Стена Искандара, Навои Алишер

Стена Искандара

1972 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

АЛИШЕР НАВОИ

СТЕНА ИСКАНДАРА

Перевод со староузбекского В. Державина

Первые главы содержат восхваление аллаха, пророка Мухаммеда, посвящение и наставление сыну султана Хусейна Байкары, наследнику хорасанского престола Баднуззаману

В следующих главах Навои говорит о своем душевном состоянии после завершения четырех книг «Пятерицы». Он утомлен, но полон решимости приступить к написанию пятого дастана своей Хамсы

Навои с уважением вспоминает своих предшественников, создавших пятерицы, Низами, Эмира Хосрова Дехлави и своего друга и учителя Джами

Далее следует краткое изложение истории шахов Ирана — легендарных пишдадидов и кейанидов, ашканидов (исторических аршакидов) и сасанидов

Начало сказания об Искандаре, ведущее к нахождению истины. Открытие подлинной его истории, в которой запечатлено веление промысла

Противоречия в родословной Искандара вымышлены летописцами; исследователи, устраняя эти противоречия, узнают правду о его происхождении

Когда правитель Файлакус ушел в ворота вечности, престол его бренного владения занял Искандар

Тот, кто былое кистью оживил, Завесу над картиной приоткрыл: Четыре царских рода власть несли В пределах обитаемой земли. [1] А длилось время их, как помнит свет, Четыре тысячи и триста лет; И тридцать шесть еще последних лет И десять месяцев еще вослед. То были открыватели цари, Мирозавоеватели цари. И мир тысячелетний, и покой Вкусил при тех владыках род людской. Но, призванные благо утвердить, Цари не все успели совершить. В сей малый срок, что дан живущим в дар, Взращен был добрым шахом Искандар. Коль перечислим все его дела, То всякий скажет: «Слава и хвала!» Теперь я суть вступленья объясню, Происхожденья тайну проясню. Четыре царских рода было. Он После второй династии рожден. Когда покинул мир последний кей, Бахман Дара вселенной правил всей. [2] Дара гордился, что цари земли Ему покорно дань свою несли. Тогда в Юнане правил Файлакус, Его царем признали Рум и Рус. [3] Все свойства были царственными в нем; Он — ангел был в обличии земном. Чтоб знать его историю, возьми Прочти царя поэтов Низами. В сказанье, что как вечный свет горит, [4] Он так о Файлакусе говорит: Хоть в мире счастлив был его удел, Наследника он — сына — не имел. Тоской по сыну был он удручен, Скажи: опоры в жизни был лишен. И вот однажды, позднею порой, С охоты возвращался он домой. И увидал в пустыне властелин Столпы и стены сумрачных руин. Врата и свод обрушились давно, Как сердце, что тоской сокрушено. В тени руин заснул он, утомлен, И был дыханьем утра пробужден. Услышав стон, воспрянул он, глядит: Пред ним, мертва, роженица лежит. И с ней — новорожденное дитя, На гибель обреченное дитя. Ее мучений день конца достиг… Был жалобен и слаб младенца крик. Как будто понимал малютка сын, Что вот он — беззащитен и один. А Файлакус? Живое сердце в нем От состраданья вспыхнуло огнем. Он кликнул слуг, велел дитя хранить, А мать умершую похоронить. Найденыша того забрал с собой И стал его счастливою судьбой. Он

