Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ
Шрифт:
Дела решались и заменялись новыми.
Но Больц был этому только рад.
Его душевная боль, его счеты к Степи переродились и изменились, превратились в лезвие ненависти, которое в тесном ложе ножен только и ждет момента, чтобы вырваться наружу, напиться крови врага.
Больц действительно превратился в стальной арбалетный болт, устремленный в цель.
Во всяком случае, именно так он себя чувствовал…
* * *
20
Империя, Приграничье,
расположение Особого сабельного эскадрона
Южного корпуса Пограничной стражи
Ранним утром последнего дня второго месяца лета эскадрон выступил в горы. Пожалуй, впервые за все время своего существования — в полном составе.
Выходили из города красиво, парадно. Тесно сбив и выровняв ряды, с песней, с посвистом. «Чувство локтя» бодрило и пьянило, как игристое вино. Кавалеристы подкручивали усы, подбоченивались, красовались, кивали в знакомые окна. Кураж и тестостерон! У местных прелестниц кружились головки и подкашивались ноги…
Первый переход — до границы гор — шли так же: с ощущением праздника, пикника. С азартом и предвкушением. Легкой рысью, без напряжения, с удовольствием. В строю звучали возбужденные разговоры, смех, конники обменивались шуточками. Периодически во взводах взлетала песня, конники подтягивались, выравнивали шеренгу по трое.
Офицеры тоже чувствовали это общее возбуждение, но старались не участвовать в нем, поэтому ехали обычно наособицу, перед строем.
Больц ехал рядом с Бъерном-четвертым, негромко беседовали.
Для офицеров уже не было секретом, что Больц будет основным их проводником на маршруте, который промерил своими ногами. Боевая задача тоже была доведена до мессиров офицеров.
Однако сам Больц оставался фигурой во многом непонятной, неизвестной. Он не сторонился контактов с другими офицерами, но суматоха подготовки оставляла очень немного времени для совместного узнавания и личных разговоров. А любопытство было. Они собирались в бой и желание узнать того, кто будет рубиться рядом, было абсолютно естественным.
С Бъерном-четвертым, командиром первого взвода, Вернером Бъерном, Больц сблизился как-то естественно. Легко и быстро перешли на «ты», несколько раз совместно отобедали. Ровесники, оба выходцы из служивых семей, дворяне в первом поколении, средние дети. Плоть от плоти Армии и Корпуса.
Сейчас они ехали бок о бок и разговаривали, стараясь показать, что общее опьяняющее возбуждение их не касается. Хотя это было совершенно не так. Хотелось, как мальчишкам, ткнуть друг друга локтем под ребра, гикнуть, пустить коня в галоп хотя бы вдоль строя.
Но нет. Ехали, сдерживали рвущееся наружу ликование, вели разговор, чинясь, как ветераны. Но не получалось. Настроение прорывалось шутками…
— Адалард, а как
— С радостью отпустил. Когда я предписание показал, он говорит: «Как же ты в кавалерию пойдешь? Ты же егерь прирожденный. Ты ж, пожалуй, даже не помнишь, сколько ног у коня». А я и говорю — помню, восемь. Он аж опешил, как восемь? Ну как же, говорю, — две левых, две правых, две передних, две задних. Восемь. Он поржал и приказ подписал. Устал, говорит, от тебя, шутника…
Вернер тоже охотно хохотнул над шуточкой.
— Да, мы тебя узнать как шутника, пока не успели, — улыбнулся он.
— Так и времени не было, — ответил Больц. — И случая…
— Будем настороже, — снова рассмеялся кавалерист.
Беседовали о многом. Об училище, о городишке, о женщинах. Единственная тема была запретной — степняки.
Адалард уже успел уловить эту особенность общения в эскадроне.
Атмосфера в эскадроне была пропитана стойкой и убежденной ненавистью к жителям Степи. Складывалось впечатление, что у каждого бойца и офицера были личные счеты к Степи. Ненависть витала в воздухе, стойкая, как запах казармы. В ней давно не осталось слез и истерического надрыва. Сумрачная ненависть, однозначная, как стальное зеркало клинка.
Но никто и никогда не говорил о личных причинах, о личных потерях. Каждый носил в себе надежду на возмездие.
На первом привале Вернер отправился к своему взводу, а Больц присоединился к разведчикам. Оба звена традиционно обеспечивали авангардное и арьергардное прикрытие, но знакомая территория и общее возбуждение расслабляюще сказались и на них. Особенно это почувствовалось, когда разведчики, оставив по наблюдателю, оттянулись на обед.
Больц не стал отчитывать рядовых и сержантов. Он подозвал старшину.
— Старшина, я сейчас отбуду к штабной палатке, — вполголоса начал Больц. — А Вы, будьте добры, охладите пыл разведчиков. Мы не на парад идем. Слишком расслабились. Здесь тоже могут быть лазутчики.
— Понял, вахмистр, — опытный вояка понял с полуслова. — Сейчас мозги прочищу.
Старшина положительно оценил маневр командира. Авторитет у разведчиков он только зарабатывает, поэтому пусть отрезвляет старшина. «Разумно», — сам себе кивнул Бэсиэр. И приписал баллы к своему мнению о новом вахмистре.
На вечерний привал становились уже полным боевым ордером: с рогатками, часовыми, полноценной караульной командой.
А следующим утром эскадрон встал на горную тропу.
* * *
Началась военная работа. Разведчики под прикрытием стрелков поднимаются на перевал. Звенья боевого охранения занимают позиции. Подразделение «оседлывает» перевал.
Стрелки подтягиваются к разведчикам на гребень. Звено разведчиков уходит в долину — звенья стрелков выдвигаются соответственно их продвижения. Спускающийся вслед за разведчиками взвод начинает прочесывать долину.