Стена
Шрифт:
– Р-рота-а, стой!
– гаркнулъ бритый.
– Складай небель!
Полетли въ кучу лопаты, мотыги и ломы, и артель осла на трав, не выпуская мшковъ. Крякали и отплевывались.
– Сторожъ гд тутъ? Пистонъ!
– Иванъ Иванычъ! Во-отъ не призналъ… ма-атеньки!
– Навозился! Гд тутъ имъ распланироваться… въ дому, что ли?..
Приказчикъ оглянулъ дворъ, поднялъ зонтикъ и показалъ на домъ.
– Въ дому!
– ршилъ онъ и ткнулъ зонтомъ въ кучк у ящика.
– Это что за жители тутъ?
– Поближе погляди!
–
…Ахъ, хочу-хочу-хочу-ды-я-хочу-хочу-хочу…
Чигирь-мигирь-чигирь-чу-у…
– Тавруевскiе, Иванъ Иванычъ… - бормоталъ Пистонъ. Земляки…
– Никакихъ для нихъ тутъ дловъ нтъ… Энто у тебя что въ кулак?
Приказчикъ ткнулъ зонтомъ въ кулечекъ - звякнуло. Прошка локтемъ отшвырнулъ зонтикъ.
…Чигирь-мигирь-чигирь-чу-у…
Не хочу-хочу-хочу-у…
– Прикажу вотъ артели обсмотрть! Хозяинъ всхъ веллъ по шеямъ чтобы. Что у тебя въ кульк, я тебя спрашиваю?!
– Поближе погляди!
Прошка положилъ гармонью, взялъ руки въ бока и уставился на приказчика. И такъ сказалъ, и такъ посмотрлъ, что приказчикъ не захотлъ связываться.
– И нечего шляться, разъ дловъ нтъ! Похозяйничали… Отпирай домъ, ключи вотъ… - сказалъ онъ Пистону и пошелъ къ крыльцу.
– Уходи, откуда пришли!
– Хозяйская-то собачка все - вяк-вяк…
Бритый поднялся и подошелъ къ Прошк.
– Здорово умешь зажаривать… по-нашенски!
– По-вашенски-то будетъ: Калуга - тста лаптемъ хлебанула!
– О? А я, можетъ, съ-подъ Ельца?
– По бареткамъ видать…
– Ну?! Языкомъ сапожки-то вылизалъ?
Староста спрашивалъ:
– Ломать, значитъ… Почемъ рядились-то?
– Съ кубика мы… Шесть цалковыхъ разборки цлаку…
– По земляному длу мы-то… а тутъ вотъ по каменному порядились… стны какiя разбирать, али што…
– У его разберете, - лниво и посмиваясь сказалъ Прошка.
– Лтось мяли его на дорог…
– А-а… Жулитъ?
Плакалъ тоненькимъ голоскомъ ребенокъ. Раскачиваясь надъ нимъ, тревожно-торопливо погукивала баба.
– Съ ребенками ходите… - сказалъ староста.
– А Михайла у насъ больно жадный… Стряпухой свою повелъ.
Оглядли бабу вс, точно раньше и не замчали ея. Отвернувшись отъ мужиковъ, она совсмъ согнулась надъ ребенкомъ и потряхивалась, - должно быть, совала грудь. Бокъ-о-бокъ съ ней, охвативъ синiя колни, сидлъ, какъ копна, блоусый крпышъ и улыбался, слыша, что говорятъ о немъ.
– Поведешь… - отозвался сожалющiй, раздумчивый голосъ.
– На всхъ у его въ квасъ одно яичко бьютъ… на одинцать душъ…
– Такъ, говоришь, жу-литъ, милый человкъ?
– допытывался, треся головой, костлявый мужикъ съ жуткимъ багровымъ рубцомъ черезъ все лицо.
– Да у насъ солдатъ вонъ грамот хорошо уметъ… усчитаемъ…
– Чистое дло маршъ!
– сказалъ бритый.
– Въ артилерiи у насъ счетъ - сдлай милость! Ватерпасы тамъ, все…
– Все-о знаетъ!
– Всякаго жулика могу усчитать.
– Водочка его крутитъ, а то бы разв ему по такому длу!
– Углы, скосы, бетонъ тамъ… А это что, кубическое исполненiе!
– швырялъ сиплый голосъ.
– Водкой-то у васъ гд тутъ б`aлуются?
– Энъ, ужъ водочки запросилъ… а в деревн у насъ, въ чайной… Ермитажъ называется…
– Разбирайся, въ домъ переходи!
– кричалъ приказчикъ съ крыльца.
– Подымайся, Расея!
– гоготалъ солдатъ.
– Забирай сбрую!
– Струментъ забирай!
– наказывалъ приказчикъ.
– Тутъ зрителевъ-то много.
Поволокли къ дому мшки и инстркментъ. Поднялась и баба, потряхивая и угукая на ходу. Толпились у крыльца, зажигали рабочiй фонарь.
И пошло гукать и перекатываться по пустому дому.
Пала изъ бокового окна на кусты бгучая свтлая полоса. Трещали отдираемые ставни. Стукнуло окно въ верхнемъ этаж, высунулась голова, и побжала по саду, вспугивая соловьевъ:
– Мать ты моя, гд я-то!
Приказчикъ кричалъ на крыльц:
– Михайлу ко мн послать!
Изъ дома вышелъ дюжiй мужикъ, что сидлъ рядомъ съ бабой. Теперь онъ былъ уже въ блой рубах, съ отстегнутымъ воротомъ, и босой - должно-быть, собирался спать.
– Нарядъ съ тебя пойдетъ, до свту. Двугривенный пойдетъ. Гляди вкругъ, не чиркнули бы какъ или что подобное вонъ… - махнулъ онъ къ чуть маячившей кучк у ящика.
– Молебенъ вамъ служить, эй? Михайла, выпрводь ихъ…
– Мало шею-то мяли!
– крикнулъ Прошка.
– Попужать, что ль!..
– Буде теб… - уговаривалъ староста.
– Ну его…
– А что жъ творила-то?
– приставалъ долговязый къ мотавшемуся по двору Пистону.
– Да родимые мои! Что хозяевъ-то у меня теперь!..
– Лобуда!
Пошли прямикомъ, черезъ садъ.
А въ дом бродили голоса и тни. Расположились, подкинувъ тулупы и мшки въ-голова, и пошелъ перекатывать подъ высокими потолками захлебывающiйся храпъ. Не спала еще баба. Она пристроилась на полу, прижала къ груди затихшаго ребенка и глядла въ темный потолокъ. Было досадно, что мужа, а не другого кого нарядилъ на сторожбу, и тревога ныла на сердц: опять повечеру развернула она пеленки и опять, какъ и поутру, увидала на нихъ кровяныя пятна.
А на крыльц все еще не успокоившiйся приказчикъ кричалъ въ темноту:
– Пистонъ! Поди сюда, садова голова…
– Ну, чего? Поди да поди… Крпостной я теб дался!
– Нтъ, ты поди сюда. Плачены теб деньги? Рупь получилъ?
– Что жъ, что получилъ! Экъ, раскатился - рупь! Да не пойду!
– Не пойдешь? Ты что тутъ у меня набезобразилъ?
– А чего я набезобразилъ! Пошли мытарствовать… Ну, чего?
– А вотъ что! Что жъ, за воротъ тебя притащить?
Пошли въ домъ. Приказчикъ подносилъ фонарь къ дверямъ и свтилъ на желтыя гнзда снятыхъ приборовъ.