Стеклянный корабль
Шрифт:
***
– Всем ли, господа, ясно, - торжественно вопросил г-н мэр на заседании муниципалитета, которое наконец-то все же началось, - что, благодаря нашим усилиям, дела пошли иначе, положение окончательно, изменилось? - В лучшую ли сторону?
– спросил в свою очередь с места один известный оппозиционер.
– На чем держится ваш оптимизм? Ничего, кроме безобразий, не произошло! А эти сенсационные шарлатанские штучки... Надеюсь, муниципалитет не имеет к ним никакого отношения. Я хотел бы, чтобы нас в этом официально заверили. - Боитесь испачкать ручки?
– парировал мэр.
– Счастье ваше, что есть люди, готовые ради общего блага купаться в дерьме - хоть в дерьме, потому что солидно поставленная реклама - больше, чем дело:, это искусство! Хотите заверений? Пожалуйста: заявляю официально, что муниципалитет ко всему случившемуся в городе за последние сутки не причастен!
– Разумеется, никто не поверил ни единому слову. Сторонники г-на мэра дружно зааплодировали.
– Об уличных беспорядках мы сожалеем.., так же, как о том, что есть еще в наших рядах нытики и пессимисты! Но оставим это, господа! С видом великодушного победителя он оглядел обращенные к нему лица.
– Сама жизнь переубедит наших противников, явных и тайных. И мы совместно, дружными усилиями... Однако уязвленный советник не унимался. - Хватит басен!
– перебил он.
– Довольно авантюр! Хваленая гостиница не принесла и гроша прибыли. А убытки - спросите у казначея!.. Конечно, кое-кто на этом ничего не потерял... - Злопыхательские намеки меня не задевают, - сообщил мэр. - Еще бы!
– воскликнул советник.
– Тут нужен бронебойный снаряд! Разговоров мы наслушались досыта. Но кроме этой дурацкой гостиницы, построенной для выдуманных туристов, достижений не вижу. Сдается, что не на что рассчитывать и в дальнейшем. Поэтому предлагаю обсудить вопрос о досрочных выборах. - Да, - сказал мэр озабоченно, - с этой гостиницей мы оставили город без средств, даже на рекламу. А была бы реклама, туристы бы все равно не поехали: что тут стоило смотреть? Не за этим пересекают океаны. Не за это платят! Советник вскочил. - Хорошо сказано, господин мэр! А теперь признайтесь, что вас занимали только выгодные подряды! - Не только!..
– бормотнул мэр, словно бы пытаясь слабо сопротивляться. Советники, даже благонамеренные, возмущенно загудели. - Хватит нас морочить!
– выкрикнул оппозиционер. - Не буду!..
– покаянным тоном пробубнил мэр.
– Давайте-ка, господа, лучше поговорим.., о налогах. Надо бы построить еще одну гостиницу номеров этак... - Он, издевается! Вышвырнуть вон!
– послышались выкрики. И только главный спорщик сказал, поднимаясь с места: - Господин мэр нездоров. Предлагаю прервать заседание. - Погодите, - сказал мэр тусклым голосом, - тут у меня личное послание президента. Можно огласить? Снова наступила тишина. "Ряд событий, - говорилось в послании, - привлек к вашему городу внимание публики, которая массами скапливается на границах запретной зоны. Я вынужден разрешить ее посещение журналистам, представителям научных и общественных организаций, некоторым категориям туристов, в особенности тем, кто прибыл из-за, границы, изменив обычные маршруты, со специальной целью посетить ваш город. В деле поддержания порядка целиком полагаюсь на Вас лично, зная присущую Вам мудрость, дальновидность, исключительную инициативу..." - ну и так далее, - сказал мэр, оборвав чтение. - Продолжайте!
– раздались голоса. - Господин президент просит позаботиться об его семействе, - сказал мэр, заглядывая в бумагу - Так-с! Что скажут маловеры? Маловеры молчали.
– Прошу голосовать за выделение средств на путевые указатели для туристов, - сказал мэр.
– На трех языках. Кто против? Принято. Надо бы еще поставить памятную доску на этом Храме Всех Богов, или как его там!.. Господин Эстеффан еще не отмылся? Думаю, попросим его возобновить деятельность секты - в умеренных пределах. Веротерпимость одна из основ городского самоуправления. А паломничество верующих нам не повредило бы. Для них мы построим... - Гостиницу!
– хором проговорило лояльное крыло муниципалитета. - С этих хватит пока и постоялого двора, - сказал мэр, - но если дело пойдет, отчего бы и нет? До сих пор мы были нищими скрягами. Кончено! мэр грохнул по столу так, что подпрыгнула уникальная бронзовая чернильница, в которой он хранил кнопки и скрепки.
– Туристы заплатят за все! Секретарша, вбежав, доложила, что мэру велено снова явиться к ее превосходительству. Заседание прервалось.
Глава 16
Вновь вызванный г-н мэр пробыл в апартаменте недолго. Выскочив оттуда, он швырнул в мусорную урну обрывок галстука. Растер по щеке отпечаток ручки прелестнейшей из президентш. И побежал разыскивать Дамло. Конечно, он нашел его: не так это было трудно.
***
Дамло со стоном очнулся. Он не помнил, что с ним приключилось. Но когда тебе брызжут водой в лицо, это, без сомнения, является панибратством, заслуживающим, самое малое, надлежащей отповеди! Однако вместо молодецкого рыка из могучей груди выполз хлипконький стончик. И голова!..
– впервые в жизни у него болела голова! - Очнется?
– спросил голос очень знакомый, только Дамло не сумел опознать чей. - Должен, - отвечал другой, тоже очень знакомый.
– Делаю все, что нужно, господин мэр! Мэр! Дамло дернулся, чтобы вскочить. Это не удалось, зато глаза его раскрылись. - Пришел в себя, - констатировал мэр. - Да, - с легким удивлением подтвердил г-н Эстеффан. с виду тоже нуждающийся в лечении, а больше в умывании: деготь - штуковина въедливая... Дамло вспомнил все! - Благодарю вас от имени муниципалитета и своего собственного, сказал Эстеффану мэр, - а теперь идите! Мы потолкуем тут с глазу на глаз. Эстеффан вышел. Мэр оглянулся в поисках места, где сесть, придвинул скрипучую табуретку, сдул с нее пыль... - Ну, Дамло? Дамло тяжко дышал. Он едва не потерял вновь Сознание, обнаружив, где находится!.. Это была камера, одна из трех камер подведомственной кутузки, сам он лежал на полу, на той драной подстилке, которая употреблялась в случае привода лиц, находящихся в стадии сильного опьянения. Но еще ужасней, еще отвратительней было то, что на его запястьях красовались наручники, самые лучшие, вдобавок, его собственные, купленные на жалованье, ибо город не выделил средств!.. - Где это, вы пропадали, Дамло?
– спросил мэр.
– Я без конца вам звонил! Дамло не смог и застонать в ответ. Он был в отчаянии... - Вас не нашли, - продолжал мэр, - не предупредили, но пеняйте на себя! Дамло начинал кое-что понимать. Это настолько его возмутило, что он сумел прохрипеть: - Вы знали?.. - Я предвидел, - уточнил мэр как ни в чем не бывало.
– А что? Не нужно пренебрегать таким рекламным-средством. Большие беспорядки могли бы отпугнуть туристов. Но умеренные и решительно прекращенные, во-первых, повышают авторитет городских властей: демократичность и сила; во-вторых, как бы выразить?
–
– прохрипел Дамло, и мэр не уловил в его тоне восторга. Еще разок воззвать к патриотизму? Выразить сочувствие? Бесполезная тривиалыцина! Дашь только право капризничать... Мэр оглядел поцелованные пальцы, вынул пилку для ногтей.
– "Я не пророк, - продолжал он, - вашей затрещины не предусматривал... Вам была отведена более почетная роль, из-за неосведомленности вы не смогли ее сыграть, пеняйте, повторяю, на себя!.. Вмешательство правительственных войск.., гм, гм.., может, это еще даже и лучше! Уж для вас-то во всяком случае: ведь они требовали аутодафе! - Ауто.., чего?
– прохрипел Дамло. - Хотели сжечь вас на Костре, - невозмутимо объяснил мэр.
– Вас и господина Эстеффана, как закоренелых еретиков. С этой целью вы, собственно, и заключены в оковы, которые я с прискорбием вижу. Он дунул на пальцы и, прищурив глаз, словно художник, повел опять пилкой по краешку ногтя. Дамло с затаенным дыханием следил за этой процедурой. Ему вдруг пришло в голову, что мэр, как это ни странно, вовсе не кажется здесь чем-то чуждым, нет: чистенький, чинный, благоуханный, прохладный, безукоризненно одетый, с этою пилкой и платочком в кармане, он был все-таки вроде как вполне на месте в этой самой паршивой из камер, как говорится, вписывался в обстановку! - Небольшое аутодафе, - проговорил мэр в задумчивости, - если найти подходящую кандидатуру - это, конечно... Кстати, как отмыкаются эти наручники? Где ключ? - В кармане...
– прошептал Дамло. Мэр с брезгливостью залез к нему в карман, достал ключ, снял с Дамло наручники, отряхнул ладони, вытер их о брюки. Дамло уселся с трудом на подстилке. - Вот-вот!
– одобрил мэр.
– Советую скорее выздоравливать, браться за дело! Провинностей за вами накопилось: не знаю, что и отвечать моему другу префекту, если запросят о вашем усердии! Упустили Даугенталя - ну, это меня не касается.., я теперь вижу, что с этим профессором лучше было бы не связываться!.. Но, Дамло, где дочь господина президента? - Понятия не имею... - А должны иметь, - наставительно ответствовал мэр.
– Я хочу, вы должны - доступна вам разница? Предполагают, что мадмуазель похищена! - Похищена?!
