Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Десятилетний Вард, к великому счастью матери, крещенный еще в Софии православным и оставшийся православным, посещал католические службы в Неаполе вместе с товарищами, когда это требовалось. Однажды Феодора осторожно спросила сына, нравятся ли ему проповеди; Вард улыбнулся и ответил, что забывает почти все, что слышал в итальянской церкви, как только выходит оттуда. Потом мальчик печально вздохнул и прибавил, что куда охотнее послушал бы сейчас комеса Флатанелоса, своего приемного отца, которого он крепко помнил и по котором очень тосковал вместе с матерью.
Феодора радовалась, что ее
Ее второй… или третий муж пропал так же, как и первый. Феодора почти не могла сейчас думать о Фоме Нотарасе с сыном Александром - это было уже невыносимо… но когда задумывалась, ей представлялось, что патрикий, услышав о безвестном отсутствии Леонарда и о падении Мореи, вполне мог перебраться в другой итальянский город – или вовсе уплыть из Италии, на какой-нибудь из полугреческих-полутурецких островов, тоже отхватив себе кусок в последней войне. Фома Нотарас римлянин, но он никогда не будет итальянцем и ни за что не пожелает такой судьбы для Александра.
Думает ли патрикий еще о том, чтобы решить свою судьбу поединком с критянином, - или постановил окончить свои дни мирно и бесславно, воспитывая единственного сына, в происхождении которого был уверен? Помнит ли патрикий еще Феодору и Феофано – или забыл их, как и римскую инквизицию, от которой защищал своих женщин? Может быть, Фома Нотарас решил, что с него хватит всякой борьбы?
Ведь Фома Нотарас так скоро утомлялся…
– Возможно, брат и покинул Италию сейчас - это может оказаться даже разумно, - сказала Феофано, когда подруга спросила ее. – Но если… если войско вернется с победой и с Леонардом Флатанелосом, Фома вернется тоже… я знаю его.
Амазонки вдвоем были у Мелетия, который весной опять перебрался к себе на виллу, оставив жену дома: римской матроне легче дышалось в Риме, и Мелетий попросту запрещал Констанции следовать за собой, уезжая на отдых. Сейчас киликиец прихварывал и проводил в деревне больше времени, чем раньше. Впрочем, Констанция тоже отдыхала здесь - но всегда отдельно от мужа.
Порою Феодоре казалось, что такой брак, истинно римский, - основанный на одном расчете, разграничении супружеских прав и постоянном приятии лжи друг друга, - есть лучшая форма брака. Но понимала, что сама никогда не смогла бы так жить… как не смог бы и Леонард Флатанелос, о котором Мелетий очень волновался и которого, похоже, искреннее всего любил.
Подруги спрашивали его, как он оценивает положение Стамбула – и что для турок будет означать удар по обеим столицам. Мелетий Гаврос оставался для них главным осведомителем, по-прежнему держа в Городе своих шпионов.
– Константинополь как был плохо защищен со всех сторон, так и остается, - говорил киликиец. – Для турок Константинополь был больше… трофеем, мои госпожи, чем источником богатства или надежным укреплением, где можно обосноваться. Да и где османы могут надежно обосноваться, в такое неспокойное время?
Мелетий усмехнулся. Седовласый киликиец посмотрел на Феофано и приложил руку к груди.
– Только в сердцах верующих и обольщенных, моя василисса. Самое
Лакедемонянка улыбнулась.
– Ты хороший политик, я всегда это знала, - сказала она. – Но сейчас предпочла бы говорить не с политиком, а со стратегом, имея на руках карту… а, ведь я рассуждаю совсем не о том.
Феофано махнула рукой и наморщила лоб.
– Город уже взят, и, конечно, итальянцы и не думали отбивать его – тем более, что вся остальная Фракия давно уже живет под турками! Сфорца, подученный советниками, разумеется, думал… пошатнуть основание империи в людских сердцах, - усмехнулась царица. – Укусить султана почувствительнее, и напомнить порабощенным христианам о силе христиан свободных!
Мелетий Гаврос поклонился.
– Восхищаюсь твоей мудростью, василисса.
Феофано вздохнула, ужасно сожалея, что не может своими глазами видеть, как продвигается армия Сфорца, - что не может ехать с ними.
– Они, наверное, захватят немалую добычу… важных пленников! – сказала лакедемонянка.
– С Божьей помощью, - едва заметно улыбаясь, согласился хозяин.
Он сощурил свои светлые глаза, погладил седую бородку.
– На самом деле вернуться с победой Сфорца весьма возможно… турки бывают неистовы в бою, как дикари, но в мирное время расслабляются, порою непозволительно. Греческие государства никогда так не жили. И теперешним итальянцам расслабиться не позволяет ни вера, ни положение.
Мелетий усмехнулся, сделав глоток из своего серебряного кубка.
– Все время собачиться с братьями-христианами во многом полезно.
Все трое рассмеялись.
Они еще некоторое время молча пили вино, несколько приободрившись, - хозяин и гостьи улыбались друг другу, но были мыслями уже далеко от общей беседы. Наконец Мелетий встал, слегка поморщившись, - его точил какой-то непонятный недуг, а может, и не один. Извинившись делами и нездоровьем, он предоставил гостей самим себе. Киликиец знал, что женщины ничего не ждут так, как возможности остаться наедине.
Феофано, нахмурившись, проследила за тем, как их могущественный друг уходит, время от времени то придерживаясь за стену, то берясь за голову. Она посмотрела на Феодору – московитка отвернулась, ничего не говоря. Обе подозревали, что на Мелетии наконец сказались его пристрастия к мальчикам: от кого-нибудь из фаворитов, которые пользовались еще чьей-нибудь милостью, киликиец мог получить очень неприятный подарок.
Что ж, мужеложство редко бывало красивым и здоровым пристрастием – вырождаясь в порок всегда, когда переставало быть потребностью в мужской любви, овладевавшей другой сильной душой, готовой к смерти.
Феофано допила свое вино и протянула руку подруге через стол. Феодора погладила обожаемую смуглую руку: сильные пальцы, недавний ожог, оставленный продернувшимися поводьями.
– Ты знаешь, чего я больше всего боюсь? – прошептала московитка. – Что это турецкий шпион… все-таки турецкий шпион, который был в числе матросов Леонарда и предал его…
Феофано пожала плечами.
– Каким образом?.. Хотя могло случиться всякое: тот, кто хочет навредить, найдет случай, ты права.
Она посмотрела на подругу.