Искандаром отрока назвал И трон ему, как сыну, завещал. Другой хранитель памяти веков [5] Так открывает корни двух родов. Даре румиец дочь — дитя свое — Вручил, как деревцо из мумиё. Но дело к недостойному концу Пришло: Дара вернул ее отцу. Лишь ночь царевна с мужем провела, И некий дар бесценный обрела. И был жемчужницею перл рожден, И мир был этим перлом изумлен. Среди преданий, что хранит Иран, Одно открыл неведомый дихкан, Что будто Искандаров было два. Один из них — как говорит молва — Разбил Дару, другой же пребывал Всю жизнь в походах и возвысил вал. Теперь поведал нам иной рассказ Царь мудрецов, живущий среди нас, Хранитель истины, чье слово — свет, Наставник наш, храни его Изед, Об Искандаре, о его делах Джами пропел нам в сладостных стихах. Пошел я той же трудною стезей; И летописи были предо мной. Но я, от малых знаний был немым, Придя к Джами, советовался с ним. «Двух Искандаров не было! — сказал Учитель мне и свитки показал. — Походы все и подвиги его — Деянья человека одного!» Так говорил правдивый Низами, Так подтвердил и в наши дни Джами. Открыт источник истины один, Что Искандар был Файлакусов сын. Исследуя, я правду проверял, В исследованье правду отыскал. Так говорил истории знаток, Что изучал сей двойственный чертог: Обретший Искандара Файлакус Его и царства утвердил союз. Он слуг и войско щедро одарил, Врата дворца для празднеств отворил. Блюдя порядок царский и завет, Дал оку ясновидящему свет. [6] Заботясь о наследнике своем, Он ни на час не забывал о нем. Он воспитанье истиной питал, Достойной пищей разум воспитал. Не только в царской роскоши, в тиши Его растил он, в глубине души. Так перл таится в сумраке глубин, Так в руднике скрывается рубин. Достойными он сына окружил И путь ученья перед ним открыл. Накумохис приставлен был к нему, [7] Наставником пытливому уму. Тот, что как небо в знанье был велик И всех явлений мира связь постиг. Ты скажешь — видел острый взгляд его Зерно и корень сущего всего. Главой ученых был он в пору ту: Ему был сыном славный Арасту. После кончины своего отца Стал Арасту светильником дворца. Был он велик. Минули сотни лет — Ему подобных не было и нет. И мудрый Файлакус избрал его Учителем для сына своего. Счел порученье Арасту за честь; Была от звезд ему благая весть: Когда глаза он к небу обратил, Читая предсказания светил, Все, что добро и зло сулить могло б, Предугадав, составил гороскоп. Ища решенья в знаках звезд ночных, Исчислил Арасту значенье их. «Родился, — прочитал он в небесах, — Счастливый, мудрый, справедливый шах. Весь мир он обитаемый пройдет И славою наполнит небосвод. Владыки примут власть его и суд, Ярмо его приказов понесут. Он мир великодушьем осенит, Ему, как бубен, солнце зазвенит. Движение светил предскажет он, Заветный узел тайн развяжет он. Познанье в кровь и плоть его войдет. Он целый мир сокровищ обретет. Законы звезд он заключит в число И по рукам земное свяжет зло. Пройдет он по неведомым морям, Проложит путь к безвестным островам. Судил всевышний на заре времен — Все царства мира завоюет он». Так, проведя последнюю черту, Свой гороскоп закончил Арасту. Скрижаль наук он стройно начертил И к обученью шаха приступил. Плоды столетних поисков и дум Впивал, как влагу, отроческий ум. Когда он грань науки познавал, Другую грань догадкой раскрывал. Был в жажде знанья истинно велик От бога одаренный ученик. Весь век учась, он прожил на земле, Был сведущим во всяком ремесле. Он также, с первых дней своей весны, Стал привыкать к ведению войны. Он знал, что милость царская войскам — Разгром и поражение врагам. И в конном отличался он бою, И в пешем закалялся он строю. Скажу ль — стрелой пронзал он сеть кольчуг? Нет, мыслью разрывал он сеть кольчуг. Копьем он ратоборцам нес беду; Метнув копье, он поражал звезду. Своим мечом он разрубал гранит. Где меч его? Земля его хранит. Метнув аркан на крепостной отвес, Достиг бы он и крепости небес. Когда свои войска он в бой пускал, В долину рушились громады скал. Против дракона обнажая меч, Дракона мог он надвое рассечь. Он быстрой мыслью, пуще ратных сил, Как молнией внезапною, разил. Стал наконец державный ученик В искусстве ратном подлинно велик. А Файлакус в ту пору умирал; И он проститься с сыном пожелал. Могучий стан годами был согбен, В глазах его земная слава — тлен. И устремился Искандар к нему — К отцу и властелину своему. Прощения у бога попросил Шах Файлакус и сыну власть вручил; Державу завещал его руке И опочил на гробовой доске. Две было ветви древа: из одной — Гроб сделан, трон вселенной — из другой. На первой ветви птица песнь поет, А на другой гнездо другая вьет. Отца оплакивая своего, Готов был шах отречься от всего. Но после, по внушенью мудреца, Он вспомнил завещание отца: «Врага в свои владенья не пускай. Мой прах на поруганье не предай! Пусть именем твоим, твоей рукой Мой будет вечный огражден покой! Я вырастил тебя в моем саду Затем, чтобы, когда навек уйду, Меня ты был достоин заменить И нашу славу в мире сохранить». Шах к завещанью не остался глух, Дабы отцовский радовался дух И сор не падал в чистый водоем, Веленье долга пробудилось в нем. Обряд поминок справив по отцу, Он возвратился к власти и венцу. К престолу сонмы подданных сошлись. Напевы саза стройно полились.