– у Дамло даже прорезался голос, хоть не чета еще прежнему. - Вот именно.., то есть скорее всего! Вам известно, что это не первая попытка, но первая-то, между нами говоря, только пошла его превосходительству на пользу, - мэр доверительно хихикнул, - а нынешняя определенно пойдет во вред. Думаете, я позволю вам испортить наши отношения с федеральным правительством?.. Извольте помолчать! Из столицы то и дело звонят, бедная мать в отчаянии!
– Он потер одну щеку, затем вторую.
– Вы должны найти ее немедленно и сохранить все дело в полной тайне. Исходные данные вам требуются? - Если имеете, - буркнул Дамло с презрением: какие там у него могут быть данные? Но лишняя минута отдыха не повредит. И тут мэр снова его удивил. - Мадмуазель крутит любовь с подручным нашего Биллендона - с этим Реем, - начал он, ухмыляясь.
– Это факт номер один, на котором даже можно строить версию: ее родители, конечно, против, так что можно допустить не похищение, а бегство, - имеется пример с Даугенталем. Чувствуете, Дамло?.. Это может послужить выходом на случай неудачи, но я требую удачи, черт вас возьми, - ничего другого нам не простят, тем более такого скандала! - Если они находятся за пределами территории моего участка... - Вы все равно вмешаетесь, Дамло, таков мой приказ. Рановато взялись рассуждать - не дослушав... Факт второй она сбежала к нему в мастерскую утречком, еще до заварушки. По сведениям, никуда не отлучалась. - Надежные сведения? - Ого, Дамло!.. Где ваша обычная осведомленность? Покуда вы там где-то прохлаждались, дом находился под постоянным контролем. - Чьим? Сыщика, что ли? - Не только! Знали вы, что у нас тут работала целая бригада из разведуправления - весь оккультный отдел, с ума сойти!
– Он опять захихикал. "Оккультный - гм.., что это значит?
– подумал Дамло. Заглянуть в криминалистический словарь".
– Воображаете? Подслушивали мысли... - Ах, эти-то!..
– с презрением прохрипел Дамло.
– А у Биллендона чего им понадобилось? - Даугенталь пришел туда в гости - скоро после того, как удрал от вас! Он тут разгуливал не скрываясь, навестил еще и Эстеффана...
– Мэр ютов был вновь развеселиться, но сдержался.
– Заметьте: проделывал это он ч компании нашего Ауселя, трезвого как стеклышко! Был там еще в доме студентик, - мэр осторожно примолк.
– В общем, достаточно было народу... Он задумался.
– И факт третий, когда наше дурачье полезло штурмовать дом... - Что-о?! - А, вы же и этого не знаете - возлежали тут!.. Да, самым форменным образом штурмовать! Ее превосходительство, в ожидании десанта, приказала этим оккультистам занять оборону внутри... - С согласия, надеюсь, Биллендона? - Биллендон в это время находился в ратуше. На экстренном заседании. Учтите ситуацию и не разводите лишней формалистики. Факт третий заключается в том, что девчонка как сквозь землю провалилась! - А остальные? - И остальные, кроме студентика: ваш Даугенталь, мальчишка, вся бригада оккультистов во главе с начальником отдела - все, кто находился в доме во время штурма! Но меня интересует только... - Кем это установлено? Биллендоном? - Биллендон и сам, по-моему, еще не знает... - Кем, в таком случае? - Секретные агенты, телохранители ее превосходительства, были отправлены на подмогу... Они и теперь там находятся. Просеяли, считайте, сквозь сито весь дом... - В который вторглись незаконно, в отсутствие и без согласия хозяина!
– свирепея, произнес Дамло. - Государственная необходимость! - Фамилии, наименования должностей? - Но, Дамло... - Знайте свою работу, господин мэр, а я знаю свою! Что вам известно отвечайте, что нет - без вас выясню. На то в кодексе имеется статья, покажу я им необходимость!
– Он поднялся на нетвердые ноги.
– Залезать в дом необходимости ни у кого не было. Я свой контингент знаю. Покажи им водяной пистолет... - К сожалению, - отвечал мэр с подчеркнутой невозмутимостью, - в штурме участвовали вооруженные люди. В подобных обстоятельствах всегда что-нибудь выходит из-под контроля... Вы все равно узнаете, Дамло... Прискорбно, однако тоже факт: это была наша национальная гвардия... - ..состоящая сплошь из муниципальных служащих, - угрюмо заключил Дамло. - Моя вина!
– мэр шутливо поднял руки вверх.
– И я, разумеется, сделаю выводы - мы с вами вместе их сделаем - после!.. Давайте решать первоочередную задачу. Все равно никто из штурмующих в дом проникнуть не смог. - Это точно? - Их задержал, Биллендон, а потом появился десант. - И сведения идут только от агентов?
– Этого достаточно. - Кому как. Эти агенты, не будь они иностранного происхождения... Дамло споткнулся. - Ах, Дамло!
– проговорил мэр задушевно.
– И все-то вам что-то мерещится! Давным-давно пора забыть ту глупую историю, жить сегодняшним днем... - Почем вы знаете, что я имею в виду?
– сказал Дамло, уставясь на него и багровея. - Я, видите ли, довольно догадлив. Знаете, что мешает вашей карьере? Непорочность, Дамло! Сделайтесь чуть похуже - человечнее, что ли!.. Отчего вы, например, так неподкупны? Что вам стоит поддаться иногда соблазну? Уверяю, это поймут, простят, забудут - более того... Но вы - не знаю, с чем сравнить, - как машина какая-то, гильотина или танк, разве это способствует пробуждению симпатий? Торчите перед коллегами живым упреком, знаете только свое неукоснительное исполнение. - Плохо знаю. Проспал, прозевал, пропустил... - В беспамятстве, Дамло!
– напомнил мягко мэр. - Никаких не может быть оправданий. В памяти или без, во сне ли, наяву - я, да, желаю неукоснительно исполнять служебный долг и не желаю ничего другого, так как обмундированием, довольствием и жалованьем обеспечен, бросьте мне тут крутить... - Но награды, чины... - Подчинение воле начальства входит в неукоснительное исполнение, так что не о чем толковать. Разрешите идти? - Погодите!.. Не знаю, сойдут ли за факт показания оккультиста, который был оставлен при ее превосходительстве для связи. Специалист по подслушиванию мыслей. - Так, - сказал Дамло, насторожившись. - Верно, он несет полную чепуху. Про какой-то лес - где видали вы лес?
– а они все будто бы там, в этом лесу, находятся! - Бред. - Не скажите! Отдел возглавляется гипнотизером, так что не исключен такой случай: никто вообще не пропадал, только агенты, дающие сведения, загипнотизированы. Трудно допустить, конечно, чтобы начальник отдела разведки пошел на такой риск...
– он развел пухлыми руками.
– Скорее, в доме есть тайник - расспросите Биллендона осторожненько!,. Хуже всего, если это снова шалости Даугенталя. В общем, ваше дело найти мадмуазель Марианну, насчет остальных - как угодно, а что до оккультистов, так если даже найдете, оставьте там, где они есть! Я думаю, они неплохо знали, что делали, когда испарялись, это лучший для них выход, по доброй воле не советую возвращаться!..
– Лицо на миг сделалось непроницаемо.
– Действуйте скрытно, секретно и предъявите нам девчонку, пока публика не пронюхала!.. - Слушаюсь!
– гаркнул Дамло, готовый приступить к работе. И все-таки его опередили - на полкорпуса...
***
Не надеясь на обещания мэра, ее превосходительство связалась по телефону с президентским дворцом, учинила разгром супругу и режиму, установленному им в этой несчастной стране, а заодно генштабу и разведывательному управлению, от которого разит государственной изменой! Г-н президент сперва пытался возражать, но, оглушенный новостями, капитулировал и не только согласился с предложенными действиями: как вскоре выяснилось, пошел гораздо дальше... Положив трубку, она выпила стакан воды, подумала, что еще можно предпринять, вызвала горничную, попросила довольно любезно: - Приведите ко мне сыщика - вертится где-нибудь тут, такой востроносенький!.. Приказание было исполнено. Сыщику она заявила: - Вам придется сменить объект наблюдения, милейший! Его носик покрылся росой. - Ваше превосходительство, - залепетал сыщик, - известная всем проницательность... - Помолчите-ка, - остановили его.
– Я не знаю, где моя дочь, и не могу терять времени. Тем более, что нельзя допустить огласки: оппозиция немедленно воспользуется... Конторе вашей дадут указания, телеграфное распоряжение получите, но за дело принимайтесь сейчас же, безо всяких задержек, пока не поднялось шума. Молчание дорого стоит Вот деньги, это аванс. Отпечатков пальцев сколько угодно на зеркале. Если она станет царапаться и кусаться, берегите только глаза, я вам новых не вставлю, носом или ухом можете пожертвовать, ручаюсь, станете красивее, чем есть, в общем, хватайте ее и тащите? Ну, его вы расселись, живее, живей за работу! - Но ваше превосходительство несоблаговолили сообщить, как дело было, то есть каковы обстоятельства... - Да, извините, - сказала она.
– Проклятый запах! Я с ума сойду! Сыщик сочувственно шмыгнул. - Слушаю!
– сказал он, вынимая блокнотик, на который тут же легла властная рука. - Это останется здесь, - произнесла мадам, - я должна просмотреть ваши вчерашние записи. Не беспокойтесь, у меня просто такой обычай! Блокнотик исчез в ее сумочке. Навсегда.
***
Когда сыщик подошел к калитке, Биллендон, ни о чем еще не зная, продолжал наводить порядок во дворе. Жаль ему было кустов, переломанных, истоптанных, загаженных, но авось со временем помогут себе сами. Ломы и штурмовые лестницы он складывал врозь: пригодятся в хозяйстве. Идущие мимо патрули поглядывали с любопытством поверх ограды, к которой прислонено было распятие, богородица воротилась во храм, как и г-н Эстеффан - в свою аптеку. Лишь, покончив с главной частью работы, Биллендон, наконец, поднялся на крыльцо и побарабанил в запертую дверь, сперва так себе, потом сильнее. - Стучим?
– послышался ласковенький голосочек из-за калитки. - Ага, - сказал сердито Биллендон, - стучим, господин сыщик! - А почему стучим?
