Стена
Шрифт:
– Сенечка...
– всхлипывала Ирка, - родной ты мой...
– Кончай причитать! Живой я, живой.
– Да-а, живой...
– ныла Ирка.
– Ты меня во сне звал, так кричал страшно... Я тебя будила, трясла-трясла, а ты спишь...
– Проснулся. Все. Здоров, - Сенька сел на кровати, огляделся.
– Где мок штаны?
– Какие штаны? Какие штаны? Лежи! У тебя температура.
– Нету у меня температуры. Сказал: здоров.
– Так не бывает, - слезы у Ирки высохли, и поскольку муж выказывал признаки малопонятного бунта, в ее голосе появилась привычная склочность.
– А ну ляг, говорю!
– Ирка, - мягко сказал Сенька, и от этой мягкости, абсолютно чуждой мужу, Ирка аж замерла, затаилась.
– Ирка-Ирка, дура ты моя деревенская, ну, не спорь же ты со мной. А лучше собери что-нибудь пожевать, жрать хочу - умираю. Наденька где?
– В садике. Я ее на ночь оставила. Ты же больной...
– В последний раз оставляешь, - строго заявил Сенька.
– Ребенок должен регулярно получать родительское воспитание.
Этой официальной фразой Сенька добил жену окончательно.
– Хочешь, я схожу за ней?
– растерянно спросила она.
– Сегодня не надо. Сегодня я буду занят.
– Чем?
– растерянность растерянностью, а семейный контролер в Ирке не дремал.
– Магазины уже закрыты.
– При чем здесь магазины?
– Сенька разговаривал с ней, как будто не он болен, а она, как будто у нее - высокая температура.
– Некогда мне по магазинам шататься, некогда и незачем. Все, Ирка, считай - завязал.
– Ты уж тыщу раз завязывал.
– Посмотришь, - не стал спорить Сенька, взял со стула джинсы и начал натягивать их, прыгая на одной ноге.
И это нежелание доказывать свою правоту, спорить, орать, раскаляться докрасна - все это тоже было не Сенькино, чужое, пугающее.
– У тебя кто-нибудь есть?
– жалобно, нелогично и невпопад спросила Ирка.
Сенька застыл на одной ноте - этакой удивленной цаплей, не удержал равновесия, плюхнулся на кровать.
Засмеялся:
– Ну, мать, ты даешь!.. Дело у меня есть, дело, понятно?
– Понятно, Сеня, - тихо сказала Ирка, хотя ничего ей понятно не было, и пошла в кухню - собирать на стол, кормить странного мужа.
А Сенька застегнул джинсы, босиком подошел к окну, прикинул расстояние от своего подъезда до двенадцатого. Получалось: стена закроет выход, на набережную, превратит двор в замкнутый со всех сторон бастион. А если еще и ворота на проспект запереть...
– Почему я?
– с тоской спросил Сенька. И _тайный_ внутри ответил:
– Потому что ты смог.
– Что смог?
Но _тайный_ на сей раз смолчал, спрятался, а Ирка из кухни крикнула:
– Ты мне?.. Все готово. Хочешь - в постель подам?
Ох, не верила она, что Сенька враз выздоровел, ох, терзалась сомнениями! И пусть бы - температура упала, бывает, но с психикой-то у мужа явно неладно...
И Сенька ее сомнений опять не опроверг.
– Вот еще, - сказал он, - будешь ты таскаться взад-вперед. Ты что, не устала, что ли? Работаешь, как клоун... Слушай, может, тебе перейти? Может, в садик к Наденьке - воспитательницей? Давай прикинем...
– вошел в кухню, сел за стол.
Ирка тоже села - ноги не держали. Сказала покорно:
– Давай прикинем.
Будучи в командировке в одной из восточных стран, автор не пожалел мелкой монетки для уличного гадальщика. Белый попугай-ара встряхнул хохолком, порылся клювом в деревянном расписном ящике, вытащил аккуратно сложенный листок бумаги. Гадальщик с поклоном протянул его автору:
– Ваше счастье, господин.
На листке печатными буквами значилось по-английски: "Бойтесь тумана. Он не дает увидеть лица близкого вам человека".
Когда с работы вернулся муж, Алевтина Олеговна уже вчерне сметала на руках платье для невестки, оставалось только прострочить на машинке и наложить отделку. Муж оставил портфель в прихожей, сменил туфли на домашние тапочки, вошел в комнату, привычно поцеловал Алевтину Олеговну в затылок. Как клюнул.
– Все шьешь, - сказал он, констатируя увиденное.
– Из Свердловска не звонили?
– Никто не звонил, - Алевтина Олеговна отложила шитье, поставив локти на стол, подперла ладонями подбородок. Следила за мужем.
Стеценко снял пиджак, повесил его на спинку стула, распустил узел галстука, пуговку на рубахе расстегнул.
– Жарко сегодня, - подошел к телевизору, ткнул кнопку.
– Не надо, - попросила Алевтина Олеговна.
– Почему?
– удивился Стеценко.
– Пусть гудит.
– Не надо, - повторила Алевтина Олеговна.
– Там сейчас ничего интересного, а я устала. И ты устал, Саша.
– Тишина меня душит, - сообщил Стеценко, усаживаясь в кресло и укладывая ноги на пуфик.
– А с чего бы ты устала, интересно? У тебя же свободный день.
– Ничего себе свободный! Одних тетрадей - гора. И платье для Симы.
– Все равно дома - не в офисе. Могла и отдохнуть, подремать...
Экран нагрелся, и на нем возник цех какого-то передового металлургического завода. Раскаленный брусок металла плыл по рольгангам, откуда-то сверху спустились железные клещи, ухватили брусок, уложили его на ровную площадку. Тут на него упала баба молота, сдавила - взлетели небольшим фейерверком огненные искры.
– Я спала, - сказала Алевтина Олеговна.
– Вот и ладушки, - обрадовался Стеценко.
– И я немножко вздремну, с твоего позволения. Полчасика. Хорошо? Ты меня не трогай...
– А я сон видела, - совсем тихо добавила Алевтина Олеговна, но муж не слышал ее, он уже посапывал в кресле, а на экране телевизора герои-металлурги без устали давали стране металл.
Сон Алевтины Олеговны был неинтересен Стеценко. Она аккуратно сложила платье для Симы, спрятала его в шкаф, туда же повесила на плечиках пиджак мужа. Подошла к книжному шкафу, открыла створку, пробежала кончиками пальцев по корешкам книг, вытащила потрепанный институтский учебник по химии, машинально, не вглядываясь, перелистала его. Прислонилась лбом к жесткой полке.