Четыре царских рода власть несли // В пределах обитаемой земли— Имеются в виду четыре иранские диуастии: легендарная династия первоцарей Пишдадидов, легендарная династия Кейанидов и исторические династии Аршакидов и Сасанидов.

Когда покинул мир последний кей, // Бахман Дара вселенной правил всей.— Речь идет о последнем царе из династии Кейанидов. Кей — здесь царь. Дара — персидский царь, Дарий III Кодоман (336–330 гг. до н. э.). Бахман — отец Дары.

Тогда в Юнане правил Файлакус, // Его царем признали Рум и Рус. —Файлакус — македонский царь Филипп II (359–336 гг. до н. э.) — отец Александра Македонского. Рус — область, в которой обитали восточные славяне и тюркские племена. Однако Навои допускает здесь историческую неточность, говоря о подчиненности русов Филиппу.

В сказанье, что как вечный свет горит.— Имеется в виду поэма Низами «Искандар-наме», одна из пяти поэм «Хамсы».

Другой хранитель памяти веков. — Речь, видимо, идет о поэте Хосрове Дехлави, писавшем на фарси. Одна из поэм его «Хамсы» посвящена Искандару.

Дал оку ясновидящему свет. — То есть царь дал своему сыну Искандару образование.

Накумохис приставлен был к нему. — Накумохис — ученый, придворный врач Никомах, отец великого древнегреческого философа Аристотеля (384–322 гг. до н. э), которого на мусульманском востоке называли Арасту.

* * *

О кравчий, грудь слезами ороси, Прощальную мне чашу поднеси. Чтобы печаль вином я с сердца смыл, Чтоб слезы по отце моем не лил. Приди, певец, звенящий чанг настрой. И заиграй, и песнь веселья спой! Здесь было царство слова мне дано, И во дворце хвалы я пил вино. О Навои, не поддавайся лжи И блеску мира! С разумом дружи! Неверность мира — всюду и во всем. Быть в мире лучше нищим, чем царем. Дервиш свободный выше здесь, чем шах, Чей дух томится в путах и сетях.

Слово о высоком парении царственного благородства, тень крыльев которого образует гнездо на темной горе Каф сказочной птицы Солнца, и в похвалу величия духа, которое укрывает крыльями серебряное яйцо птицы Солнца; и, если тень этих крыльев падет на несчастного, царь будет нищим перед ним, если ж шах лишен этой тени, то и нищий перед ним выглядит шахом

Рассказ об Искандаре и падишахе, который желал быть нищим, или, вернее, о нищем, достойном быть падишахом; Искандар вызволил нищего из ямы бедственности и хотел посадить на трон; тот отказался от короны царства и предпочел корону отречения

НАЗИДАНИЕ

В этой главе Искандар спрашивает Арасту, как быстрее и как лучше дойти до цели; Арасту указывает путь к совершенству и советует идти налегке

О том, как Искандар, отрекшись от короны владычества, удалился от престола власти и как народ Рума, склонив перед ним главы, высоко поднял подножие трона и возвеличил ценность венца; и зеркало его справедливости, солнцем ослепив летучих мышей ночи гнета, осветило мир, и жестокие люди вместе с мраком бежали с лица земли

Рассказ о деяниях Искандара, с сокращением подробностей и подробное истолкование этих сокращений. Посланник Дары приходит к Искандару за золотым яйцом и получает ответ в словах острых, как стальные копья. Молния сияния острия сжигает хирман терпения Дары; он посылает кунжут, мяч и клюку. Искандар этой клюкой отбивает мяч, а кунжут клюют птицы

