жене и дочерям, - попросил македонец прежде всего, когда его мысли наконец обратились к дому. – Скажите им, что я жив!
– Непременно, господин, - горячо пообещал Ангел. – А кто еще из ваших вернулся?
Дионисий быстро взглянул на него; и он понял, что спросил совсем не так, как следует.
Разве тот, кто никогда не воевал, поймет того, кто столько раз прошел через смерть?
Дионисий опустил глаза, помолчал несколько мгновений - потом сказал:
– Со мной был племянник – Дарий… очень храбрый воин, несмотря на молодость и неопытность. Он погиб.
Дионисий прервался, какая-то судорога прошла по его лицу – и македонец прибавил:
– Дарий погиб на земле Македонии, через которую мы шли, и мы погребли его там… предали огню, как хоронили воинов во времена славы нашей родины. С ним мы сожгли тела врагов.
Ангел, пораженный и полный сочувствия, хотел пожелать, чтобы Господь упокоил душу Дария, но слова застряли в его горле. Звезда Македонии закатилась
Он сказал, что сейчас же пошлет кого-нибудь в имение Аммониев; о том, что Дионисий пережил на востоке, Ангел больше не смел спрашивать. Дионисий теперь был спокоен, и рассказал, как проехать к его дому. А дорога до Рима и Анцио была Леонардовым людям уже знакома.
Кассандра, счастливая возвращением мужа, почти не плакала из-за смерти Дария. Она любила племянника, но главенствовала в ее сердце собственная семья… человеческое сердце не может вместить всего, только малую часть предназначенной ему боли.
Феодора еще не знала о возвращении македонцев… или уже знала? Скорее всего, комесову жену люди Леонарда оповестили одновременно с Кассандрой, - и скифская пленница одна плакала сейчас о своем муже. Пусть плачет одна… ей не место теперь в доме Аммониев.
Дионисий глухим и утомленным, но спокойным голосом рассказал семье подробности похода – и подробности смерти Дария.
Итальянцы ночью подплыли к Стамбулу, и там их встретили огнем турецкие корабли; но цепь, замыкающая Золотой Рог, была отомкнута, и они прорвались к Городу с небольшими потерями. Часть армии стала под его стенами, а другая завязала бой на море. Но морем туркам было далеко и долго посылать за помощью, и градоначальник приказал дать врагу бой под Феодосиевыми стенами. Однако в городе содержалось мало войска, и турки были плохо готовы отражать натиск; первый бой итальянцы выиграли, нанеся туркам большой урон. Город был окружен, под стенами раскидали горящую солому, препятствуя выйти хоть кому-нибудь. Ибрахим-паша понял, что итальянские безумцы скоро перебьют защитников Стамбула и могут ворваться внутрь, пусть и ненадолго… но вверенный ему Город может пострадать слишком сильно, прежде чем подойдет помощь. Паша начал переговоры…
– Сфорца выторговал лучшие условия для итальянских купцов – и лучшую охрану морского пути из Италии в Византию, - сказал Дионисий. – Потом выступил я: я говорил с пашой от имени греков… и потребовал отдать казну и сокровища императоров, которые градоначальник до сих пор прятал у себя. Большая часть добычи осела в его сундуках и сундуках других султанских чиновников. Те из турок, - воинов султана, - которые проливали кровь, грудью бросаясь на стены Константинополя, получили лишь малую часть от награбленного… как всегда и бывает.
Дионисий грустно посмеялся.
– Ну и как – вам отдали, что вы потребовали? – воскликнула Кассандра, которую в рассказе мужа больше всего заинтересовало, сколько македонцы выиграли в этих переговорах.
Дионисий кивнул.
– Нам открыли одни из ворот и вывезли несколько подвод с золотом и драгоценными вещами… думаю, что это ничтожная часть того, что хранится в дворцовых и храмовых сокровищницах, но проверить мы не могли и не успели. Паша все-таки получил подкрепление – мы хотели отступить, но поздно; была большая сеча, и Дарий весьма отличился в ней.