Стереть зиму с городского лица
Шрифт:
– Ни бе, ни ме… – огорченно повторила Лика.
Ну как после этого всерьез относиться к большим? Только решишь, что тебя понимают – и вот, здрассте!
Пришлось, как обычно, объяснять маме.
– Ну вот, если Дурмалей еще злой – то это менее добрый, понимаешь? А когда он станет добреть, то он уже более! Вот тогда про него и говорят, что он стал более-менее. Теперь понятно?
– М-м-м… Ну что ты будешь делать: какая я глупая! Или это ты говоришь невразумительно.
С этими словами мама вновь принялась за работу.
Всё.
Всё насмарку. И как тут без слез обойтись?
Из чего только сделаны взрослые, чтобы не понимать таких простых вещей!
Лика недовольно шаркнула ножкой.
«А вот не зря Галинка всем дядям и тетям в журнале усы рисует», – подумалось вдруг, и злая улыбка искривила Ликины губы.
Но тут же что-то царапнуло сердце.
– Об этом я никому рассказывать не буду. Даже маме, – прошептала девочка.
Она оглянулась. Мама орудовала в самом конце помещения и, конечно, ничего не слышала. Девочка зашептала еще тише —одними губами.
– …а Борька плюется…– прорвалось из шепота в полный голос.
Лика закрыла ладошкой рот и оглянулась: ее по-прежнему никто не слышал.
Настроение стремительно поднималось.
Наконец оно вернулось на прежний уровень, и Лика перешла с шепота на нормальный голос.
– …А Зинка обижается, когда ее называют корзинкой, – шалунья хихикнула. – Вот глупышка! Не в самом же деле, она корзина! Она же не фея, чтобы превращаться! И она не в цирке. Это понарошку. Как же тут обижаться? А Кузя говорит, что у всех взрослых в голове – СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО!.. Как он мог такое подумать?!
Не замечая, что, заметая пол метлой, мама подошла ближе, Лика говорила все громче:
– Неужели СЕРЫМ или черным каким-нибудь ВЕЩЕСТВОМ можно подумать хорошую мысль?! Вот дуракеша…
– Извини, я не права, – сказала вдруг мама. Она присела на корточки и поцеловала дочку в щечку.
– А Кузя прав? – спросила Лика, целуя в ответ маму, уже совершенно забыв про обиду.
– Кузя?! Ну, как же, как же…конечно… а как иначе…конечно, прав.
– Что?! Он говорит, что у взрослых СЕРЫЕ МОЗГИ
Она посмотрела на маму. Мама, оказывается, опять ее не слушала, а кому тогда Лика все это рассказывала?..
– Нет уж, извини, тут он не прав, – поспешила исправиться мама, прочтя в глазах дочери разочарование.
– Так он все равно говорит! Вчера нам так и бабахнул, что люди думают серыми веществами! А мы ведь тоже люди, мама? И вот «фикус», например, разве хорошее слово?.. Его-то можно придумать и серым веществом. Но красивые слова – нет!
Лику прорвало. Вопросов подступило страшное множество. Дожидаться ответов не оставалось никакой возможности – и пришлось перебивать саму себя. Впрочем, и это уже не помогало.
– А знаешь, мама, если бы мы жили в волшебной стране, то девочки были б чудесками, а мальчики – чудесами…Правда ведь? Потому что волшебство – значит чудо. Чудо—это папа, а чудеса и чудески —мамы и дети. А солнце—это для Земли пра-, пра-, пра-, пра-…
– Прадед.
– Подожди, мама, я еще не закончила… пра-, пра-, пра-… А Кузя говорит, что он первоклассный мальчик, потому что в первом классе учится…А Слава сказал, что это бред, и что Кузя просто хвастун. Правда? Прости, мама, я сказала нехорошее слово!
– Какое же?
– Блед.
Вместо ответа мама обняла Лику, вывела из коровьего дома и закружила вокруг себя. Потом они, смеясь, упали в траву. А цветы долго удивлялись и недоверчиво качали головками.
Мама сорвала мятлик.
– Давай полежим здесь, посмотрим в небо и пожуем травинку.
– Правильно, как Зорька! Давай, ты Зорька, а я Снежок. Мама, а вон близко облако с загогулинами…
– Какое облако?
– Вон то. На него как раз темное наплывает…видишь? Как у меня на знаке, который ты вышила собственными руками…
– Какой знак? Я ничего не вижу.
– Ну, оберег у меня футболке…Помнишь, ты говорила, что пока вышивала, семь раз укололась.
– Ах, оберег…Твоя правда – целых семь раз. Со мной такого отродясь не бывало. А завитки на вышивке означают белую розу. Что ни завиток – то лепесток.
– Лепестки в небе я вижу хорошо. А что серое? Не мозги же?
– Перышко голубиное. Сизое. Из-за этих перышек голубей называют «сизарями». А белая роза – символ большой любви.
– Какой? – большой? – на всю улицу?
– Да. Но прошу тебя, не разглагольствуй больше. Давай просто послушаем тишину. Нам скоро возвращаться в Город…
– Ха-ла-со, только… – Лика приподнялась на локте. – Мама, а можно детям говорить «не лазглагольствуй»?..
Лика больше не интересовалась судьбой Дурмалея. А все оттого, что, проходя мимо папочки-мамочкиной комнаты вечером, услышала следующий разговор.
–Кто ж знал, что он такой прощелыга! Притворился, что нога болит и потребовал врача. Я глянул: нога синяя. Я ж не специалист по окраске тканей медным купоросом. А доктор Горгонов сказал, что еще немного, и начнется гангрена. Я созвонился с полицией, согласовал. Дал адрес клиники. Когда они ехали с ним в участок, этот колобок и от полицейских ушел…А теперь вот нас вызывают для дачи показаний.
– Боюсь, мы сюда не вернемся, – раздался мамочкин голос. – Да и как оставаться? Каждый день трястись за Лику, что она опять встретится с этим отморозком? Глупо как-то.
–Ты права. И знаешь, что меня еще напрягает?
–Ну?
–То, что с его появлением, с природой стало твориться что-то странное.
–Ты имеешь в виду бамбуковый лес?
–Ну, бамбуковый не бамбуковый, а выросло что-то и очень быстро. Местный агроном сказал, что такой быстро растущей разновидности сорняка нет в определителе растений. Вообще. Его нет во всем мире. Даже в Красной книге. Рост его биомассы уникален. А крупный рогатый скот от нее отворачивается. Мне от того тревожно на душе.