– осведомился тот, рискнув сделать шажок в калитку. - По двери стучим, - отвечал Биллендон, - по делу стучим, по чему хотим, по тому стучим, какая ваша забота! Он понимал, что сыщик неспроста явился. У Биллендона этот аккуратненький унылый человечек вызвал почти суеверное чувство, а кое-кто его даже боялся: личный шпик г-на мэра, его секретная служба, всегда знал немало и всегда помалкивал - до поры... Сейчас сыщик лучше Биллендона понимал его затруднение. Он ведь не попер в лоб, как какой-нибудь грубиян-полицейский, он действовал по правилам профессии: обошел усадьбу со всех сторон, убедился, что мадам не соврала: патрули без зазору, мышонок не проскользнет незамеченным, окружен и квартал, и весь город, будет повальный обыск, не позавидуешь тому, на ком вина! Как можно, было довериться этим оккультникам? Сыщик, с разрешения президентши, произвел допрос реципиента, тот долго бесчувственно молчал, потом тускло, еле внятно пробубнил то самое, что уже прежде сказал ее превосходительству: все находятся в лесу. Там живут дикари, - добавил он после пятиминутной паузы, - белые дикари. И повалился с сонным храпом, пришлось кликнуть прислугу, чтоб, вынести вон. Его болтовню сыщик слушал с презрением. Он-то знал, что миль на десять вокруг города простирается чахлый пустырь: сам облазил вдоль-поперек, невидимо следуя за г-ном Ауселем. Да и дальше нет леса, лес имеется только за рубежом, когда бы успели они туда смыться? Причина-то у них, пожалуй, есть: нельзя в наше время знать лишнее, а знаешь, так прикинься наипокорнейшим дурачком. Тех, кто не догадывался так себя вести, сыщик обливал презрением. Слова о дикарях доказывали полностью, что все это чушь: до дикарей эвон как далеко, а белых дикарей не бывает! - Вам, господин Биллендон, не кажется, что наши интересы опять совпадают?
– переждав, молвил сыщик. - Не кажется, - отвечал Биллендон, - до вашего дела нам дела нет, вам - до нашего, проваливайте-ка подобру-поздорову! - Ну зачем?..
– молвил обиженно сыщик.
– Я имею право находиться тут, сколько пожелаю, как, свободный гражданин свободной страны.
– Он только убрал ногу из калитки, чтоб не нарушать границы частного владения.
– Не советую, господин Биллендон, пренебрегать, у меня благая цель: успокоить бедную страдающую матушку одной юной особы, которая... - А телефон ей зачем?
– отвечал Биллендон, осторожно потянув на себя дверь, чтобы не повредить крюка, на который она была изнутри заперта. Сыщик притих. Дверь потихоньку поддавалась. Наконец, медный крюк, разогнувшись, с визгом выскочил из петли. Биллендон вошел, и сыщик сорвался с места. Слава богу: он обходит Дамло, самого Дамло, который по прискорбным для него обстоятельствам вынужден отсутствовать! Что ж, каждый день в мире кто-то взлетает стремительно, кто-то падает... Держите удачу, вцепившись обеими лапками, господин детектив! Биллендон первым делом прошел в мастерскую. Включавший сигнализацию рубильник оказался вывернут с мясом. Он машинально соединил контакты... Сыщик забился в уголок под лестницей, изогнувшись там в три погибели. Он понял уже, что в мастерской хозяин никого не обнаружил. А в комнатах?.. Спокойно, мастер сыска, сейчас станет известно и это: над головой заскрипели ступеньки под слоновьими шагами Биллендона. - Как мило!
– послышался сверху голос, который сыщик мог опознать моментально, независимо от того, с акцентом он звучал или без этого, как вот теперь. - Вот и повидались!
– поддержал второй, также знакомый, с той же глумливой интонацией. Типы в черном, покачивая пистолетами, будто бы со смеху помирали, но видно было, что на сей раз никто не собирается позволять съездить себя по уху. - А ты думал, - сказал Биллендону с упреком первый, - мы бесчувственные? Нет, брат: у нас и самолюбие есть, все, как положено... Кто виноват? Мешали мы тебе жить? Зачем ты на Дугген-сквере накинулся на нас, как собака? Силенку захотелось показать? Обижайся на свои паршивый характер! Вел бы себя прилично, дал бы нам сделать дело... - ..и мальчонка твой бы остался при тебе, - подхватил второй тип. Они оба заржали.
– И ведьма твоя царапучая!
– продолжал затем второй.
– И шеф не ругал бы нас за перерасход взрывчатки! Него молчишь, пень болотный? Биллендон не ответил. - Шеф думал, выкупа не взять, - сказал первый, - он не знал про австралийский ящичек! Что в нем было? Пощекочи-ка!
– приказал он второму. - Погляди на его рожу!
– возразил второй.
– Так он тебе и признался! Сами знаем, что выносят с изумрудных копей. Пускай кому-нибудь рассказывают сказочки! Где ящик? - Может, обойдетесь кассой?
– ответил Биллендон после раздумья. - Касса твоя уже здесь!
– первый тип свободной рукой хлопнул себя по карману. - Слыхали, господин сыщик?
– сказал Биллендон в лестничный круглый пролет.
– Будете свидетелем! Но голос его все же дрогнул. Сыщик в другой раз торжествовал бы, услышав это: подтверждалось его убеждение, что самый чувствительный орган человека - его кошелек. Теперь хотелось унести скорее ноги, а они-то как раз отказывали!.. Если уж человеку не везет, то ему не везет даже когда повезет, надо же так нарваться! Он здесь по поручению президентши, эти люди тоже ей служат и должны были с ним сотрудничать, но им вздумалось обнародовать, что они служат также еще кое-кому, а у людей Тургота свои правила секретности!.. - Свидетелем?
– повторил первый тип.
– А ну поди проверь!
– приказал он второму. - Зря хлопочете, - сказал Биллендон, - сейчас полон дом набежит!.. Он не был пророком, сквозь окно виден был кусок улицы перед калиткой.
– Не видать вам изумрудов как своих ушей! Взревела сирена, хлопнула входная дверь. - А, господин частный детектив!
– завопил с порога репортер, адресуясь к скорчившемуся под лестницей сыщику.
– Вас-то мне и надо! Что, уже напали на след? - Тс-с!..
– послышалось из лестничного пролета.
– Криминалистика имеет свои правила... - К черту правила!
– отвечал репортер.
– Кто есть в доме? - Никого!
– самоотверженно отчеканил сыщик.
– Совсем никого, господа! - Как насчет интервью?
– громко спросил Биллендон у агентов. Повернулся и пошел себе вниз по лестнице под бессмысленным прицелом двух пистолетов. - А по моим сведениям, - возразил репортер сыщику, - тут скопилась куча народу и произошло что-то весьма занимательное! Что вы на это скажете?
– он протянул микрофон. - Отстаньте!
– запищал сыщик, отбиваясь во всю мочь от долгожданной славы, хотя, конечно, мог бы сказать кое-что этому репортеришке... Трудно ли сопоставить факты? Религиозные волнения начались вовсе не оттого.
– что кому-то вздумалось достойно отметить день св. Варфоломея, - такова официальная версия. На самом деле имелось целью под шумок взаправду , похитить д-ра Даугенталя, сыщик знал это точно. Ну, а остальных прихватили заодно - грандиозная операция, г-на Тургота вполне можно понять его престиж когда-то пострадал из-за неудачи как раз с похищением этой самой Марианны, теперь будут знать, что он своего никогда не упустит! Ну, а за Ауселя можно просто взять миллионный куш! Так что никто не сбежал, не исчез, все, кто тут был, по-прежнему находятся в доме - вероятно, где-то наверху, со связанными руками, со ртами, заклеенными липучкой, кому охота оказаться среди них и вообще ввязываться в эту историю?! Может быть, похищенных сумели уже переправить в более надежное место? Когда было успеть? На глазах патрулей?.. - Объясните-ка радиослушателям, господин детектив. почему вы так трусите? Коротко реванула сирена. Послышался грохот. Сшибив с ног репортера и сыщика, страшнейший черный зверь промчался через прихожую, волоча за собой на веревке упирающегося Дамло. Сержант приступил к работе! Он успел тоже заметить в мастерской кавардак, говоривший о том, что тут хозяйничали посторонние, и подумал со злобой. "Вы у меня узнаете, почем нынче белые дикари!"
ЧАСТЬ II ВОЗВРАЩЕНИЕ
Однажды отец послал его в поле за пропавшей овцой. Когда наступил полдень, он свернул с дороги, прилег в роще в проспал там пятьдесят семь лет. Проснувшись, он опять пустился за овцой в уверенности, что спал совсем недолго, но, не обнаружив ее, пришел в усадьбу и увидел, что все переменилось и хозяин здесь новый. Диоген Лаэртский Эпименид
Его приветствуют красавицыны взгляды, Но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: "Не требую награды!" Ф.Шиллер. Перчатка
Глава 1
Виновники переполоха находились меж тем в двух шагах - и на расстоянии, рассудку едва доступном!.. Незнакомые встревоженные птицы - туча птиц! Увидать их столько сразу можно было разве что где-нибудь на заполярных островах, до которых предприимчивое человечество XX столетия успело дотянуть свои цепкие руки. А пчелы! Прозрачные лопасти крылышек с трудом держали в воздухе эти мохнатые комья золота и меда... Пахло свежей травой и листвой, пахло водной прохладой и тиной, но царствовал над всеми запахами один: поднимаясь от самой земли сквозь пышные кроны деревьев к яркому небу, к солнцу - удивительно маленькому из-за непривычной прозрачности атмосферы, - все здесь пронизывал тончайший обольстительный аромат диких роз. Таким они увидели этот мир, который - это легко понять - вовсе не показался им чем-то обыденным и заурядным. - Если я сошла с ума, - сказала Марианна, - то очень хорошо, что вместе с тобой, а не с Арнумом Гентчером, вот был бы ужас-то, правда? - Для Гентчера, - ответил Рей.
