Степень вины
Шрифт:
– Он подписал. – Помощник Старра передал бумаги Терри.
– Благодарю вас, – учтиво произнес Пэйджит. Помощник посмотрел на него, на Терри и вышел.
Она была в восторге, хотя, конечно, триумф был не ее. И заговорила о том, о чем на самом деле не думала:
– Я боялась, что прием с часами – это, пожалуй, слишком. Мало того, что мы вручили ему соглашение…
Пэйджит пожал плечами:
– Видимо, нет.
– Когда-нибудь раньше вы делали это?
Он какое-то мгновение рассматривал ее.
– Однажды. Несколько лет назад.
– Подействовало?
– До некоторой
В голосе послышалась отчужденность, быть может, рассеянность. Почувствовав себя неловко, она посмотрела на часы:
– Мне пора бежать. За ребенком.
– Мне тоже надо кое-куда. Стиву Рудину сообщим утром.
Зазвонил телефон. Пэйджит рассеянно подошел к аппарату. Терри остановилась на пути к двери. Что-нибудь по этому делу, подумала она. Но его внезапное молчание и воцарившаяся в комнате мертвая тишина заставили ее забыть о том, что она куда-то шла, забыть о себе и о времени.
– Где ты? – наконец спросил Пэйджит в трубку. Следующий момент он слушал. Потом решительно бросил:
– Не разговаривай ни с кем. Я сейчас буду.
Голос у него был довольно спокойный. Но, когда он с преувеличенной аккуратностью положил трубку, Терри отметила про себя, что он бледен.
Она вопросительно посмотрела на него.
Он, кажется, удивился, увидев ее. Потом сказал просто:
– Убит Марк Ренсом.
Это поразило Терри. Она не понимала, почему кто-то стал звонить Пэйджиту по этому поводу, что связывает его со знаменитым писателем. Неуверенно поинтересовалась:
– Кто это был?
Он помедлил.
– Мария Карелли.
– Интервьюер телевидения?
Похоже, ему показалось странным, что ее так называют. Неожиданно до сознания Терри дошло: женщина из Вашингтона, вторая свидетельница обвинения. Как бы поправляя, Кристофер Пэйджит ответил:
– Мать моего сына Карло.
2
Никак не предполагал Кристофер Пэйджит, что мать его единственного сына, женщина, в большей степени будившая в нем желание, чем чувство долга, в первые же сутки своего появления в их жизни – после восьмилетней разлуки – будет обвинена в убийстве.
Пэйджит и Карло находились в кухне своего дома в Пасифик-Хайтс. Было четыре часа: солнечный свет, падая через огромное, во всю стену, окно, делал еще более белыми и розовыми викторианские украшения и флорентийскую лепнину, сланцем синел залив, белые домики на той стороне потемнели. Пэйджит нарезал грибы для куриного марренго. Карло сидел на высоком стуле, склонившись к стойке, и возмущался родителями своей подружки.
– Ей пятнадцать, – говорил он, – а они настоящие шизики. Все сделали, чтобы держать ее на коротком поводке.
Пэйджит усмехнулся – слишком сильно сказано, Карло излишне суров с бедными родителями.
– Ну, например? – спросил он.
– Например, они даже не отпускают ее на уик-энд.
– Никогда?
– Никогда.
Пэйджит принялся резать мясо.
– Немного попахивает средневековьем. А ты уверен, что за этим не скрывается какая-нибудь история?
– Не было у нее никакой истории, папа. Они никогда не выпускали ее вечером из дома. Боятся, что ее развратят и все такое. А я только хочу познакомить
А ведь это правильно, подумал Пэйджит. Карло и его друзья тусуются группой, и свободное дружеское общение парней и девушек гораздо разумней тех ритуалов, что были приняты во времена его, Пэйджита, юности, когда девушка была тайной за семью замками, а свидания проходили в автомобилях.
– Но ведь чего-то они боятся, – заметил Пэйджит. – Возможно, что-то было в их собственной жизни.
Карло задумался. Не впервые Пэйджит с удивлением наблюдал за сыном. Каково ему приходится в этом неустойчивом равновесии, думал он, ведь так скор, так внезапен переход к взрослой жизни. Как-будто вчера еще носил его на плечах. А сегодня Карло – выше его, красивый, черноволосый юноша с застенчивой улыбкой и удивительными голубыми глазами. Сейчас эти глаза смотрели на него тем непроницаемым взором, за которым, как знал Пэйджит, чаще всего мысли, связанные с их семейной жизнью.
– Они слишком молоды, – наконец сказал Карло, – чтобы быть родителями пятнадцатилетней.
Пэйджит снова сосредоточился на мясе.
– Кейт – их единственный ребенок?
Карло кивнул:
– Она говорит, что после нее родители отказались от секса.
– Дети всегда так думают, – улыбнулся Пэйджит. – Другое им кажется невероятным и отвратительным.
– Не знаю. – В голосе Карло послышались язвительные нотки. – Мне никогда не приходилось переживать по этому поводу.
– Видимо, из-за того, что я не женат. – Пэйджит говорил нарочито легким тоном, стараясь понять, что скрывается за замечанием сына. – Наверное, поэтому моя жизнь отличается от жизни других людей. Но вернемся к Кейт: ты уже сделал уроки?
– Да, давно. У нас же завтра игра, и мне надо отдохнуть. А при чем уроки, когда речь идет о Кейт?
– Если ты свободен, мы могли бы пригласить ее вечером на обед. Наготовлю побольше курятины, и родители Кейт будут спокойнее, зная, что отпустили ее в дом, где есть другой родитель и какой-то порядок.
Карло ухмыльнулся:
– Какой порядок – безопасный секс и норма в два глотка?
– Ну, на твоем месте я бы именно такого порядка и придерживался в семье. – Пэйджит окинул его быстрым взглядом. – Иногда я думаю: чему ты учишься у меня?
– Что ты имеешь в виду?
Карло выглядел удивленным. Пожалуй, подумал Пэйджит, в этом разговоре удастся избежать тем, которых он боялся касаться.
– Неужели у меня нечему поучиться? – спросил он. – Нельзя же сказать, что ты узнавал жизнь лишь по диснеевским мультикам?
– А я и не говорю, – невозмутимо пожал плечами Карло, – что меня всегда волновали лишь проблемы телевизионных зверушек.
Пэйджит положил нож.
– Ну что же, я вижу, ты твердо решил загнать меня в угол. О'кей, я выскажусь. Речь идет, как я понимаю, о сексе. Так вот, секс – чудо, если относишься к нему с уважением, если он – часть дружбы, а ты по-настоящему честен в своих чувствах, если, конечно, предмет стоит того. Придет время, когда ты начнешь заниматься любовью. И тогда – не лги, не принуждай, не спи с той, которая, ты знаешь, через месяц станет тебе безразлична. Достаточно, если вкратце?