Так проницательный поведал нам Историк, счет ведущий временам: В те дни, как Искандар, заняв престол, Строй справедливый у себя завел, Ему внушил его наставник-пир Мысль — обойти весь необъятный мир. И всюду справедливость утвердить, Народы от ярма освободить. Мысль эта в царской памяти жила, Ветвилась, мощным древом возросла, Но влек его не славы бранной шум, Был мудростью глубок пытливый ум. Как солнце, поднимаясь издали, Одно блистает над лицом земли, Так Искандар под сводом древним сим, Ни с кем в делах великих несравним. Ему сопутствовали чудеса… Пред ним смолкали гордых голоса. Коль все его деянья описать, Не хватит жизни — книгу прочитать. Ведь важен каждый день его и час, — Начав писать, нельзя прервать рассказ. Поэтому я много упущу И повесть нарочито сокращу. Коль завершу сказание мое, Исполнится желание мое. Я из забвенья повесть подыму, Столь много говорящую уму. Немало есть значительного в ней, Но больше удивительного в ней. Отсеяв ложь, рожденную в веках, Скажу я правду в искренних стихах. Он — покровитель государства был И в Руме утвердитель царства был. Освободил народ свой от оков, Страну свою очистил от врагов. И, убедясь, что власть его крепка, Он за предел страны повел войска. Магрибским дивам он нанес удар, Завоевал далекий Зангибар. Большая распря у него была С Дарой — оплотом зависти и зла. Не медля, как опору бытия, Завоевал он франкские края, [8] И, с франкским миром заключив союз, Он покорил далекий Андалуз. Идя обратно, Миср он захватил, И небосвод — царя благословил. Он там, с войсками ставши на привал, Искандарию-город основал. Потом, суди его источник сил, Зардуштовы огни он погасил. [9] Потом в Иран пошел, в иракский край, Чтоб радостно запел иракский най. Когда иракской он достиг земли, В Ираке люди радость обрели. Потом он взял Халеб и землю Шам, Принес благополучье беднякам. Когда Йемену он явил свой лик, Там камни превратились в сердолик. Потом пред Меккой он предстал святой И в Мекке прах поцеловал святой. Потом к морским пошел он берегам, Кладя основу славным городам. Незавоеван оставался Фарс. И что ж — ему без боя сдался Фарс. И знамением счастья озарен, В поход на Север устремился он. И цепи гор пустынных увидал… Вернулся и Хорезм завоевал, Даря, как солнце, милостью своей Простор кипчакских пастбищ и степей. И он в трудах походных не ослаб, Прошел через Саксин, через Саклаб. Прошел он стороною Ос и Рус [10] И с ними дружбы заключил союз. И гурджей и чаркасов посетил, И гурджей и чаркасов покорил. От Севера, где древних рек исток, Он с войском устремился на Восток. Колючки истребил в стране Фархар, Отраду подарил стране Фархар. В Мавераннахр он прилетел, как дым, И Самарканд открыл врата пред ним. Как ветер западный, страну Чигиль Овеял он, — так нам вещает быль. И, в Чин прибыв, он там разбил свой стан. И сам пришел служить ему хакан. И с Хиндом у него была война, Пред ним склонилась Кейдова страна, Он изваянья идолов низверг, На древних алтарях огонь померк. [11] И к правой вере — всей вселенной круг Привел он, указавши путь — на юг. И через Синд, пройдя к Кечу Мукран, Без остановки двинулся в Кирман. Воздвиг он в Хорасане, говорят, Прекраснейший из городов — Герат. Пройдя пустынный и безлюдный край, Построил Рей, как первозданный рай. И плод созрел в саду великих дум… Мир покорив, он воротился в Рум. Но — в радостях, в пирах — не отыскал Отрады той, что сердцем он алкал. И вновь походом обошел весь мир, Повсюду утвердив добро и мир. Защитой от яджуджей им стена [12] Была железная возведена. Скажи: он обошел не мир земной, А девять сводов неба над землей. На всех дорогах, для любой страны, Ягач он сделал мерою длины. И знаки расстояний на путях Велел установить великий шах. А на местах ночлегов каждый край Был должен ставить караван-сарай. Благоустраивал без шума он Строй жизни мира, к благу устремлен. И в море, словно кит, решил уплыть; И корабли смолить велел, снастить. И долго плавал, как гласит молва, И открывал средь моря острова. Есть острова в неведомых морях, Которые благословил аллах. На них высаживаясь, Искандар Брал их себе, как лучший божий дар. Так он до крайних островов дошел, Но утоленья сердца не нашел. Великим беспокойством обуян — В неведомый поплыл он Океан. Под кораблем — пучины вечных вод, Над кораблем — бескрайный небосвод. Но, дерзкое задумав, Искандар С собою вез большой стеклянный шар. Он влез в него; и крышку засмолить Велел, и шар в пучину опустить. Канат надежный — в десять верст длиной Разматывался черною змеей; Он к шару прикреплен одним концом, К навою на борту — другим концом. Шах быстро погружался в глубину, Водоворотом увлечен ко дну. Он чудеса увидел бездн морских… Нет слов у нас, чтоб рассказать о них. И вытащен из глубины с трудом, Очнулся он на корабле своем. Противоречья, должен я признать, В рассказе этом можно отыскать. Искатель возвратился в мир земной И устремился за живой водой. Свет жизни он во тьме пошел искать, И не нашел, и обратился вспять. Истока вечной жизни не нашел, С устами пересохшими ушел. [13] Вел Хызр его по суше, а Ильяс В морях — вставал к кормилу в грозный час. Свершить же не под силу никому Все, что до нас свершить пришлось ему. Дал небосвод ему такую власть, Что целый мир пред ним был должен пасть. Коль все, что я о нем храню в уме, Запечатлеть — возникнет «Шах-наме». [14] Итак, все, что я знаю, записать Решил я кратко в малую тетрадь. В любом двустишии заключена Невоплощенной песни глубина. Все было так; я сделал все, что мог; Но если мне теперь поможет бог, Всю правду ведая в делах земных, Я расскажу о ней в стихах моих. Тогда бессудный царствовал Дара, Чинивший зло, не делавший добра. Отец же Искандара Файлакус С Дарой неравный заключил союз. Дара тогда владыкой мира был, Народ румийский дань ему платил. Ведь он — потомок Кейев был прямой, И в мире власти не было иной. Установлён закон Лухраспом был, Строй войсковой введен Гуштаспом был, Но всех порядков Кейевых не знал Дара, что от Бахмана власть приял. Он — царь царей, столпы его основ — Великий Кей-Кубад и Кей-Хосров. [15] Объяты страхом, все цари земли Ему свои короны поднесли. Харадж платили и везли дары Все, павшие к подножию Дары. И Файлакус Даре был подчинен; Харадж платил беспрекословно он. Харадж, где — угнетенного слеза, Был в десять сотен золотых байза. Когда ж навеки Файлакус ушел, Шах Искандар наследовал престол. Наследовал он угнетенья строй И бремя униженья пред Дарой. Сначала, утвердив закон и трон, На шаха Занга устремился он. Как молния, он свой нанес удар, И почернел, как уголь, Зангибар. Хоть были прежде лица их черны Как уголь, зинджи были сожжены. На поле битв в долинах той земли Как будто бы тюльпаны расцвели. Так воевал три года он с тех пор, Соседям жадным грозный дав отпор. Поверг врагов, завистников своих, Забрал богатство их и земли их. Удвоил и утроил он предел Земель, ему доставшихся в удел. Людей учил он воевать с врагом, Чтоб каждый был среди онагров львом. Его величье морем разлилось. К зениту знамя Рума поднялось. Меч — молния в руке, как ветер — конь, Лицо его — сжигающий огонь. И он решил весь мир завоевать, О меньшем не хотел и помышлять. Он видел: мир земной не так велик И равных нет ему среди владык. Так за три года набрался он сил, Владенья Рума удесятерил. За все три года он не вспоминал И даже мысли в сердце не держал, Что он с Дарою должен в спор вступить Или харадж и дань ему платить. Ничтожным мнит подобного себе, Кто вознесен благодаря судьбе. Румийца у своих не видя ног, [16] Дара смириться и простить не мог. Румиец должен был перед Дарой Склониться или выйти с ним на бой. Два льва, два равных силою своей Сошлись; но — кто моложе, тот смелей. Так не страшись, когда вражда идет, — Враг тоже полон страха и забот. Когда враждой два змея возгорят, Какая разница — чей больше клад? Акула — как ни велика она — Киту, владыке моря, не страшна. Так Искандар в те дни беспечен был И небеса за все благодарил. Но от Дары явился вдруг гонец, С поклонами вошел он во дворец. И пожелал перед царем предстать, Дабы наказ Дары пересказать. Увидев шаха и его престол, Подножье трона бородой подмел. Почтительно он восхвалил царя, С достоинством благословил царя. Честь Искандар явить хотел гонцу, Перед собой он сесть велел гонцу. Посол смиренно сел у царских ног И от смущенья говорить не мог. Фарр Искандара ослепил его И языка и чувств лишил его. Тут понял Искандар: посол смущен, Молчит, священным блеском устрашен, Со свитою он разговор завел, Чтоб понемногу тот в себя пришел. Когда смятенье гостя улеглось, Ему он задал царственный вопрос: «По-доброму ли шах Дара здоров, Счастливейший, как древний Кей-Хосров?» Ответил гость и прах поцеловал, И вновь владыка Рума вопрошал: «Коль мир у вас и счастье и покой, С какою вестью послан ты Дарой?» И, вновь пред ним поцеловавши прах, Посол ответил: «О великий шах, Я пред величием твоим дрожу, Но раз ты повелел — я все скажу. Отец твой — венценосный Файлакус С Дарой когда-то заключил союз. И десять сотен слитков золотых Платил Даре, по договору их. Прошло три года, как отец твой шах В небесных наслаждается садах. Но Рум не шлет хараджа третий год; Долг