***
В несчастье, постигшем главу оккультистов накануне вечером, повинен был г-н Аусель: это он внезапно помянул об услышанной в "Фазане" новости насчет того, будто д-ра Даугенталя разыскивают - и, возможно, теперь подслушивают - при помощи телепатических методов, так он выразился. - Биллендон подтвердил слух. - Ничего, коллеги, - сказал Даугенталь, - мы это экранируем!
– Он помолчал.
– А теперь рассказывайте по порядку! - Двенадцать лет назад, - начал г-н Аусель, - я получил от здешнего окружного нотариуса господина Когля письмо с приглашением прибыть по делу о каком-то забытом наследстве...
***
Минуем для краткости обстоятельства, известные уже читателю. Выяснилось к ним вдобавок лишь одно: после обеда па террасе во дворике ратуши г-н Аусель высказал-таки г-ну Коглю пожелание, утаенное от прочих: он просил права хотя бы заочно объясниться с таинственным Некто. К его удивлению, и это оказалось возможным! Вскоре он получил пришедшее на адрес своей канцелярии письмо, которому суждено было изменить все существование, а под конец даже личность ректора модного колледжа.
***
"Господин Аусель, очень может быть, что, узнав мою историю, Вы попросту перестанете мне доверять вообще и усомнитесь даже в несомненном в деловой стороне нашей затеи. Происшедшее со мною слишком невероятно, я долго думал, что подобного приключения не доводилось переживать никому, но, видимо, заблуждался. Тем не менее я готов исполнить Вашу просьбу, отнеситесь к рассказанному как Вам будет угодно. Итак, когда-то очень давно, не спрашивайте, когда именно, в дальнем углу Ноодортского округа поселилась, ради тамошнего климата, одна молодая семья, а друг этой семьи получил приглашение приехать в гости. Я вижу его сейчас перед собою, этого тоношу: его бородку, модного тогда фасона, и глаза, совершенно щенячьи из-за выражения веселого любопытства. Он не знает своего будущего, мне оно известно: это мое прошлое. Невозможно поверить, общего у нас - всего лишь те шрамы от царапин, которые он нажил в детстве и следы которых я по сей день ношу на увядшей морщинистой коже. Но этим молодым человеком, г-н Аусель, был я! Ранним утром сошел я, с поезда из трех влекомых паровозиком вагонов на платформу в Ноодорте. Вокзал вы знаете, он не переменился. Никем, к своему удивлению, не встреченный, я решился нанять экипаж. Возница долго не мог взять в толк, куда ехать, он говорил, что городка такого не знает, а название его заимствовано из бабушкиных сказок. Поладив на посуле хороших чаевых, пустились все-таки в путь. Несколько часов ушло на блуждания по проселочным дорогам, на споры и вздоры, но я твердо держался указанных в письме примет, и, к великому удивлению возницы, мы очутились, наконец, в виду городка, где сразу распрощались. Возница уехал, что-то бормоча, я вскинул дорожный мешок на плечо и пошел, разглядывая улицы и переулки, упиравшиеся в остатки крепостных стен. Густой лес подступал со всех сторон к городку, тесня запущенные огороды. В главных подробностях сей пейзаж Вам знаком, не так ли, г-н Аусель? День был будний, поэтому никто не попался навстречу, тем не менее я без всякого труда нашел и улицу, и дом, стоящий в глубине двора, отворил калитку, постучался. Никто не отвечал, я вспомнил, что служанка глуховата. Дверь оказалась незаперта, и я без дальнейших церемоний вошел. Крича: "Эй, хозяева! Эй, лежебоки, сюда!" - стоял я в обширной прихожей под широкой дубовой лестницей. И опять не отозвался никто. Что это означает, я понял, увидав на лакированном китайском столике возле очага распечатанную телеграмму. Телеграфист отправил гостя другим поездом! Сейчас меня встречают на вокзале, служанка же, как всегда, отлучилась к соседям. Я не был огорчен, ничуть: из моего появления получался полновесный сюрприз. Без стеснения пообедав чем бог послал и поблагодарив служанку заглазно за ее труды, поскольку ожидание затянулось, не найдя другого занятия, вознамерился пока осмотреть дом, который мне казался любопытен. Низкая дверь вела в обширную залу, служившую, по-видимому, гостиной. Крыша у нее была стеклянная, свет падал поэтому сверху, отражаясь в огромном сверкающем зеркале. Обтянутые штофом стены и новая мебель показывали, что мои друзья приложили немало трудов для создания привычной им обстановки и, стало быть, уберутся не скоро; это меня, правду сказать, огорчило. В дальнем конце залы, в глубине какой-то арки, я увидел еще одну дверь, открытую прямо в лес. Аромат диких роз втекал в дом, деревья касались его ветвями, куковала вдалеке кукушка. Соблазн прогуляться в чудном этом лесу возник неодолимый ад, и где была причина ему противиться? Помню, что, стоя уже на пороге, я, как в детстве, спросил: - Кукушка-кукушка, сколько лет мне жить?, Кукушка умолкла, словно поперхнувшись. - Эх ты, лгунья!
– сказал я на это. Пристыженная, она принялась тогда куковать без умолку, суля века: надоело считать. - Довольно уж, хватит!
– сказал я, засмеявшись. И кукушка послушно умолкла!.. По едва заметной тропинке я ушел навстречу самому необычайному приключению и его еще более необычайным последствиям, ушел, так и не увидев дома, где не суждено мне было гостить, чтобы вернуться странным образом в мир, мной навеки утерянный и навеки меня утерявший, стать загадкой без разгадки, всем и ничем, исчезнуть - не исчезая, бесследно, беспамятно, немо. Вы первый, кто узнает, что когда произошло во время прогулки, которая до сего дня не окончена. Странен был этот лес. Ни одно насекомое не жужжало, ни одна травинка не шевелилась в неподвижном воздухе, деревья стояли, будто каменные. Текуч был один аромат диких роз, никогда я не видывал их в подобном изобилии! Взглянув на небо, я понял причину необыкновенной тишины: готовилась буря. Там, наверху, она уже бушевала, тяжелые тучи стремительно неслись со всех сторон в каком-то вихре, обнимающем целиком горизонт. К счастью, как мне казалось, я не отошел слишком далеко от дома. Я сразу повернул назад. Солнце продолжало мне светить, даже когда тучи сшиблись в середине неба: последний луч опирался в землю, как световая колонна. Может быть, это он и ввел меня в обман. Я не боялся заблудиться; чувство направления было у меня как у почтового голубя, и дорога казалась знакомой: снова перешел я по камушкам речку с тихой, почти стояч чей водой, покрытой листьями и цветами водяных лилий, поднялся по склону холма. Но там, где ожидал увидеть дом, нашел лишь невысокий покрытый травою бугор между деревьями! И пятнышко солнечного света, трепеща, выхватывало из грозовой мглы то покосившуюся изгородь, то в глубине маленького садика, у самого подножья бугра, ветхий сарай, служивший, вероятно, для хранения садового инструмента. У меня не было выбора: ливень уже начался, капли, шипя, колотились в листве. Я вбежал в садик, где, можно сказав, еще стоял белый день, и кинулся скорее под Крышу, успев только заметить, что сад давно заброшен, зарос весь сорной травой и никто не сбирает плодов. Много раз я возвращался туда мысленно, гадая, что это был за сад, потому что мне не довелось увидеть его снова. В сарае было покуда еще тепло и сухо. Можно было даже не без удобства прилечь и любоваться грозою через открытую дверь. Я наклонился, чтобы придвинуть и разровнять охапку сена, чем был сам удивлен: откуда ж мне известно, что оно здесь имеется? Впрочем, может быть, дело тут в его запахе. Я опоздал в последний раз взглянуть на солнце. Кровавый просвет в тучах сомкнулся. Тьму взрезала молния, отпечатав в глазах ландшафт, который вдруг показался мне давно, очень давно знакомым. Но откуда? Разумеется, я мог побывать тут когда-нибудь в детстве и забыть об этом. Но воспоминание было свежо. Совсем недавно видел я и этот сад, как, впрочем, и реку, и лес, в воспоминании также озаренный молнией! И этот сарай, и сено "Должна быть, еще...
– продолжал я напряженно вспоминать, лестница! Каменная лестница!" Тут я рассмеялся несколько принужденно. Да, я видел все это, и видел недавно: во сне! Сходство было, во всяком случае, поразительное. Занятный был сон: лестница вела в подвал, где находились странные предметы. Но очутиться снова - и наяву - в таком месте - это, знаете ли, способно привести человека в замешательство. Я искал объяснений, а ливень между тем усиливался. Худая крыша потекла, я начал искать местечка посуше. Ливень превратился в настоящий водопад, прогибавший ветхие доски кровли. Забурлило и под ногами. Стоя по щиколотку в воде, я слышал, как поток уносит сено и щепки. "Ну и пристанище!" - подумал я. Впрочем, для этой погоды годился бы разве ковчег. Положение становилось опасным. Даже сквозь гром было слышно, как по-мышиному повизгивают гвозди: сарай шатало, словно худую клячу. Следовало уйти, пока он не рухнул. "Найти бы этот подвал, как во сне!" - подумалось мне невольно. Я и на миг не принял мысли этой всерьез. Но, оглянувшись, при свете молнии увидел то, что нашел бы сразу, кабы искал. В каменном уступе, на который опиралась жалкая кровать, была дверца без ручки, отворявшаяся внутрь, я толкнул ее и вошел, сам не зная, как догадался - это сделать возможно, сон продолжал руководить мною я наяву. За высоким порогом виден был ряд ступенек, высеченных в камне, вели они вниз, под своды подвала, где светила оплывшая свеча на грубом, едва оструганном столе. Возле свечи стоял старенький школьный глобус, а перед ним в деревянном кресле сидел какой-то старик С белой бородою во всю грудь. Я поздоровался с ним, он ответил движением бровей, что скрывали глаза. Но не произнес ни слова. - Погода собачья, - сказал я, не закрывая двери, чтобы непрерывающийся за спиною гром объяснил ему мое положение.
