Стервятники
Шрифт:
«Старец» уже насмешливо оглядел округлившую глазыньки просительницу.
– Да не части ты, как молотилка паровая! Затараторила. Сыплешь, как по писаному. Небось, муженек научил речам умным? Што, сметливого ума, муженек-то? Тесно ему на департаменте? Ха-ха-ха!
– Распутин понимающе захохотал, наклонился к столику, потянул ко рту очередной стакан вина, протягивая наполненную рюмку и просительнице.
– Выпей со мной, голубица, выпей, розочка душистая. Значит, золота, говоришь, в этих бумажках немеряно? И давно сия находка открылась?
– А вот, здесь дата, на заявке от золотопромышленника - тысяча восемьсот восемьдесят восьмой.
– «Голубица» сноровко извлекла из ридикюльчика и протянула пожелтевшие листы.
– Экое сатанинское отродье вся чиновничья стая!
– Распутин в сердцах бухнул стаканом о колено, остатки вина, темные, как венозная кровь, брызнули на портки.
– Почитай, два десятка годков прошло! Уже растащено, поди, все там шустрым людом! А ты - сокровище, сокровище! Тю-тю, курица, там, а не золотишко!
– Муж интересовался. Потому и мне рассказал. Нет в том месте никаких разработок, а сам этот хозяин-проситель Кузнецов давно представился. Найдена золотая руда в горах, место глухое. Муж товарищу министра доложил, но отмахнулись. Подметили вы, Григорий Ефимович, очень правильно - засиделись большие сановники, забыли про долг Государю.
– Ну-ну. Горит, стало быть, голубица, душа на закостенелого вельможу?
– сощурился Распутин, отлично понимая, почему посетительница вошла в раж.
– А твой-то давно департаментом заведует?
– Пятый месяц.
– Тады конешно! Изрядный опыт по нонешним временам, - закивал Григорий всклоченной башкой, свалявшиеся длинные волосы закрыли левый глаз, но правый ехидно сверлил дамочку.
– При нонешней министерной чехарде - долгожитель. А силенок у него поизряднее обоз потянуть хватит?
– Обоз?.. А, да-да, поняла, поняла, Григорий Ефимович! Конечно, можете не сомневаться! Он у меня такой умный, рассудительный, ночами, бывает, не спит, все о делах размышляет.
– Ага. Хоть икону пиши, - буркнул в бороду Распутин. Снова налил в стакан и рюмку мадеры.
– Оскоромимся, голубица, чай, в гостях ты у меня, сладкая. Ой, опять засмущалась, аки заря яхонтовая!.. Смотрю я на тебя, коза, - зазря ты платьишко-то насупонила. Не до конца еще святую силу испробовала, не до конца. Так что скидывай! Али помочь, козочка? Да ты краской-то не заливайся! На-ка, вот, моей святой водицы-мадерцы.
ТАК И пролетело времечко до одиннадцати вечера. А потом Гришка посетительницу спровадил, потому как определился после двенадцати к Фильке Юсупову ехать. В ответ на его настырные, подозрительные приглашения. Когда бы не Филькины обещания представить, наконец, свою ослепительную молоденькую женушку Иришеньку.
Оченно хотелось Гришке запетушить с красавицей-книгиней. Убежден был: не избавился молодой Юсупов от «уальдовщины», сколь приходилось самолично его ремнем на пороге не выхаживать.
Когда Распутин при дворе в силу вошел, в тыща девятьсот одиннадцатом годе, молодой гуляка Юсупов сам напросился на знакомство и поведал «святому старцу», что, начитавшись Оскара Уальда, испытывает нездоровый интерес к мальчикам, но почитает сие за грех. Излечить его попросил. Вот и порол Гришка князька толстым ремнем. Только поротая задница, язви тя, заживает! И никакой надежи, что опосля сызнова на грех не напросится.
А в четырнадцатом годе завязался роман Юсупова с юной красавицей Ириной, племянницей императрицы. Распутин через Вырубову отговаривал великую княжну от брака с Филькой. Куда там! Сумасшедшая любовь у них развилась! Юсупов прознал про отговоры, возненавидел Распутина смертельно и расплевался с ним! И вот, поди ж ты, как черт из табакерки, нонешней осенью сызнова подле Григория возник, да в такие тесные дружки набивается.
Доходили до Григория с разных сторон слухи: готовится ему погибель. И не раз уже судьбинушка проносила. Но на этот раз. А куда от начертанного уйдешь? Тем более, что такая связка по его душу образовалась - великий князь Дмитрий, Филька Юсупов, психованный депутат-стихоплет Пуришкевич.
Спроваживая помятую белянку с квартиры, напоследок хлопнул Распутин просительницу по пышному заднему месту, пощекотал растрепанной бородой нежное ушко:
– Муженьку своему скажи: пущай он ко мне третьего дни поутру заглянет. И чтоб готовым был всё по энтим бумагам обсказать толково и кратко. Поняла, голубица?
Пряча глаза и делая вид, что не замечает нагло торчащих у парадного входа филеров, последняя просительница скользнула в темноту. Гришка вернулся в комнату, опустился на заскрипевший стул. Потоптал петушок аристократических курочек в достатке. Чего только не придумывали все эти барыни-мадамы. Как оказыват-ца, большие любительницы острых и животных страстей. До отрыжки нагулялся!
Распутин, в который раз за сегодняшний день, поймал себя на странности: размышляет и говорит о себе в прошедшем времени. И еще - муторность не отступает. Тяжесть тяжкая гнетет, давит сердце.
Допил из бутылки мадеру, хрустнул яблочком. Тяжело шагнул в кухню:
– Нюрка, покличь-ка ко мне старшую, Мотю.
Тяжеловесная, как першерон, мужеподобная, угрюмая и непривлекательная Матрена Распутина вскоре пришла с семейной половины, на папеньку смотрела с тревогой, ничего хорошего не ожидая.
Григорий обнял дочь за широкие плечи, подвел к столику с фруктами, усадил на стул. Сам напротив пристроился, помолчал, кивнул на столик:
– Мадерцы налить? Не желаешь. Вона, грушку погрызи.
– Чево звал-то?
– грубый голос у Матрены, зычность в нем прячется. На площади рявкнет - городовые от зависти передохнут. Мужиков подле нее вьется туча, да не по мужскому интересу, а из-за него, Гришки: копеечку высосать, креслице богатенькое заполучить.