этот, дружбы двух царей оплот, В сокровищницы к нам не поступил… Иль, может, вовсе не отправлен был. И цель прихода моего одна — Долг этот получить с тебя сполна. Отдашь — я увезу. А если нет — Скажи. Я передам Даре ответ». Желчь Искандару горло обожгла, Когда услышал он слова посла. Лик приобрел внезапно цвет огня, Что может все спалить, воспламеня. Но молча Искандар чело склонил, На пламя воду мудрости излил. Перед величием его ума Орд исступленья отступила тьма. И, светлый лик подняв, уста открыл, Дорогу перлам речи отворил. Сказал: «Привет мой передай Даре, Потом ответ мой передай Даре: В юдоли сей ничья не вечна власть, Удел величья — пасть, истлеть, пропасть. Не мучься — ради завтрашнего дня, Стяжаньем душу живу бременя! Пусть ты ни с кем в богатстве не сравним, Но ты богатством угнетен своим. Где польза от богатства твоего? Зачем без пользы собирать его. Когда от дела происходит вред, Такое дело делать смысла нет. И вот: тебе — нет пользы, нам — печаль. Смотри — себя и нас не опечаль. Забудь наш долг! Ведь птица унеслась, Что золотыми слитками неслась! Коль примешь ты наш дружеский совет, То и вражды у нас с тобою нет. Но коль отвергнешь ты мои слова, То мы отвергнем и твои слова. Без пользы для себя хлопочешь ты! Подумай, если мира хочешь ты: Ведь мудростью глубокой обладать Нам нужно, чтоб соперника познать. Ты слабых подавлял и покорял. Таких, как я, ты прежде не встречал. Харадж и дань с полмира ты берешь. Взамен — короны старые даешь. Харадж — источник бедствий и невзгод Тем, кто берет, и тем, кто отдает. Без счета море жемчугов таит, Подвластен ли тебе свободный кит? Хоть жемчуга и много у него, Как ты харадж потребуешь с него? Чрезмерные желания — тщета. Не стань и ты добычею кита! Источник счастья — мудрость, свет ума; Но в силе алчность там, где нет ума. Нам непосильна дань минувших лет; Потребуешь — мы сами скажем: нет. А от судьбы — пусть ты могуч, богат — Могущество и власть не защитят. И пусть бесчисленны твои войска, Их опрокинет сильная рука. Пусть мы тебя слабее во сто раз, То, что нас ждет, — утаено от нас. Когда страна богата и сильна, То не нужна такой стране война!» Речь Искандар закончил. И тогда Притих гонец персидский, как вода. В обратный путь ни жив ни мертв — пошел Из Рума незадачливый посол. И прибыл восвояси наконец, И все Даре пересказал гонец. Когда Дара великий услыхал Слова гонца, он так ему сказал: «Коль впрямь Румиец это говорил, То, значит, бог ума его лишил. Иль, может быть, в ту пору был он пьян И от вина безумьем обуян? Иль он еще дитя, не зрел умом И управлять не может языком?» Так он — носитель царского венца — Спросил. И услыхал ответ гонца: «За ним следил я зорко, не шутя: Не пьян он, не безумен, не дитя. Нет, разумом он светел и здоров, И попусту он не бросает слов! Благоразумен, сведущ и учен, Он мудростью глубокой наделен! Сильно иль слабо воинство его, — В его словах — достоинство его. В величии — хоть обойди весь свет — Ему подобных не было и нет! Присматривался долго я к нему И удивлялся дивному уму». Так был взъярен Дара ответом сим, Что смерть сама не сладила бы с ним. От гнева, как от грома, он оглох, И в небесах пошел переполох. И охватил полмира лютый страх, Когда ворота гнева отпер шах. В оковы он посла забить велел, В колодец черный посадить велел. Сказал: «Румиец — раб мой, сын рабов, Что ползали у ног моих отцов. Он — раб, и предки подлые его Рабами были предка моего! Кто он такой, чтоб милостью моей Возвесть его в достоинство царей? Чтобы слова его словами счесть, Что оскорбляют нашу власть и честь? Ни страха предо мной не стало в нем И ни стыда перед людским судом!.. Но мы такой отпор дадим ему, Так я его ничтожность покажу, Что этот необузданный дикарь Опомнится, раскается, как встарь!» И царь Дара гонца найти велел, Который бы находчив был и смел. И, отправляя, дал ему наказ. В словах, как острый серп и как алмаз, Човган и крепкий мяч послу вручив, В две эти вещи тонкий смысл вложив. И дал с кунжутным семенем мешок, — Свою угрозу в притчу он облек. Посла отправив, глаз он не спускал С дороги царской… Все ответа ждал. Посол примчался в Рум, клубясь, как дым, Язык свой сделал бедствием своим. Явились к шаху стражи во дворец, Сказали: «От Дары опять гонец!» Стал пред царем гонец, как был — в пыли. Как перед ликом солнца — ком земли. Гонец увидел шаха — фарр его, И речь застряла в горле у него. Пал пред величьем Искандара он, Ослабнув телом, страхом сокрушен, Уста к подножью трона приложил, Молитву по обряду сотворил. Царь молвил: «Сядь, о деле расскажи, Цель твоего