Стая
Шрифт:
Как обычно и бывает в маленьких городках, с победителем у четверки нашлись общие знакомые — один был знаком лично, хоть и не слишком близко, другой учился в ПТУ с женой счастливчика, правда, на разных специальностях, у третьего шурин в свое время продал машину будущему четверть-миллионеру.
Разговор был оживлен и довольно бессвязен:
— …Дык, Колян, прикинь, мы вооще в сауне были, ну что у автопарка…
— …Эт щас она ничего, а тогда была мочалка мочалкой, одна радость — сиськи большие…
— …Так вот, шурин-то…
— …И тут Васяня на мобилу звонит: дескать, ящик врубайте…
— … Я сам к ней клинья бил, да не успел, пошел на первую ходку…
— …Нет, слушайте, шурин и говорит…
— …Ну, мы видак отключили, НТВ ловим, гля — Кролик сидит, во весь экран рожа…
— …А вернулся, она за этого придурка уже…
— …Да подождите, я про шурина-то…
Мелодично запиликал сигнал. Четвертый камуфляжник, у которого не нашлось с Кроликовым общих знакомых, посмотрел на маленький черно-белый экран. Снаружи, перед дверью, — молодой человек в сером костюме. На голове кепка, несколько с костюмом дисгармонирующая, — яркая, с длинным козырьком, наполовину закрывающим лицо. У ног кейс, в руке папка. Коммерческий агент, не иначе. Причем на этой стезе недавно. Не то знал бы, что без особой нужды давить кнопку на железной двери небольшого двухэтажного особнячка не рекомендуется. Особнячок — целиком — занимало частное охранное агентство «Восточный щит» и коммерческих агентов тут не жаловали.
Но в сегодняшнюю жару вставать и идти учить щенка хорошим манерам не хотелось. Кондиционер кондиционером, но на улице еще хуже. Полная Сахара. Четвертый охранник гаркнул на коллег «Ша, уроды! Достали со своими шуринами…», надавил кнопку и сказал в микрофон:
— К кому?
Динамик ответил слегка искаженным голосом:
— Пакет для Крымаря Александра Анатольевича. Он на месте? — молодой человек приоткрыл папку, демонстрируя пресловутый пакет.
А. А. Крымарь числился генеральным директором «Восточного щита», но на деле был лишь вторым человеком в агентстве. Командовал всем не занимавший официального поста человек, известный под прозвищами Джазмен и Витя Кингисеппский.
— Нету его, когда будет — не докладывал.
— Но расписаться-то в получении кто-нибудь сможет? — настаивал молодой человек.
— Сможет, сможет… — сказал охранник, уже отпустив кнопку микрофона и лениво направляясь к двери.
Остальные принялись с жаром обсуждать перипетии выигрыша, все более склоняясь к выводу, что столько денег Кроликову абсолютно ни к чему. Просто обязан Кроликов поделиться, — и в первую очередь со старыми знакомыми жены и родственниками людей, продававших ему машины. На экран, демонстрирующий пространство перед входной дверью, никто не смотрел. На другой — с видом коридора, который вел от входа к лестнице, и куда выходила дверь пультовой, — тоже не взглянул никто.
Это стало грубым нарушением инструкций — главной обязанностью дежурившей четверки было наблюдать в четыре пары глаз за мониторами, отражающими положение дел в особняке и вокруг него. Но нарушителям не суждено было оказаться уличенными в пренебрежении служебными обязанностями и получить заслуженное наказание…
Потому что дверь пультовой распахнулась, — и их начали убивать.
Глава восьмая
Никогда не экономьте на дверных цепочках
Я взялся за ручку и тихонько нажал на дверь — еще и еще, пока кто-то не сказал:
— Так, теперь довольно, просунь голову в дверь.
Просунуть-то я просунул, а сам думаю: сейчас ее и отрубят.
1
Больниц в Ямбурге оказалось целых две — центральная районная, сокращенно ЦРБ, и стационар химкомбината.
Граев решил начать поиск с первой — благо, от автовокзала ее отделяло меньше километра. Он не ошибся, в справочной ЦРБ подтвердили поступление пациента по фамилии Крапивин.
Дальше началось непонятное. К пациенту Граева категорически не пустили. Не помог даже набор универсальных отмычек к человеческим душам — серо-зеленые бумажки с портретами заморских президентов. Дежурившая по отделению медсестра смотрела на них так, словно в Ямбурге до сих пор действовала статья УК, сурово карающая за владение иностранной валютой. Даже назвать палату, где лежал Крапивин, отказывалась.
Людмила, державшаяся поодаль, куда-то исчезла в самом начале попыток Граева улестить цербершу. Он удивился, увидев ее спустя недолгое время — шла по коридору уверенно, в белом халате и в бахилах, в руках пакет с печеньем и яблоками. Шла и совершенно не обращала внимания на препирательства Граева с дежурной. Глядя на ее уверенную походку, никто бы не усомнился, что женщина здесь не первый раз, знает, куда идет, и имеет на это полное право.
Он подыграл мгновенно: пошел на медсестру, как на амбразуру, качая права и угрожая жалобами медицинскому начальству, хамил двум выскочившим на громкие голоса санитарам, — и был в конце концов вытолкан с позором прочь.
Людмила прошла на отделение беспрепятственно.
Яблоки и печенье продавались внизу, в холле. Происхождение же халата с бахилами осталось загадкой. Надо думать, не весь персонал относился столь пренебрежительно к валюте бывшего потенциального противника.
Граев ждал Людмилу у больничного корпуса, наблюдая, как мимо ковыляет на костыле мужичонка в пижаме гнусно-серого цвета. Тот помялся неподалеку, опасливо поглядывая на Граева. Потом наконец решился, и ловко, несмотря на загипсованную ногу, нырнул в кучу сваленного у забора хлама, густо проросшую бурьяном. Повозился там и заковылял обратно, — к поджидающим его двум жестикулирующим фигурам в таком же больничном прикиде. Серая ткань на талии у мужичка натянулась и явственно обрисовала силуэт поллитровки…
Людмила вышла — уже без халата, бахил и пакета с передачей. И сразу объявила:
— В палате не Крапивин!
— Кто же?
— Понятия не имею… Лежит забинтованная с ног до головы личность, вместо головы — марлевый шар, а на спинке кровати табличка «Крапивин И.С.». Но не он, совершенно точно…
— Табличка… — недоверчиво протянул Граев. Насколько он знал, в провинциальных больницах такие вещи в ходу не были.
— Вот-вот… В палате, между прочим, еще три занятых койки — и ни на одной подобного украшения нет…
Наблюдательная, мысленно похвалил он. И спросил:
— О чем же вы поговорили с этим лже-Крапивиным?
— Ни о чем. Я сразу извинилась, сказала, что ошиблась палатой… И ушла.
— Не понял. Как же вы его разоблачили?
— По глазам. У Крапивина — настоящего — глаза очень характерные, голубые-голубые… А у этого — черные, цыганские.
— Хорошо, что там не засветились… Однако я поспешил, сказав, что исчезновения вроде закончились… Свой домашний телефон Крапивин вам давал?