Стеклянная Крепость
Шрифт:
Птицы поражали свою добычу клювами, лапами, а иногда и крючковатыми когтями, выступающими из-под угла их коротких крыльев. Они сбивали рыб с зияющими ранами и летели дальше, чтобы убить еще, не останавливаясь, чтобы сожрать жертвы. Иногда саранча, освобожденная из разорванных животов падающих рыб, ошеломленно улетала прочь.
Двойник снова запел, его слова были едва слышны сквозь хор его ужасных птиц. Однако знакомое заклинание зазвенело в голове Шарины: — ... бенчуч бачуч чуч...
Зеркало поднялось, поймав полное солнце и снова послав его ослепительное сияние на равнину. Свет пробивался сквозь туман, раскручивая бледные завитки в обе стороны и падая на растение, которое взбиралось на заброшенный бруствер. Оно развалилось на части.
Птицы пикировали, кричали и убивали. Какими бы ни были эти существа, по крайней мере, они были друзьями-союзниками. Шарина держала свой нож наготове на случай, если одна из них подлетит слишком близко. Казалось бы, птицы избегали людей на своих маршрутах, но они отравляли воздух зловонием змеиного логова.
Море было тихим, почти зеркально гладким, в то время как зеркало одолело еще одно адское растение, потом следующее. Растения двигались вяло, им недоставало той неумолимой уверенности, с которой они начали свое наступление.
Двойник что-то напевал. Кожа на его белом лбу была натянута, но губы искривились в усмешке, и он стоял твердо, как дерево с глубоко укоренившимися корнями. Шарина знала, насколько физически требовательна магия. Она не испытывала ни доверия, ни привязанности к Двойнику, но, как Теноктрис и говорила с самого начала: его сила была поразительной.
Эта мысль заставила Шарину взглянуть на Теноктрис, которая продолжала произносить слова силы. Хотя ее бамбуковая палочка выстукивала слоги, ни один отблеск волшебного света не озарил воздух над ее фигурой. Вода в ее чаше зашевелилась.
Земля задрожала, слабо, но безошибочно. Шарине казалось, что она стоит на спине быка, ощущая подошвами ног биение его огромного сердца. Она повернулась к Теноктрис, но сосредоточенность старой волшебницы была настолько сильной, что Шарина даже не стала задавать испуганный вопрос, который инстинктивно вертелся у нее на кончике языка.
Туман над равнинами внизу рассеялся. Все в чаше холмов было таким же чистым, как грани драгоценного камня. Ветер и птицы замолчали, и волосы на затылке Шарины встали дыбом.
Холмы размягчились и просели, как рушатся дюны, когда их подтачивает волна. Люди кричали, теряя равновесие и пританцовывая в отчаянных попытках не провалиться в то, что раньше было камнем или твердой почвой. Сильная дрожь отбросила брустверы обратно в траншеи, из которых они были вырыты, и потрясла артиллерию. Большая катапульта опрокинулась на бок, и несколько баллист нацелились в небо.
Двойник устоял на ногах, но каркас из столбов и брезента разлетелся в клочья, когда земля под ними провалилась. Серебристая пленка покрывала поверхность, вместо того чтобы погружаться в недра, как это было ранее. Посмотрев на запад, Шарина увидела плоские болота, простиравшиеся, насколько хватало глаз. Горный хребет полностью исчез, оставив повозки, запряженные мулами, увязшими там, где на холмах были каменистые спуски.
Адские растения наступали с удвоенной энергией. На такой влажной почве они могли передвигаться так же быстро, как человек. Их щупальца извивались, готовые вцепиться и разорвать любого.
***
Илна обошла дуб, растущий в углу лабиринта. Живой изгородью в проходе перед ней теперь были остролист слева и боярышник справа. Посередине, скорчившись, сидел трехголовый пес величиной с быка.
Она подняла узор, который связала в ожидании этой встречи или чего-то подобного. Однако она не ожидала увидеть три головы: огромный пес бросился к ней, прежде чем споткнуться и рухнуть с двойным тявканьем.
Чалкус крикнул и промчался мимо нее с обнаженными мечом и кинжалом. Он хотел идти впереди, но нужно было охранять и тыл, а также контролировать пространство над Илной и ребенком, чтобы никто не смог приблизиться сверху. Илна настояла на том, что она возглавит отряд, потому что она могла захватить в плен, а не просто убить или прогнать прочь любого Принца, которого они встретят в следующий раз. Эта логика все еще действовала.
— Уйди с дороги! — приказала Илна, быстро внося изменения в свои узоры — собирая петлю посередине ткани, потому что не было времени выполнить работу должным образом с дополнительной длиной пряжи. Она была в ярости: на себя за то, что не подготовилась лучше, и на Чалкуса за то, что он рванулся вперед — ну, вел себя так, будто она не сможет вовремя оправиться от своей ошибки.
В основном на саму себя. Как обычно.
Чалкус отскочил в сторону так же быстро, как и появился. Собака уже пятилась, отвернув головы в обе стороны. Средняя голова застыла с выражением брызжущей слюной ярости, похожая на чучело трофея, прибитое гвоздями к стене. Правая передняя лапа зверя волочилась, и в движениях левой задней лапы также наблюдалась заминка.
— Это моя территория! — прорычала левая голова.
— Вы не имеете права... — начала правая голова.
Илна расправила свой узор. Собака восприняла его открытыми глазами своей средней головы, и упала там, где стояла.
— Сейчас, — решительно сказала Илна. — Ты ответишь на вопросы, которые мы зададим, или мой друг Чалкус разрежет тебя на куски. Сейчас я изменю, свой узор так, чтобы ты могла говорить. Если ты решишь не помогать нам, мы спросим кого-нибудь из твоих собратьев Принцев, но мы не будем этого делать, пока ты жива.
Изо рта пса воняло тухлым мясом. Знание того, что мясо было человеческим, не изменило поведения Илны, но и не заставило ее полюбить это существо. Вместо того чтобы поправить узел узора, она просто провела кончиком мизинца по одному уголку.
Левая голова собаки дернулась, чтобы посмотреть на них. — Это возмутительно! — прорычала она. — Ты...
Чалкус шагнул вперед и взмахнул мечом. Одно ухо говорившей головы отлетело, и врезалось в живую изгородь. Собака взвизгнула гораздо громче, чем раньше; голова яростно замоталась, но существо убежать не могло.
Мерота ахнула и прижала ладони ко рту. Затем она подняла голову с огорченным выражением лица и сказала: — Мне жаль, Чалкус. Но он это заслужил!
— Ах, дитя, — отозвался Чалкус. Он широко улыбнулся. — Это существо заслуживает гораздо худшего, я уверен; и если оно будет упрямиться, я с удовольствием устрою ему еще худшее, что я и сделаю.