– Вы слышите? - Слышу, - проговорил он, наконец, как-то неумело, словно бы позабыв, как это делается.
– Что ж, вы готовы остаться здесь? - Если позволите, - сказал я. - Превосходно, - сказал он, - а я готов зато уйти. - В такую-то грозу?. - Мне это нравится. - Что ж, дело ваше? Я принимал его за сторожа или садовника. Зачем его и сдерживать, коли он так стремится убраться? Здесь, может быть, нередки грозы, он привык, а то еще шашни завел где-нибудь в деревне по соседству, старый хрыч! Общество малоприятное, да и кресло тут только одно... - Помните: таково было собственное ваше желание, - сказал своим деревянным голосом старик, направляясь к лестнице. Не понравился мне его тон: то ли намек, то ли даже угроза, я не успел этого понять. Неуклюже, как будто стреноженный, поднимался он по ступенькам и вдруг возле самой двери, которая оставалась по-прежнему отворенной, что-то замычал себе под нос по привычке одиноких людей, перед самим собою не стесняющихся. Кажется, я различил мелодию, мне была знакома эта старинная песенка, и сразу показалась знакомою и фигура, и вся повадка этого старика. - Послушайте! Кто вы, как ваше имя?
– закричал я снизу, сильно почему-то встревоженный. Но он только рукой махнул, не то прощаясь, не то показывая, что не желает отвечать. Рука была желтая, сухая, бессильная - рука монаха или кабинетного ученого. И дверь захлопнулась за ним с нежданным долгим звоном, низким, басовитым. Громовые раскаты сразу перестали быть слышны. Оборвалась и мелодия. "Это новый сон - продолжение старого, - думал я, - или старого не было вовсе: снится, будто он приснился!" Доказательством реальности было лишь промокшее до нитки платье, но присниться ведь могло и это, и охвативший меня озноб, от которого зубы стучали, хотя в подвале было тепло и сухо, а в кресле уютно. Я чувствовал, что попался в какую-то ловушку, последние слова старика содержали на нее намек. Но кто помешает мне вырваться? Дождь не остановил старика, не остановит и меня! Обогреться и обсушиться я смогу в доме друзей. На волю, скорее на волю, ни за что не останусь здесь, где так давя г уходящие во мрак своды, бог уж с нею, с грозой. Литой позеленевшей бронзы дверь скупо отражала свечное пламя. И на ней, как снаружи, не было ручки. Отворялась же она, как Вы помните, внутрь. Охвативший меня приступ паники все-таки был непонятен. Что из того, что ручка отсутствует? Должен быть способ отворять эту дверь изнутри, он будет найден, он, разумеется, прост! Поднявшись по ступенькам, я убедился, однако, что дверь была пригнана к своему месту без всякого зазора. Не удавалось обнаружить и малейшей щелки, пальцы нащупывали только литой орнамент, струившийся вдоль краев Возможно, это были письмена, которых никто так и не сумел прочесть, возможно, в них заключена разгадка, я этого не знаю... Я извлек из портмоне пилку для ногтей - мы ведь, г-н Аусель, были в свою пору щеголями!
– но ее острому кончику тоже оказалось решительно некуда проникнуть. Озноб миновал, меня теперь кинуло в жар. Должна, должна эта дверь открываться, иначе как бы мог входить и выходить сам старик, здесь обитавший? Почему он не сказал, как это делается? Не тут ли смысл его последние странных слов? Существует какой-то секрет, скрытая пружина или рычаг, надо только найти! Я снова ощупывал пальцами линии литого узора, принялся затем за стены, за порог - в надежде найти выступ или торчащий гвоздь, который довольно будет нажать или повернуть шляпку, чтобы дверь сама собою распахнулась. Ничего не нашлось. Тогда я ударил по двери, легонько, потом сильнее и еще сильнее. Бронза не загудела, дверь не шелохнулась, будто впаянная в стену. Не попытаться ли выкрошить камень, хоть с краешку, чтобы втиснулась пилка? Проба отняла немало времени. Камень не поддавался, мне не удалось добыть его и крошки, самомалейшей пылинки! И еще странность: я не слыхал звуков собственной работы - скрежета металла о камень, будто пилка и вовсе не касалась его, несмотря на тяжкие мои усилия. Подобное бывает только во сне, однако я страшился и думать о снах. Слепая ярость мало-помалу охватывала меня. Я принялся колотить чем попало: и кулаком, и пилкой, зажатой в другом кулаке, она разломилась, поранив руку, и это, наконец, отрезвило меня. Шатаясь, бледный, с прилипшими ко лбу волосами - таким я видел себя как бы со стороны, я побрел снова вниз по ступенькам и рухнул в кресло без сил. Оставалась надежда, что вернется ушедший старик или кто-нибудь другой забредет в этот сад, что менее вероятно... Но вернется ли старик сегодня? Он может не вернуться и завтра, а уж свеча догорает! Что, если он вернется лишь через несколько дней? Или не вернется никогда? Вдруг и он чужой в этом саду: сад, боже мой, так запущен!.. А если он умер в дороге: ведь такая была непогода! Или, вернувшись, преспокойно оставит дверь закрытой: ему просто ничего тут не понадобится, а из-за тяжелой двери не слыхать ни единого звука! Но надо стучаться, стучаться!.. Встать я был не в силах. Да и мог ли старик воротиться так скоро! В голове словно жужжал весь разговор с ним, от слова до слова. Я пытался отогнать воспоминание и снова к нему возвращался, размышляя, нет ли в нем иного, не очевидного смысла? Желание старика уйти: разве не мог он уйти прежде, сам, по собственной охоте? Сказка про перевозчика невольно взбредала на ум, про перевозчика, который уступил свое весло пассажиру, и тот остался прикованным к этому веслу, пока не освободился от него подобным же образом. Кто этот старик: посетитель или хозяин, либо его служащий? И что здесь: жилище, сторожка? Более похоже на последнее. Нет ни постели, ни кухни. С ужасающей ясностью припомнилась истинная причина паники: в том злополучном сне я осужден был на вечное заточение! Вечное, г-н Аусель! Сердце мое сжалось в комок. Но разум отказался принять столь нелепую возможность. Старик, если он тоже был здесь заточен, попросту умер бы с голоду. Однако ведь я и того не знаю, долго ли он дожидался спасения, сколько свечей успело Догореть. У меня была только одна, сгоревшая наполовину! Так что еще было в том сне? Какие-то люди, веселье и розовые лепестки. Тихая музыка, долгий полет. Или это был другой уже сон? Облокотившись о стол, я обхватил голову руками и принуждал себя вспоминать, надеясь найти разгадку в вещем сновидении. Но мысли опять не желали подчиняться, совершали бег свой собственным тайным путем, не помню их. Р глазах все поплыло, я полагал, от усталости. Над столом парил огромный окутанный туманом шар! Да, г-н Аусель! И в первую минуту я подумал, что разволновался чрезмерно, что это кружится голова, а оттого туманятся глаза. Я приступаю к главной части моего рассказа, когда мое расставание с самим собою начиналось. Немногие становятся чужды себе, своей молодости до такой степени, хотя судьба моя, делается мне понятно, не явилась единственным исключением. К несчастью, догадка о других подобных судьбах возникла слишком поздно, когда у меня осталась только та забота, которую я буду просить Вас со мною разделить. Эти рассуждения вам не будут понятны, я же не могу, к сожалению, сказать большего. Он чужой мне теперь, этот попавшийся в ловушку мальчик Но все-таки я когда-то был им, и дряхлое сердце мое щемит от последнего расставания. Довольно об этом. Перейдемте к делу. Я откидывался в кресле - и туман исчезал, шар уменьшался в размерах, пока я не увидел вновь перед собою, со вздохом облегчения, обыкновенный старенький школьный глобус, насаженный на косую ось, увенчанную медной шишечкой. Того, что я знал о разнообразии оптических иллюзий, казалось довольно для понимания происшедшего. Не стоило беспокоиться. Однако, минуту спустя, я заметил, что разрисованный картонный шарик, с которого я не сводил глаз, еле заметно вращается! Конечно, я мог машинально крутнуть его перед тем и этого не запомнить. Я и не думал усматривать новую загадку в этом жалком учебном пособии, вертится - и пускай себе вертится, пускай движутся размалеванные контуры материков и океанов, с одного боку глобуса освещенные ровным пламенем свечи, с другого скрытые тенью - имитация дня и ночи, урок географии, предмета, по которому я без того достаточно успевал в свои школьные годы. Тихое вращение не замедлялось, не желая останавливаться, хотя пора бы! Я снова приблизился к шарику, на сей раз не торопясь. Он медленно рос в глазах, пока я к нему наклонялся, но линии теряли ясность: появлялся облачный покров, укрывавший обширные области. Еще ближе - и он становился размытым, на теневой стороне замерцали огни, на освещенной поверхности морей я увидел корабли, они казались неподвижны; приблизившись еще, я уловил и движение, оно сделалось стремительным, когда я вздумал разглядеть одно суденышко вблизи. Океан бушевал подо мной, я валился в него с высоты, какая-то игла едва не воткнулась мне в глаз, это был громоотвод на верхушке мачты! Я едва уклонился, пролетел над кормою судна, скользящего с гребня волны, брызги пены осыпали мне лицо. Я слышал запах моря и мог очутиться в волнах, когда догадался откинуться назад в своем кресле. Иллюзия пропала, но я не мог ошибаться: я видел хлопочущих на палубе людей, слышал их голоса и готов был поручиться, что это не какие-нибудь модели, нет! Самый подлинный земной шар вращался в дымке облаков над грубым дощатым столом. "Не может быть, - устало думал я.
– Все равно это копия, макет, страшная, одним словом, игрушка.
– Но притом сознавал, что напрасно пытаюсь оградиться от очевидности - И кукла ведь похожа на человека, а уж игрушечная железная дорога уступает настоящей только размерами, - так продолжал я себя уговаривать.