прибытья изложи!» Сказал носитель тайны, пав во прах: «Сто раз благослови тебя аллах! Нет сил мне говорить перед тобой… Но обо всем, что велено Дарой, Коль ты позволишь, речь я поведу, А скажешь — «нет», смиренно прочь уйду». Посланец Искандару дал понять, Что он о многом должен толковать. Сказал: «Дара, по милости своей, Взымает дань со всех земных царей. Берет харадж, по праву древних лет, Хоть в том у нас нужды особой нет. Но шахи, что зависимы от нас, Что исполняют наш любой приказ, Харадж не забывают в срок платить, Чтоб о своем покорстве заявить. Отец твой нам платил, пока был жив, Служил нам преданно — и был счастлив. Но умер он… Ты сел на отчий трон. Ты б должен делать то, что делал он. Но не пошел ты по его пути, Решил от послушанья отойти. Три года с вас налог не поступал. Но царь царей не требовал и ждал. И наконец гонца решил послать, Чье дело — недоимки собирать. Но ты с гонцом столь дерзко говорил, Что, знать, забыл — кто есть ты, чем ты был. Но так как ты — годами молодой — Не стукался о камень головой, Мы поняли: невежество и тьма Сильны в тебе от малого ума! Великодушье мы должны явить И, как ребенку, промах твой простить. Но образумься и не прекословь; Дань собери — к отправке приготовь; И сам спеши — под царственную сень, Поцеловать высокую ступень! Чтоб не покрыться пятнами стыда, Будь честен с нами, предан нам всегда. Увидишь много милостей от нас… Но коль отклонишь царственный приказ, Тщеславьем и гордынею объят, И дивы злобы дух твой победят, — Поймем, что буйство младости твоей Благоразумья твоего сильней. Привез я от великого Дары Тебе, о царь, достойные дары!» Так краснобай-гонец проговорил И мяч с клюкой пред шахом положил. Сказал: «Тебе, как юноше, под стать Клюкою мячик по полю гонять! Тебе приличны — мяч, клюка, майдан. Но царство — это не игра в човган! Коль вновь ты возразишь царю царей, Стыдясь признаться в слабости своей, Тебе возмездье ныне, а не месть, И зол своих тебе тогда не счесть. Ты знай, что больше войск в его руке, Чем семени кунжутного в мешке!» И принесли мешок посольский тут, В котором был просеянный кунжут. Проворно это семя на ковре Гонец рассыпал, преданный Даре. «Вот наше войско! Пусть сочтет его, Кто не боится шаха моего!» Умолк посол и опустил глаза, Все стихло, будто пронеслась гроза. С улыбкой Искандар внимал ему, Все высказать — не помешал ему. Когда гонец все, что хотел, сказал — Он так ему достойно отвечал: «Дара — чистопородный кей и шах, Быть нам примером призванный в веках. Но я, тебе внимая, изумлен: Как стал в своих словах несдержан он. Владык вселенной, как презренный сброд, Достойнейших — рабами он зовет! Царей, которых во главе людей Поставил бог по мудрости своей, Дара решил рабами называть? Но тут пути добра не отыскать. Мы все — рабы Иездана, только бог Меня своим рабом назвать бы мог. Пускай твой шах подумал бы сперва Пред тем, как эти вымолвить слова. Себя с великим богом он сравнил, Грех святотатства страшный совершил Меня безумцем пьяным он зовет, Дитятею, не знающим забот. Меня он обвиняет в трех грехах, А сам он богохульствует — твой шах! Коль уважения меж нами нет — И примирения меж нами нет! Допустим, что я мал, а он велик, — Но как несдержан у него язык! Большая птица — аист; но и он От ястреба уходит, устрашен. Твой царь Дара мне милость оказал, Клюку и мяч в подарок мне прислал. Я в этом вижу тайный смысл… Ну что ж — В истолкованье он весьма хорош… Мысль мудрецов, что землю обошла, Нам говорит: земля, как мяч, кругла. Дара свой смысл в мяче и клюшке скрыл, А бог мне целый мир, как мяч, вручил. Какая же загадка скрыта в нем В човгане этом с загнутым концом? Я понял: повелителем времен Човган судьбы вселенной мне вручен, Чтоб торопил я своего коня, Чтоб мяч отбил у всех, вперед гоня. Здесь — предсказанье, радостная весть… Да, в этой вести — счастье мне и честь. Не новую принес сегодня мне Ты притчу о кунжутовом зерне. Мол, как семян кунжута вам не счесть, Так и числа моим войскам не счесть. Пусть ваша рать несметна, как кунжут, Ее мои цыплята поклюют!» И на кунжут, что был среди палат Рассыпан, он принесть велел цыплят. Все поклевали птицы; и зерном Не поделились даже с муравьем. Посол Дары глядел, молчал, бледнел; Понуро пристыженный он сидел. И молвил Искандар: «Встань! Подобру Иди от нас. И извести Дару: Что слышал здесь, ему ты донеси, В дороге дальней слов не растряси!» Согбенный от стыда ушел посол, — Не на ногах — на голове ушел. И распахнулись ворота беды… Взметнулся до небес огонь вражды. Нахлынул смуты неуемный вал, И мир из хижин бедственных бежал.

