Стеклянная Крепость
Шрифт:
Двойник наклонился и поднял атаме, который он выронил, когда падал. Его лицо больше не было пустым, но он, казалось, не был готов возобновить трудное дело волшебства.
— Я не знаю, — ответила Теноктрис. — Я так не думаю, но я не знаю.
С внезапным решением она продолжила: — Помоги мне подняться, пожалуйста, Шарина. Я думаю, что предпочла бы стоять и наблюдать за тем, что вот-вот произойдет.
***
Поперек тропинки лежало недавно упавшее дерево. Его ствол был толще, чем рост Гаррика. Он посмотрел на него. Он бы перелез, если бы был уверен в своей правой руке, но…
— Банда Коэрли, от которой мы сбежали, обошла его со стороны корня, — сказала Птица. — Это слева от тебя.
Гаррик пошел в указанном направлении; он мог видеть следы когтей. — Интересно, они расчистят проход? — спросил он. Обход увеличил путь, по меньшей мере, на пятьдесят ярдов.
— Нет, — ответила Птица. — Каменные орудия не годятся для вырубки чего-либо столь крупного, и ни в одной группе нет больше двадцати или около того мужчин для выполнения этой работы. Деревья — это гигантские хвощи, и они долго не живут. Коэрли считают, что легче обходить поваленные деревья, чем придерживаться прямого маршрута.
— Мой дядя был великим охотником на волков, — сказал призрак в сознании Гаррика. — В мое время на Хафте водились волки. Он покрыл свой банкетный зал волчьими шкурами вместо гобеленов. Ему бы еще больше понравились эти кошачьи звери для развлечения.
Затем он добавил, и задумчивый юмор исчез из его голоса: — Я бы тоже не возражал против этого. Мы бы посмотрели, сколько времени потребовалось, чтобы убедить их в том, что поедание человеческих детей было плохой идеей.
Дождь очистил вывернутые корни от гумуса. У дерева не было стержневого корня, а мелких корней, казалось, было недостаточно, чтобы поддерживать массивный ствол.
— Здесь нет ветра, — сказала Птица. — Бездна была очень мирным местом, когда здесь жил мой народ; и даже сейчас, по сравнению с большей частью мира.
Гаррик не ответил. Он попытался представить, что бы он чувствовал, если бы все, о ком он заботился, — если бы каждый человек — внезапно был убит, а он выжил. Он не мог даже начать понимать такую ужасную вещь. Даже мысль о такой возможности заставляла его чувствовать себя очень неуютно.
— Не беспокойся, Гаррик, — сказала Птица. — Горе мне так же чуждо, как была бы чужда любовь. Кроме того, скоро все закончится.
Пещера представляла собой гладкий овал, вырубленный в грубых черных стенах пропасти. Гаррик остановился, когда увидел затененный изгиб, держась поближе к упавшему хвощу, чтобы веер корней скрывал его очертания для любого, кто наблюдал бы изнутри.
— В пещере нет Коэрли, — сказала Птица. — Здесь никого нет, Гаррик. За исключением моей памяти.
— Хорошо, — ответил Гаррик, снова испытывая неловкость. Зажав деревянный кинжал под мышкой, он быстрым шагом направился к пещере через заросли грибов высотой по колено.
На мгновение он оказался в темноте. Птица порхнула вперед своим обычным дергающимся движением. Точки света появились на потолке, полу и стенах, затем распространились в сияние, залившее все поверхности. Нога Гаррика задрожала — не совсем остановилась, но почти — затем опустилась. Остаток пути во внутренние покои он прошел без колебаний.
Это была полусфера, полностью покрытая слюдой. Кроме овального входного прохода, в интерьере не было ничего примечательного. Приглушенный свет, казалось, исходил из глубины окружающей скалы.
Гаррик медленно повернулся. Куда бы он ни посмотрел, уголками глаз он ловил свое отражение; это заставляло его нервничать. Король Карус, наблюдавший за происходящим теми же глазами с рефлексами воина, который всю свою взрослую жизнь жил благодаря своей быстроте и владению мечом, стал гораздо более раздражительным.
Птица парила в центре внутреннего помещения; Гаррик предположил, что точно в центре, хотя и не мог быть объективно уверен из-за изгиба стены и зеркальных отражений. Он посмотрел в сторону входного прохода, затем снова на Птицу. Ее крылья были неподвижны, но она все равно висела в воздухе. Внутри ее кристаллического тела последовательно вспыхивали огоньки.
— Птичка, что мне делать? — спросил Гаррик. Он заговорил, чтобы услышать голос в напряженной тишине.
— Подожди, — ответила Птица. — Я буду сопровождать тебя в твой мир. Я должна распределить силы таким образом, чтобы послужить твоей цели, а также моей, вот и все.
Гаррик отвернулся от своего проводника. Игра света в теле Птицы взволновала его так, что он не мог выразить словами. Ритм был подобен низкой вибрации, предвещающей землетрясение. Ему показалось, что он увидел фигуры, движущиеся внутри зеркальных стен, но он не был уверен.
— Ты волшебница? — спросил он. Говорил, чтобы услышать голос, но он должен был услышать настоящий голос в этом нечеловеческом, безжизненном месте! — Да, Птичка?
Птичий кудахтающий смех разрядил напряжение Гаррика. — Я математик, Гаррик, — ответила она. — Я перемещаю точки на шкале и корректирую потенциалы. В том, что я делаю, нет ни тайны, ни искусства.
На стенах были изображены фигуры, но их невозможно было опознать; они даже не обязательно были людьми. Некоторые из них были наложены на другие так, как на раскрашенном холсте видны призраки более ранних картин под нынешней поверхностью.
— Чем то, что делаешь ты, отличается от того, что делает Марзан? — спросил Гаррик. — Или Сиравил?
— Марзан может добиться того, чего не могу я, — сказала Птица. Она снова закудахтала. — Но, зато я знаю, что происходит на самом деле, а он — нет.