– Кто-то приходит в назначенный час заводить механизм, а если забудет свою обязанность, оно портится, пылится, ржавеет, замирают все фигурки, становится нужен ремонт или хоть смазка!" Я слегка повеселел и задумал поставить небольшой опыт. Через мгновение я увидел железнодорожный вокзал в Ноодорте. Поезд, означенный в телеграмме, тронулся как раз в обратный путь. Друзья мои, обманутые и огорченные, садились в коляску. - Не печальтесь, - шепнул им я, - забудьте обо мне! Стыдно и по сей день, г-н Аусель... Было не до них, ни до кого! Мысли мчались бешено. Никто не уверил бы меня, что я видел перед собою заводные макеты моего друга и его молоденькой жены, они сыграли свою роль, и довольно хотелось, чтобы они вправду обо мне позабыли, я вовсе не намеревался вернуться к ним в дом, другими были теперь мои планы! Я, с детства почитатель Стивенсона и Дефо, мог предпринять любое путешествие, чему прежде мешала стесненность в средствах, осуществить затею, какую угодно смелую, проникнуть и туда, куда не в силах был никто пробраться. И оба полюса, н Лхасса сделались не менее доступны, чем какая-нибудь Флоренция! Любая голова способна вскружиться от этого, я же, г-н Аусель, был молод, я так далек был от того, чтоб прозревать, сколь судьба обычная завидна... И все-таки я вскоре передумал. Простое благоразумие подсказывало предпринять первую высадку здесь, вблизи Ноодорта, где у меня есть приют, где я смогу, выйдя из дома друзей, вновь найти путь к этому дивному глобусу и владеть им в глубокой тайне. Помимо того, следовало позаботиться и о способах возвращения из более далеких путешествий. Одна осведомленность о мировых делах, никому в такой степени не доступная, поможет заработать кучу денег, хотя бы посредством игры на бирже, все мое будущее делается обеспеченным при помощи этой славной игрушки! Я избрал подходящее место, приблизился к Земле вплотную и прямо из своего деревянного кресла мягко опустился ногами в траву нежно-зеленой лужайки. Приключение окончилось! Стол, свеча и глобус - все исчезло. Вместо темных сводов над головою простиралось небо, грело солнышко. Я поспешил к дороге. И поспел вовремя: коляска катилась навстречу. Милые лица друзей обернулись на оклик, но никто не отозвался на мои слова. Честное слово они только удивились ненужной дорожной встрече, не знали, кто этот прохожий и с чего ему вздумалось их окликать. Они не узнавали меня! Потрясенный, я долго смотрел им вслед. Неужели не скольких слов, нечаянно сказанных, было довольно для та кого, хоть и не слишком приятного, но без спору, чудодейственного результата? Разумеется, я был уязвлен, потому что любил их, понимал, что виноват сам, но, сделанного не воротишь, думал больше о том, что не оценил, как видно, полученного подарка. Надо поспешить, чтоб никто не опередил, не нашел прежде меня дороги к моему глобусу! О старике - его владельце или распорядителе - я уж и думать забыл! Попытка снова взять экипаж на привокзальной площади окончилась глупейшим образом из-за моего знакомого возницы, только что возвратившегося. Завидев меня вновь перед собою, он в изумлении вытаращил глаза, на предложение повторить поездку отвечал тем, что хлестнул свою лошадь да крикнул что-то на местном диалекте своим ждущим седоков сотоварищам, промчавшись мимо них. Слов его я не понял, но последствием их было то, что ни один везти меня не согласился, я видел, как иные украдкой осенили себя крестом. Возможно, тогда в этой местности были живы еще предания, позднее утерянные, мне было все недосуг это выяснить. Не добившись ни от кого толку, я решился отправиться пешком, но хотя знал дорогу, умудрился снова заблудиться посреди какого-то нескончаемого пустыря. Кое-как, уже глубокой ночью сумел добраться к себе домой, улегся в собственную постель, преотлично выспался, а проснувшись, обнаружил себя, сидящим все в том же деревянном кресле перед столом, на котором горела все та же свеча и медленно вращался мой глобус!.. Я думаю с тех пор, г-н Аусель, что было бы, если бы я сам не хотел сюда вернуться? Имелся ли шанс получить вновь свободу, или я был обречен с самого начала, может быть, еще прежде своей поездки, может быть, еще от рождения? Не знаю, не знаю, не знаю! Замешательство мое продолжалось недолго. Я тут же отправился улаживать всяческие личные свои дела и прожил день самым обыкновенным образом, видя вокруг знакомые лица; во мне тоже никто не увидел никаких перемен, не удивились даже скорому приезду. И опять я вечером улегся в постель, а утром проснулся в кресле. Позднее оказалось, что довольно лишь глубоко задуматься, позабыв об окружающем, чтобы здесь очутиться, довольно и попросту этого пожелать, причем ни одна живая душа не замечала подобных отлучек. Смешно, г-н Аусель, вспоминать, как пьянила меня мысль: передо мною весь мир, и я - его владелец! Описание моих занятий и приключений потребовало бы множества толстых томов. Появиться когда угодно и где угодно, поступить как угодно и направить ход событий любым угодным мне образом - да, все это я мог, и я, к стыду своему, действовал вовсю!.. Не скорой обнаружил, как скован последствиями собственных действий, вернее сказать; желаний, ибо пожелать и означало действовать. Сколь страшно оружие мысли, каким Мы без разбору пользуемся, и в повседневности, когда, для осуществления требуются руки, орудия, труд, но еще страшнее, когда видишь, что мысль осуществляется непосредственно, незамедлительна! Начинаешь понимать, что думать - это искусство, которым мы не умеем владеть, не желаем учиться, и в том повинны. Да, могущество мое было велико, да, мне довольно было пожелать, чтобы дело исполнилось! Но я был обязан принять все, что из этого проистекало, и ничего не мог повернуть вспять, ничего исправить, последствия были подчинены уже законам несокрушимым и ничему другому не подвластным законам мысли! Ей же можно было противопоставить лишь другую мысль, но она влекла свои неумолимые следствия, люди и обстоятельства вступали в борьбу, которой я мало чем мог помочь: все действовали ведь, по моей воле. - Приведу пример, какого менее других стыжусь: я искал встреч с моими прежними друзьями из Ноодортской округи, добиваясь, чтобы они вспомнили меня, узнали, но не имел никакого успеха, я был для них новым знакомым, вполне безразличным. Мне желалось блага для человечества, было бы мудро пожелать этого и устраниться, нынче бы я так именно и поступил. Однако в те далекие дни я, нашпигованный теориями, воображал, будто бы знаю точно, в чем благо это заключается, и всячески его добивался. Описание моих похождений составляет целые тома новейшей истории - позор, который я унесу и в могилу. Я не хотел худого, поверьте мне, ради бога. Но во всем том худом, что свершилось, повинен. Как гнусно окончились бесчисленные предприятия, затеянные с наилучшими намерениями! Это, к сожалению, не все. При своем небывалом могуществе, я ощущал и сопротивление - не со стороны каких-то отдельных лиц. Иногда я начинал поневоле ненавидеть человечество за его тупость и косность, за то, что оно непрерывно чинит помехи собственному благу, и эта ненависть приносила злые плоды. Добавьте к этому нечаянные мысли и желания, над коими мы не властны, вообразите, что и обрывок мысли действует полноправно, а в дальнейшем, в виде следствий, и самоуправно! Я учился мыслить и желать, избегая всяческих случайностей. И все же мне скоро стало не до общего блата: только бы исправить, что возможно! Имени своего я Вам не скажу. Вы вправе именовать меня г-н Счастливый Случай, говорю это, разумеется, о иронией. Больше права у меня все же называться г-ном Несчастным Случаем. Я стал круглосуточным работником, даже во сне меня не оставляли мои заботы. Чаще всего я снился себе хозяином ткацкой фабрики, оставшимся в одиночестве посреди станков, остановить которые нельзя. Пряжа поминутно рвется тут и там, и я мечусь между станками, связывая нити, и обнаруживаю все новые и новые безостановочные обезумевшие станки. Были другие сны, скоро я понял, что снятся они неспроста, иногда с их помощью случалось выходить из затруднений, если я умел понять подсказку, но подсознание, где они рождаются, иногда шутило со мной злые шутки... Чем больше я уставал, тем чаще мысли мои обращались к началу моего приключения, к его загадке. Нет, я не замышлял еще побега, отказ от всемогущества не прост! О том, чтобы выбраться отсюда насовсем и вести обычную жизнь, я не думал. Но только я никак не мог обнаружить городка на моем глобусе. Много раз являлся я в эти места, брел по знакомым приметам и не находил ничего, городок словно бы земля поглотила. Означает ли это, что никто не найдет запущенного сада, не вступит в полуразрушенный сарай и не отворит мою дверь? Сперва это меня мало заботило. Лишь уставая, принимался я за поиски, если находил для этого минуту. Шли годы, все меньше становилось свободных минут, все копилась моя тяжкая ноша, заставляя уж под собою шататься. С горечью сознавал я себя не хозяином мира, как когда-то, а всеобщим рабом, нерадивым и неумелым, жалким, хнычущим Атлантом, живою подпоркою. Я давно не был счастлив и не мог быть счастлив, потому что заслуживал суда и справедливой расправы. Усталость лишала сил, я чувствовал, как равнодушие овладевает много, мало-помалу становясь главным качеством остывающей души. А затем, г-н Аусель, произошло нечто чудовищное. Я увидел сон: в неких джунглях мы с какими-то товарищами ищем древнюю Книгу. Вся мудрость мира заключена в ней, для спасения мира должна она быть найдена, а находка сохранена в тайне. Мы нашли ее. Оплетенная корнями вывернутого бурей огромного дерева, она была как новенькая, в