Стеклянный принц
Шрифт:
Фер даже не моргнул глазом.
– Да. Я лично вырвал из груди сердце твоего отца и скормил его псам.
Ариэль пошатнулся.
Так поступали лишь с теми, кого хотели лишить милости богов даже после смерти. Привратники небесных чертогов не могли взвесить сердце умершего, и его душа лишалась возможности по делам своим попасть в рай или ад, оставалась вечно бродить по земле невидимым призраком. Так поступали лишь с худшими из худших: насильниками над детьми, изменниками, не знающими пощады разбойниками-душегубами. И его безвинным отцом, даже в смерти лишившимся справедливого
Губы Ариэля мелко затряслись, и он отвернулся, чтобы не видеть красивое бесстрастное лицо, в котором не дрогнул ни один мускул – лицо безжалостного убийцы.
– Я судил твоего отца, приговорил к смерти и привёл приговор в исполнение самолично. Я убил твоего отца, могу убить тебя и всех твоих братьев, и никто мне не воспротивится, наоборот, будут славить за доброе дело. Многие желают вырезать всех от семени Душелома до последнего человека. Между жаждущими твоей смерти и тобой сейчас стою лишь я.
Ариэль дрожал, и холод осенней ночи не имел к его слабости никакого отношения. Фер молчал, будто давал ему время осмыслить сказанное.
– Душелома? – спросил Ариэль, всё ещё глядя в стену.
– Не знаешь, как в народе прозвали твоего отца?
Ариэль не ответил.
– Повернись и посмотри на меня. До сих пор ты проявлял отвагу и стойкость, не заставляй меня разочаровываться в тебе.
Ариэль повернулся и прислонился спиной к стене. На глазах ещё не высохли слёзы, текли по лицу. Жестокий подонок получил полную возможность насладиться его горем и сердечной мукой. Ариэль будто потерял отца во второй раз – лишился даже крохотного шанса встретиться с ним за границей между жизнью и смертью.
– Свою славу твой отец построил на крови и костях. Нет семьи в королевстве, которая бы не потеряла сына по его вине. Тысячи погибли в развязанных им войнах. Тысячи сложили свои головы на плахе за малейшую провинность. Тысячи безымянных жертв, и сотни тех, чьи имена не забыты. За последние пятнадцать лет он уничтожил глав всех влиятельных знатных семей, чтобы укрепить свою власть.
– Это ложь.
– Ты должен был видеть казни на главной площади. Или ты слеп? Или глух – не слышал их предсмертных криков?
Ариэль поджал губы.
– Казнили изменников.
Фер усмехнулся, его глаза остались холодными, чёрными, страшными, как самая тёмная бездна.
– И что же это за власть, чтобы каждую неделю находить десятки изменников, которых надо казнить? То заговорщиков среди знати, то планирующих мятеж купцов, то шпионов других королевств среди воинов, которых, на горе героям, начинали славить за отвагу и храбрость. Зная, что впереди ждёт непременная смерть, какой дурак стал бы участвовать в заговоре? Видя кругом порядок и справедливость, рвение короля за благополучие народа, кто захотел бы свергать такую власть, во всём честную и благословенную богами? Или, думаешь, все вокруг круглые дураки?
Ариэль не знал, что сказать, кроме:
– Их беспристрастно судили.
– Из-за перенесённых пыток не все могли своими ногами на плаху взойти. Этого ты тоже не видел?
Видел, но вопросов не задавал.
Фер
– Чтобы противники твоего отца не обрели уважаемую, знакомую многим голову, имя, лицо, полегли тысячи. У каждого из них вырывали сердца, а тела бросали гнить на поле изменников. Его видно с самой высокой башни дворца, оно белое даже летом из-за тысяч костей. Его ты тоже не видел?
Фер подошёл к кровати, взял в руки меч в ножнах, с любовью взвесил его, со звоном вытащил лезвие.
– Так ты, мелкий лжец, хочешь сказать, что не знал ничего о том, о чём знали все? Ты не знал о тысячах трупов, лишившихся головы и сердец, шанса в посмертии обрести справедливость. Ты не знал о казнях десятков невинных людей на площадях каждую неделю. Ты не знал о страхе и ненависти к твоему отцу, к вам всем, его плоти и крови. Об его истинном имени – Ломающий души, Душелом проклятый, каким его и запомнят в веках, ты тоже не знал?
Он задавал вопросы тихим голосом, который грохотом отдавался в ушах Ариэля. Этот страшный голос звучал, словно набат, возвещающий горе, эхом отдавался внутри и корёжил всё, до чего добирался, всё, чем был мир Ариэля, всё, во что он верил и что твёрдо знал. Этот голос убивал.
– Это не может быть правдой.
Глава 6. Предложение, от которого не отказываются
Люцифер подошёл вплотную к клетке, и решётка загорелась. Амулет на его шее засветился, храня своего обладателя и даже его одежды перед пляшущим на металле огнём. Лезвие меча в его правой руке заблестело, будто радовалось скорой жертве. Фер схватился за решётку, дёрнул на себя дверь, но она не открылась.
– Думаешь, я запер тебя, чтобы удержать от побега?
Левой ладонью он держался за раскалённый металл, но даже не замечал этого, да и вони сгоревшей плоти Ариэль не чувствовал – только пронзающий внутренности страх, что в услышанном есть хотя бы малая толика правды.
– Я запер тебя здесь, чтобы сохранить тебя, твою жизнь. Чтобы уберечь тебя от желающих уничтожить тебя, превратить в кровавое месиво твоё лицо, так похожее на лицо твоего отца. Ты здесь, у моей постели, чтобы я привык к тебе, чтобы увидел в тебе человека, посочувствовал тебе и смог простить тебя за то, чей ты сын. Чтобы, глядя на тебя, помнил, что ты не он, что ты невинен.
В голосе Фера было столько ненависти, столько гнева – будто он не лгал, будто верил во всё, что говорил.
Ариэль выпрямился.
– Зачем такие сложности? Раз я, моё лицо, мой отец так вам ненавистны, и вы в своём праве, то убейте меня.
Меч дёрнулся в руке Фера, раздался лязг металла о металл. Огонь перекинулся с решётки, лезвие запылало.
– Не искушай меня.
Ариэль глубоко вдохнул. Горящая клетка слепила глаза. Раскалённый металл пел-гудел свою песню: «Ты пленник». Но хуже всего – присутствие Фера и слова, которые уже не вытравить из памяти, и понимание, что такие эмоции невозможно сыграть, Фер искренне верит в то, что говорит. Вот в чём весь ужас.