Завоевал он франкские края. — Имеется в виду Европа.

Потом, суди его источник сил, // Зардуштовы огни он погасил.— Источник сил — аллах. Под огнями Зардушты Навои имеет в виду религию древних иранцев, основанную Зардуштом (Зороастром), в которой значительную роль играл культ огня.

Прошел он стороною Ос и Рус.— Перечисляя города, страны и народы, покоренные Александром Македонским, Навои допускает историческую неточность — великий полководец никогда не был на землях, заселенных осетинами, грузинами (гурджами), и не завоевывал Китай (Чин).

На древних алтарях огонь померк. — Очевидно, речь идет об уничтожении Искандаром религии брахманизма или буддизма в Индии, а также получившего там некоторое распространение зороастризма.

Защитой от яджуджей им стена…— Яджуджами, которые упомянуты в Коране, на мусульманском Востоке называли дикий народ, несущий гибель и разрушения.

Истока вечной жизни не нашел, // С устами пересохшими ушел.— Речь идет о том, что великий Искандар ушел из жизни, как и все смертные, не найдя источника «живой воды».

…возникнет «Шах-наме».— Имеется в виду «Шах-наме» («Книга царей») великого персидско-таджикского поэта Фирдоуси (между 934–941 — ок. 1020).

Великий Кей-Кубад и Кей-Хосров. — Кей-Кубад и Кей-Хосров — цари династии кейанидов. Кей-Хосрову наследовал Лухрасп, от которого престол перешел к Гуштаспу.

Румийца у своих не видя ног.— Имеется в виду Александр Македонский.

* * *

Дай, кравчий, мне вина! Пусть, опьянев,

Я зарычу, как разъяренный лев!

Во вражий стан ворвусь я пьяным львом

И в миг единый разочтусь с врагом.

Спой мне, певец, в рассветной полутьме

Напев воинственный из «Шах-наме».

Два шаха тронули струну вражды,

Так пусть же будут воины тверды.

О Навои! Покоя в мире нет,

Под горьким ветром смуты меркнет свет.

Коль хочешь мира в наши времена,

Не расставайся с чашею вина.

Круг наших бед земных неисчислим,

Но тот, кто пьет, — тот не подвержен им.

Осуждение вражды, которая является причиной разрушения достояния людей и которая грозит гибелью миру

О том, как от вражды двух правителей ударила молния бедствий в харман народов мира, а от союза двух друзей пролился дождь милости и потушил языки огня

НАЗИДАНИЕ

Искандар просит Арасту рассказать о причинах войн. Раздоры нежелательны, и войны губительны для всех народов, но случается ли, что война становится неизбежной? Арасту открывает свет в этой тьме и объясняет истинное начало вражды

Дара поражен словами Искандара, он собирает бесчисленное войско со всех концов света и идет войной против Искандара. Искандар, оказавшись лицом к лицу с этим морем несчастий и селем бедствий, готов повергнуть эту гору опасностей молнией сражения. Оба царя готовятся перевернуть небо вверх дном. Однако знамя государства Дары повергнуто иной бурей, а знамя Искандара сверкает как солнце

1 2 3 4 5 6