переплете с застежками. Поверх переплета блестело тоненькое гладкое золотое кольцо. Чтобы оно не потерялось, я надел его на палец, раскрыл книгу и увидел, что не пострадали и листы. Книга не была написана ни буквами, ни иероглифами: рисунок за рисунком сменялись на листах, легко и радостно было понимать простой их смысл. Я сумел только до середины просмотреть Книгу, когда на поляне появилась женщина. Расслабленное тощее тело, облаченное в какой-то белый балахон, измятый и нечистый, двигалось будто бы помимо желания владелицы, подталкиваемое невидимой силою. Нелепо, угловато дергаясь, она подошла и упала без сил возле Книги! А мы должны были уйти, оставив здесь Книгу на время, чтобы после за нею вернуться. Рисковать Книгою нам не было дозволено и даже преступление ради Книги почиталось бы благим делом, не требующим прощения. Но я сказал своим товарищам: - Какой вред Книге способно причинить это жалкое существо? Оставим ее! И они со мною согласились. И, вернувшись, мы не нашли уже Книги. Только та женщина, неподвижная и безгласная, лежала посреди поляны. Я схватил ее за плечи, спрашивал, спрашивал, но пусты, бессмысленны были ее глаза, говорившие лишь о том, что ответа дожидаться бесполезно. И мы ушли, но вскоре я заметил, что никто не в состоянии ответить отказом ни на одну мою просьбу; каждый становился необыкновенно добр в моем присутствии. И я догадался, что разгадка в кольце! Я был снова счастлив, г-н Аусель, в этом сне, как в свои давние лучшие дни. Я пользовался этим даром со щедростью и полагал, что дарю людям счастье, они ведь становились добры и друг с другом! Это было прекрасно! Но опять - до поры. Прелестная женщина согласилась выйти замуж за ненавистного ей дрянного человека - сделалась так добра, к несчастью всей дальнейшей жизни. Надзиратели по доброй воле выпустили из тюрьмы потрошителя: наученный не попадаться, он вскоре опять принялся за свое ремесло-Дар оказался преждевременным. Должно быть, он предназначался тому, кто узнает Книгу до конца, но не было еще такою человека. Сняв кольцо, я бросил его в воду. Проснулся я с думою об избавлении. И вот тут, это и случилось!.. Я весьма заботился о том, чтобы не выделяться из толпы, и Вы г-н Аусель, встречали меня не раз - и, конечно же, не запомнили. Теперь иве, сидящему в кресле, причиняло неловкость что-то непривычное: это была огромная, во всю грудь, пышная седая борода! Жизнь моя окончена, остаток ее посвящу заботе об освобождении. Если я не мог жить как все, то хочу, по крайней мере, умереть по-человечески - не как крыса в этом проклятом подземелье! Да, конечно, я могу покидать его когда вздумается и даже сейчас нахожусь не там: я давно облюбовал достойное убежище на воле и намерен, освободившись, провести в нем остаток своих дней. Моя комната тиха и уютна, окно открыто в парк, я слышу крики птиц и шелест листвы, различаю запахи подступающей осени. За обыкновенном столом я пишу Вам письмо, которое будет отправлено по почте Вот она, жизнь, какая мне по сердцу! Никому из окружающих не закрадывается в голову малейшего подозрения, даже мой обычай держать дверь всегда на запоре объясняют старческой причудой. Но, г-н Аусель, стоит уснуть или крепко задуматься - и Вы догадываетесь, что происходит. А ведь с каждым днем мне труднее передвигаться и процедура возвращения, все же требующая усилий, кажется ужаснее и отвратительнее. Пуще всего боюсь, что когда-нибудь не смогу этого сделать. Попыток избавления предпринято было немало, ни одна не оказалась удачна: ведь действовал я наугад, не имея доныне объяснения чудовищной своей судьбе. Возможно, что я не оказался достаточно настойчив, когда еще хватало сил, что существовал более достойный выход, чем свалить ношу на чужие плечи. Поздно пришедшая догадка обличает вновь мою несостоятельность, однако и каяться поздно! Впрочем, это было затеяно поначалу лишь в виде опыта. Я однажды предположил, что недоступное мне может сделаться доступным для других, не подвластных никаким зарокам. Честный нотариус получил известные Вам указания, которые весьма его удивили: я готов был на любые условия, ничуть не веря в успех, проявил крайнюю неосторожность. Как был я поражен, узнав, что и нотариус, и все им приглашенные нашли без труда дорогу в покинутый, забытый миром городок, сознаюсь, это повергло меня даже в трепет. На мое счастье, среди вас не нашлось человека с воображением, никто, как догадываюсь, не проник в истинный смысл предложенных условий, а потому все требования, включая даже Ваши, г-н Аусель, оказались далеко не чрезмерны! Они могли быть любыми - и были бы все непременно исполнены, как исполняются в свой срок без остатка уже высказанные пожелания, за исключением тех, которые вступают в несовместимое противоречие, - тут дело решается в пользу того, кто высказался первым. Своими руками вы изготовили себе судьбу, таково было ваше право, такова цена моей свободы. Нет смысла спрашивать у меня, как и когда сбудется все занесенное на скрижали г-на Когля, я не могу этою знать и не смею вступать в дальнейшие разъяснения: мы касаемся опасной темы. Для себя я хотел немного: лишь надеялся, что, когда городок будет вновь населен, кто-то пойдет опять прогуляться по лесу, кто-то откроет дверь... Но сразу вспоминается сказка о перевозчике. Случались минуты уныния, я все же, г-н Аусель, сознательно я никогда и никому подобной участи не пожелал! Может быть, в Вашей власти ускорить события. Может быть, зная об опасности, позаботясь о том, чтоб не подвергнуть ей ни себя, ни другого несведущего, Вы захотите отворить дверь темницы. Тогда, прошу Вас, будьте осмотрительны! Поиски следует вести в ближайшей окрестности, самое большее, в двух часах ходьбы, в направлении примерно к югу или юго-востоку от окраины. Ничего не могу добавить к описанию дома, из которого вышел на эту прогулку, да и цел ли он нынче! Сад, должно быть, заглох окончательно, изгородь и сарай превратились в труху, однако никуда не мог подеваться небольшой холм посреди леса, ничего не сделалось каменной стене под его травянистым покровом и бронзовой двери. Это единственный способ нам увидеться, о котором могу Вас даже умолять. Ни при каких обстоятельствах не измышляйте другого: без того достаточно людей, по моей вине страдающих, а наказание было бы тяжким буду ли я в силах Вас спасти? Остерегайтесь! Благодарю Вас заранее. Подписи не было. - "Кто-то стоит у штурвала"!
– проговорил после долгой паузы Рей, с печальной иронией передразнив патера. - У штурвала!
– буркнул Биллендон, перебирая и рассматривая листки почтовой бумаги, исписанные четким, каллиграфическим почерком - позабытым "рондо". - Знаете, что я на вашем месте бы сделал? - Догадываюсь, - суховато отвечал г-н Аусель.
– Но я не настолько недоверчив - я просто искал, и искал добросовестно, всеми средствами вплоть до аэрофотосъемки. Консультации с геологами, археологами, геофизические приборы...
– Он махнул рукой..
– И ничего, за все эти годы ничего ровно!.. Мае тоже приходило в голову, господин Биллендон.., но не то, что вам: я думал иной раз - не ошибся ли он? Та ли эта местность? Тот ли город?.. - ..тот ли это дом, из которого он вышел?
– закончил за него Биллендон.
– Значит, неспроста вы все принюхивались! Тот, господин Аусель, зря сомневаетесь. Штофные обои - они: были, остатки я ободрал вместе со штукатуркой, паучья тут тоже было - страх!.. Можем вам показать еще фокус. Рей!.. Рей вскочил и направился к зеркалу, но Даугенталь остановил его жестом, протянул руку... Ее невидимое продолжение заставило дрогнуть и медленно отвориться массивную раму. Даже зная, в чем дело наблюдать это было все-таки чуть страшновато! Г-н Аусель кинулся к открывшейся арке. - Поле, - хмуро произнес Даугенталь - другого качества.
– Он опустил руку.
– Ну, кто хочет взять весло?
– Шутка - если это была шутка прозвучала нерадостно. Шаги г-на Ауселя затихли в глубине арки, на лестница Слышно стало, как он чиркает там зажигалкой. - Иероглифика?..
– донеслось бормотание.
– Но послушайте!.. Или это та самая дверь, или... Но я не могу ее открыть! - Спускайтесь, профессор, - сказал Даугенталь.
– Осторожней, там круто!.. Что пришло в вашу умную голову? - Улетучилось и то, что было, - признался г-н Аусель, щурясь на свет и пошатываясь.
– Биллендон, не найдется глотка?., нет, не надо! Неизвестная система письма. Думаю, система фонетическая, но знаки происходят от иероглифов - не египетских и не китайских. Узор - своего рода стенография, традиционный изобразительный стиль.., только на это нужна не одна тысяча лет развития! С чем мы имеем дело, господа? Как она отворяется? - Никак, - ответил Рей, - но если сумеете... - Что?
– перебил Биллендон.
– Так ты думаешь..
– Он чуть не заикался от волнения.
– Дверь-то тут при чем? Думаешь, господин Аусель в той стороне не искал? Какая разница?.. - Помолчите, не тревожьте свою совести, - сказал Даугенталь - на редкость мягко.
– Никто Не виноват. Так надо: плод поспел и скоро упадет. Кто хочет взять весло? - Мы слишком много рассуждаем и ничего не делаем, - проговорил г-н Аусель в нетерпении, - Если он там...
– г-н Аусель указывал на дверь. - ..то вы ничего не сумеете сделать, - закончил за него Даугенталь, да он и не там - не по ту сторону двери. Все в изумлении умолкли. - Храм Януса, вы говорили?
– продолжал в тишине Даугенталь, обводя помещение взглядом.
– Храм Януса, профессор, был копия этого храма, фальшивка... Он не работал. Этот работает, - он тоже указал на дверь, - и будет работать, пока не... Гм... - Вот как?
– воспользовался паузой г-н Аусель.
– Значит, я не слишком ошибался!
– Он даже чуть порозовел от удовольствия.
