Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Я вижу, ты тоже без шлема, - сказал Фома Нотарас. Ветер слегка шевелил его золотые волосы.
Леонард кивнул, глядя на Фому без гнева и без страха… серьезно и сочувственно.
– Ты хочешь что-то сказать мне? Говори, - предложил он.
Фома качнул головой.
– Сказать – нет… между нами все давно сказано.
Он вдруг сунул руку под широкий наплечник и достал сложенную вчетверо бумагу.
– Вот здесь все, что касается Александра – и других дел, важных для Феодоры и моих детей. Я сам отдам, не нужно никого звать!
Фома вскинул руку, останавливая Леонарда,
– Теперь ее найдут и прочитают, когда придут за трупом… или двумя, - Фома слегка рассмеялся.
– Трупом?
Леонард все еще не доставал оружия: может быть, надеялся, что до этого все-таки не дойдет.
– Нужно ли это убийство? Разве мало наши близкие вынесли? – спросил критянин. – А твоя жена?
– Моя жена, - тихо пробормотал патрикий. – Мои близкие… кто угодно, только не я!
Его губы дернулись.
– Как же мне тебя жаль, - произнес Леонард.
Он смотрел на патрикия так же, как когда-то – на заточенного в темницу Никифора Флатанелоса, перед тем, как убить его.
Фома прикрыл глаза рукой.
– Тебе меня жаль… и им всем, - сказал он с необыкновенным отвращением. – Даже теперь, после всего, в эту минуту… тебе меня только жаль!..
– Нет, - быстро возразил Леонард: он переступил с ноги на ногу и взялся за рукоять меча, но потом отпустил ее. – Я понимаю, скольким обязан тебе… и Феодора, будь уверен, понимает!
Патрикий кивнул.
– Она понимает, но для нее ты – навсегда герой, а я – только трус и себялюбец, - усмехнулся он. – Она навсегда запомнила меня таким, а тебя другим! Ты ведь знаешь, - сказал Фома с необыкновенным жаром. – Сколько на свете людей трусливее меня, сколько людей бездарных, сколько тех, кому безразлично все, кроме скотства! А разве я не служил вам эти годы, не требуя даже малой благодарности? И все же для вас всех я остаюсь только трусом и помехой в ваших делах!..
– Мы не… - начал Леонард; но тут патрикий выхватил меч из ножен и атаковал его. Он бросился на критянина так стремительно, словно прорывал заслон собственного страха; а потом для обоих мужчин не осталось ничего, кроме ярости и радости битвы. Фома Нотарас сражался хорошо, нападая, закрываясь, отступая в смертельном танце, которым наслаждались в цирках римские граждане, сладострастно волнуемые древними легендами, воплощавшимися в жизнь на арене. Несколько раз клинки встретились, удары были отражены с равной силой; меч патрикия скользнул по щиту Леонарда, потом меч критянина отколол край щита Фомы. А потом меч Фомы полоснул Леонарда по ноге… по незащищенному панцирем месту выше колена: именно там, где его когда-то ударил Валент Аммоний.
Леонард с криком упал на другое колено; Фома бросился на него, целя поверх щита. Он успел нанести удар, обрушив его на плечо врага; но тут Леонард поразил патрикия снизу в живот, под панцирь.
Критянин успел вырвать меч с прежней силой, еще не ощутив, что сам опасно ранен; и тут Фома упал на него всей тяжестью. Леонард обхватил патрикия руками, ощущая, как его заливает горячая кровь, вражеская и своя; вражеская боль и своя… Фома судорожно сжал Леонарда в объятиях
Он был мертв.
Леонард последним усилием столкнул патрикия с себя и ощутил, как боль охватила всю правую руку, плечо и грудь.
“Успеют ли они? Может быть, я сейчас тоже умру… я заслужил?..”
Леонард приподнялся на здоровой руке; его сразу пронзила резкая боль, он упал и потерял сознание.
Очнувшись, комес ощутил, что плечо туго перебинтовано, а правая рука притянута к туловищу. Правая рука, незащищенная щитом…
Тут он все вспомнил. Опять привстал на локте, ощутив, как темнеет в глазах.
– Лежи, - прошептала совсем рядом Феодора. – Лежи, милый…
Она плакала; Леонард улыбнулся.
– Я все еще с тобой, - прошептал он.
Феодора закрыла ему рот ладонью.
– Тебе нельзя разговаривать, - сказала она.
Его правая нога была тоже туго перебинтована; и лежал он в той самой пышной постели, которую уступил жене накануне ночью. Леонард кивнул, закрыв глаза.
Он помнил, что убил патрикия… и понимал, что сейчас Феодора жалеет и любит Фому не меньше, чем его, своего мужа. А то и больше. Одно неосторожное слово – и Феодора может навеки возненавидеть комеса: победителя, которому Фома Нотарас подарил свою жизнь.
Леонард закрыл глаза и попытался задремать: он ничего больше не мог сделать. И даже оскорбительно было бы, если бы он замешался в хлопоты вокруг тела патрикия Нотараса.
Леонард, притворяясь спящим, вскоре впал в настоящее забытье. Несколько раз критянин просыпался и снова засыпал; ему кто-то подносил пить, и он чувствовал, что это женщина, но не жена. Служанка.
Леонард два раза поблагодарил ее, потом силы кончились. У него начался жар, обе раны открылись; тогда в комнату набежали люди. Среди них была и Феодора: вместе с этой служанкой и кем-то из мужчин она меняла Леонарду повязки. Московитка то плакала, то ругалась сквозь слезы.
“Бедная”, - подумал Леонард; но заговорить с нею опять не посмел.
Когда ему полегчало, он снова заснул; а открыв глаза, увидел, что комната пуста, а с ним сидит другая служанка, которой он даже не помнил.
– Где госпожа? – спросил Леонард.
Служанка покосилась через плечо, потом показала рукой за дверь.
– Госпожа… там, - девушка закусила губу, посмотрела на Леонарда со страхом - и осуждением. Или же нет?
“Ах, я ведь убил человека… убил благородного господина, и в мирное время, против всякого закона, - подумал Леонард. – Будут ли меня судить? Найдутся ли свидетели этого?”
Когда он смог сесть в постели, у него помутилось в глазах и в голове; несмотря ни на что, комес попытался встать. Он пошатнулся, стиснул зубы от боли в раненой ноге и упал назад.
В другом конце комнаты хлопнула дверь, и вбежала Феодора. Она топнула ногой, остановившись посреди спальни.
– Что ты делаешь? Тебе нельзя вставать!..
Она хотела обхватить мужа поперек пояса и уложить силой; но он уже лег сам, улыбаясь ей. Леонард посмотрел жене в глаза и тут же отвернулся. Не выдержал.