Стекло
Шрифт:
Докладываю о текущем ее состоянии: задумчива, напугана воспоминаниями, горюет.
Потратила последние деньги, теперь
«Больше ни единого слова» — себе говорю. Хватит печатать. И чиркать, калякать, марать бумагу я тоже не стану, всё. Отныне полная тишина. Вот. И больше вы меня не услышите. Точка. Счастливо оставаться.
Папоротник, по-моему, завял окончательно. Будь я старомодным британцем, как тот фанерный охотник, я бы сказала жаль, а ведь глядел таким молодцом — забавно, конечно, когда речь идет о растении.
Грохот. И поверх грохота стук. Я, конечно, не спятила — в этом-то, можно сказать, вся и беда.
Главное — говорить, говорить, причем под «говорить» я имею в виду печатать.
Это даже не одиночество, это хуже одиночества, это голова
Всю жизнь у меня были не все дома.
Опять стучат, а теперь еще голоса, женский голос, причем не голос Поттс, громче: «Эдна, мне надо с вами поговорить». Они слышат, что я печатаю. Видимо, бессмысленно делать вид, что меня нет дома. Надо передохнуть. Наверно, следующий пробел будет самый большой. Передохну, открою им (они еще тут), но сперва вставлю чистый лист в каретку. Если все же получится книга, эта страница будет последняя. Может, прежде чем открывать, или даже лучше когда открою, и кто-то, ну кто у них там, мне поможет, я соберу с пола все эти страницы. Получится солидная пачка. Кларенс сказал бы, наверно: «Ну и груда, старуха». А потом, когда я вернусь, я принесу красный карандаш. И я сложу всю эту груду на свое черное кресло, и кое-что я повычеркну, и много чего я добавлю, наверно, а там посмотрим.
(Последняя страница должна быть с правой стороны и должна быть пронумерованная, но пустая.)