– Но ведь это только остатки здания! - Ничего не значите сказал Даугенталь, - все пустяки.,. Это машина. Нет машины древней и надежнее, можете даже взорвать, но... - Простите, дружище! Янус - двуликий бог, один из ликов его глядит в прошлое, другой... Господи, так что же выходит-то у рас, Даугенталь? Машина!.. Машина...
– язык его не слушался. - Нет, - сказал Даугенталь невозмутимо, - не машина времени, хотя насчет эффекта этого Р, ван Винкля вы молодец: догадались... А это, можете считать, автоматический экзаменатор. Помните, я провалился у вас на истории искусств? Так-перетак, теперь, думаю, все провалимся! Справку о Болезни не примут, экзамен не будет отложен! Профессор Аусель, вставайте: профессор Космос хочет задать вам вопрос!.. Садитесь, очень плохо, приходите опять через сто, через двести, через триста лег! Но и это еще не все, что машина умеет. - Какой-то кошмар...
– прошептал г-н Аусель. - Ха-ха, не беспокойтесь, вам не дадут весла: вы психопат и алкоголик. Нет, необходим нормальный Зрелый человеческий экземпляр, а норма - большая редкость, годится, может быть, один человек на планете думаю, что так и есть, и, судя по всему, он готов.., почти готов это сделать!.. - Где найти его, как узнать?.. - Дожидаться, - отвечал Даугенталь преспокойно.
– бы еще не все нам рассказали, профессор Аусель. - Да, - сказал г-н Аусель после минутного колебания, и признаюсь во всем!.. Видите ли, в конце концов я все же усомнился, заподозрил мистификацию и...
– остальное он проговорил с отвращением, медленно присоединяв слово к слову, - нанял сыщика, чтобы проследить за нотариусом и установить местонахождение Клиента... - Ого!
– воскликнул Биллендон.
– И что ваш сыщик?.. - Понятия не имею ни о чем, кроме того, что заплатил ему вперед... Я ничего ему не открывал, он должен рыл проследить все контакты - любые... - Но донесения поступали? - Господин Биллендон, - г-н Аусель это произнес не без торжественности, - я в тот самый день запил и провел это время в абсолютном беспамятстве! - Вам повезло, - сказал Даугенталь.
– Но правильнее, вас спасли. - Так-так-так!..
– сказал Биллендон, скребя в затылке.
– Перета!.. Реванула синена, странным образом - дважды. Из прихожей послышались шаги: Молодой человек возвращался после того, как увидел, что в окнах Дамы, трижды мигнув, погас свет. - Вот еще случай!..
– Сказал Биллендон.
– Эй, зайдите-ка сюда! позвал он гостя, и тот появился в дверях.
***
Всем почти одинаково запомнилась эта минута и последовавший разговор, уточнить пришлось лишь отдельные реплики, так что, можно считать, восстановлен он здесь с точностью до Запятой. - Вы много чего знаете, - с такими словами обратился к страннику Биллендон.
– так не сумеете ли отворить вон ту дверь? Пожалуй, эти слова привели собеседника в замешательство, но поручиться трудно. - Ваше ли дело об этом просить?
– отвечал он, довольно некстати.
– И не поздновато ли для прогулок? - Это уж кому как!.. - Отчего не попробовать?
– сказал молодой человек, рожав плечами. Только сами уж, ради бога, гуляйте: я ни за какие коврижки не соглашусь! Удивил ли его обнаруженный за зеркалом тайник? Хоть вид такой он обязан был сделать - или уж решил откинуть всякое притворство? Не располагаем ничьими показаниями на этот счет. Рей протянул ему фонарик, молодой человек его не взял. Все столпились возле арки у подножья лестницы, затаив дыхание... Дверца не скрипнула, отворяясь... Она оставалась открытой, когда странник спускался по ступенькам назад в мастерскую. Не дух древних мистерии ворвался в нее, но обыкновенный влажноватый ночной воздух! - Я могу идти спать? - Спокойной ночи, - сказал Биллендон. - А на сон грядущий, - добавил молодой человек, - если господин Аусель не против, я прихватил бы это письмо!
– он указал на стопку каллиграфически исписанных листков. - Его содержание вам известно, - уверенно сказал Даугенталь. - Не могу припомнить всех подробностей... Даугенталь кивнул. - Да, память могла быть получше! Меня вы помните? Да нет, не в эти дни!
– Даугенталь опережал ответы.
– Это было несколько.., могу сказать точнее.., нет, ничего не скажу!.. - Коллега!
– сказал г-н Аусель в страшном волнении.
– О чем мы... Боже мой, если этот юноша - только он!
– может войти.... - Ха!
– отвечал Даугенталь.
– Мы все войдем в эту дверь отправляйтесь хоть сейчас, пожалуйста! Только кто, интересно мне, выйдет? А он вообще не желает входить и может этого не делать, его право. - Верно, - сказал молодой человек, поворачиваясь к нему и глядя на него во все глаза.
– Доктор Даугенталь!..
– голос его сделался глуховат. Вы правы, память у меня оказалась похуже, чем я думал, но все же я припомнил кое-что - нет, не все... Почему вы так недобры? Я знаю, что вы можете больше, чем говорите, - нам всем не в пример. Кто из них, - он указал на окружающих, - знает, что вы способны видеть даже мысль в момент ее рождения? Я не говорю... - И не говорите, - невозмутимо отвечал Даугенталь. - Почему вы не хотите ничего отдать из того, что имеете? Почему не пойдете туда сами? - Отвечаю: потому что я урод - машинка для размышления, у меня не развита душа, она - зародыш. Если бы я оказался на вашем месте, знаете, что я стал бы делать? Я но стал бы делать ничего! Вы - жаль огорчать, но скажу в лицо: вы тоже не принесете удачи! - Может быть, еще не поздно изменить.., я хочу сказать - заменить... - И вакансия останется свободной. Это будет означать хаос, катаклизм, хотя, наверное, что-нибудь предусмотрено... - Кого же хотели бы вы на этом месте видеть? - Не знаю, - сказал Даугенталь.
– Если бы коллега Рей и эта девчонка сделались одной личностью, это было бы самое лучшее из всего, что мне известно. Но этого нельзя, и они еще не люди. Пойдете вы, ждут вас... - Я не пойду. - Вы пойдете и причините огромный вред. Я знаю, что вы намерены сделать. - Я не пойду, но снова спрашиваю вас: почему вы так недобры? Да, я сделал бы то, чего вы боитесь, если бы пошел, но почему вы этого боитесь? - Потому что этим способом вы можете покончить вообще с человечеством - расой разумных существ. Да, горько, что люди страдают, но страдая, они развиваются, эволюция продолжает идти... - Пусть развиваются не страдая? - Он думает, это возможно!
– желчно произнес Даугенталь.
– Страдание - плата за эволюцию, а эволюция - единственный признак того, что существование имеет логический смысл. - Оно его имеет? - И он обнаруживается в эволюции! Что могли бы, думать о смысле своей жизни вирусы, водоросли, мхи, лишайники, на какое отчаянье были бы осуждены? Но мы знаем, что жизнь их имела великий смысл: они подготовили для нас планету, сделались нашими предками. Рассуждайте по аналогии, смысл всякого существования обнаруживается только в следующем эволюционном слое - только потомки... - Обнадеживающее заявление!.. - Ха!
– отозвался Даугенталь.
– Но я пока говорю о логическом смысле, коллега! Наша логика, наш интеллект не обнаруживает в существовании этого смысла, намек на него усматривается в эволюции. Но душа о нем подозревает! Это нелогично, что человек желает жить, нелогично, но мудро. Смотрите-ка: логично поступивший самоубийца объявляется сумасшедшим - и никто из вас не удивлен. Когда вы стоите там, под окошками, вы думаете о смысле жизни? Нет, вы его просто имеете! Правильно, что человеку этого мало, потому что он не вирус и не мох, он может сам вести свою эволюцию, искать логический смысл, который есть тайна. Отвечу, сколько сейчас могу: человек - сам ключ ко всем тайнам, а лучше сказать, он сам должен превратить себя в этот ключ, как это делается - не загадка, мы каждый день это делаем, только всегда ошибаемся. Мир же не так глуп, как нам кажется, чтоб нам довериться. Испорченный ключ открывает фальшивые двери! Так и останется, пока вся наша деятельность будет пародией на те, что мы должны были бы делать по-настоящему. Вот вам еще: жизнь кажется бессмысленной тому, кто не ищет в ней смысла или делает это вяло. Энергичные поиски - даже одни только поиски, коллега!
– уже снабжают нас этим смыслом до отказа. Величайшие тайны открываются не умнейшим, а настойчивейшим - тем, кто неотступен Думаете, зря называли греки Платона божественным, думали, что Пифагор и Эмпедокл имеют сверхъестественные возможности? Не входя в детали, одержимость, углубленность в тайны мироздания на самом деле приносят знание этих тайн.., и кое-какое умение! Может быть, и сама логика не столь неуязвима и должна быть преобразована. Может быть, должны быть преобразованы мы сами, чтоб возникла новая логика. - И может быть, - подхватил странник, - то, чего вы боитесь, - это и есть нужный путь... - К тупику, - сказал Даугенталь. - Не может быть! Но если и так, пускай человечество даже не развивается, только не страдает.., не страдает, как нынче - горько, унизительно, недостойно даже существ, которые не обладают разумом! Сказано это было с истинной страстью. Даугенталь ничего не ответил. - Ну.
– сказал Биллендон, - я так и не понял, кто победил маленький Давид.., или маленький Голиаф! Даугенталь рассмеялся. - Поздно спорить! Профессор Аусель, если вы хотите взять у своего сыщика отчет, вытащите его из-под лестницы, Иначе он стащит письмо. По сведениям, полученным от г-на сыщика, за истекшие месяцы? нотариус отлучался из своей конторы только однажды: на прошлой неделе он посетил некое частное убежище для престарелых в пригороде столицы...
Лорд Системы 13
13. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
рейтинг книги
Сама себе хозяйка
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
рейтинг книги
Запретный Мир
1. Запретный Мир
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
рейтинг книги
