Стервятники
Шрифт:
– Один?
– спросил Гордеев, не опуская револьвера.
– Втроем вышли, Захар Иваныч. Еще новеньких со мной двое.
Следом за Ильиным из зарослей показались сумрачные братья
Леоновы.
– Ангелом укрытые, - выдавил кривую улыбку Гордеев.
– Повезло вам, братцы-акробатцы. А что Мунгалов? Вроде уходил.
– Куда, Захар Иваныч?
– Ильин сокрушенно мотнул головой.
– С кишками наружу далеко не убежишь. Сам видел: залепили ему в живот, там, в пади.
– Так.
– Гордеев ладонью обтер потное лицо, размазывая по
– Повоевали. Ну, что, други? Как будем?
– За кордон уходить надо, - проговорил Ильин, прислушиваясь к лесным звукам.
– Другой дорожки у нас теперя нет. Прокляты мы нынче, сплошна невезуха.
– Наверное, ты прав, - раздумчиво проговорил Гордеев.
– Всерьез и надолго большевички воцарились, лишние мы пока на русской земле, лишние. Но это пока, будьте уверены.
– Херня!
– убежденно отозвался Васильев.
– Жизни не хватит.
– Хорош лазаря петь!
– отрезал Гордеев.
– Политику разводить недосуг. Будем думать, как нам уйти в маньчжурку...
Хватило терпения и осторожности увести на следующий день лошадей на выпасе у Кадаи. Одну зарезали на мясо и, основательно подкрепившись, двинулись на юг. Обошли слева Байгул, падью Маргениха вышли на Бянкино, переправились через Шилку, сделали большой отдых в заброшенных сараях у Апреловского прииска и удачно добрались до Казаново. Оттуда - на поселок Тургинский, потом к железнодорожной станции Хада-Булак. Здесь перешли линию и, держась ее на отдалении, проскользнули на китайскую сторону.
Васильев и «Лама» остались на станции Маньчжурия, было у них где приткнуться. Затоптались нерешительно и «братцы-акробатцы». Гордеев их не держал, но напоследок спросил:
– Ну, что на дальнейшее удумали?
– Домой подадимся, охотничать.
– Мир тесен, авось свидимся когда.
Щедро отсыпал Захар Иванович оборванным Леоновым серебряной монеты, взятой в приисковых кассах. На дорогу неблизкую.
Так и не сложились две половинки одной мозаики. Никогда они не свидятся, хотя в далеком Шанхае Гордеев вспомнит этих ходоков по Восточному Саяну, вспомнит, как брал их в отряд с прицелом на будущее, когда возможность появится заняться золотой жилой.
Если бы убитый в последнем бою хорунжий Мунгалов на самом деле умел ввинчиваться в людские души, то, наверное, узнал бы Гордеев тайну братьев Леоновых. Тогда уж точно бы на Золотую Чашу нацелился, а не прииски грабил по мелочи. Но зачем гадать. Если бы да кабы - последнее дело. И опять затерялась в закоулках памяти Захара Ивановича мыслишка про саянское золото.
Леоновская часть мозаики сложится, но об этом - в свое время. А у Захара Ивановича Гордеева судьба повернет круто и резко.
ЛОЩЕНЫЙ незнакомец с любопытством оглядел выкрашенный в белое кабинет, задержал взгляд на стеклянном шкапчике со склянками и небогатым инструментарием. Костюм из нанкинской полушерсти, лакированные штиблеты, ратиновое пальто и твердый котелок не скрывали офицерскую выправку. Еще б каблуками щелкнул!
– Слушаю вас. Что беспокоит?
– Поднял от записей желтое, с еле уловимыми монголоидными чертами, широкоскулое лицо фельдшер.
– Мсье Касьянов? Василь Иванович? Честь имею. Яковлев, служащий французской помощи в Шанхае. Господин Остроумов просили известить вас о встрече. Не могли бы вы его навестить пополудни?..
– После четырех часов. Мне надо закончить прием больных в установленное время.
– Что ж, я загляну к четырем, чтобы сопроводить. Честь имею.
Под крышей французской помощи (так именовалось консульство Франции) в Шанхае вольготно расположилось бюро белой эмиграции, возглавляемое членом Высшего монархического совета Остроумовым. Штаб-квартира ВМС располагалась в Париже, а отсюда, из Шанхая, он протянул нити в Маньчжурию и другие китайские города, в Японию и Корею, всюду, где еще оставались приверженцы реставрации белой идеи на российских дальневосточных просторах. Ну, и зачем господину Остроумову слякотным декабрем 1924 года понадобился фельдшер Касьянов, пару месяцев назад получивший китайское подданство и ведущий скромную медицинскую практику в русскоязычной слободе на окраине города?..
Яковлев был пунктуален. Они вышли на тесную и грязную улочку, взяли рикшу и долго тряслись в неказистой коляске, поглядывая по сторонам и на мерно ходившие острые лопатки неутомимого китайца, пока не подкатили к уютному особнячку французского консульства, спрятавшемуся среди густого переплетения черных веток деревьев. Летом здесь царило непроглядное буйство зелени, а сейчас тянуло мозглой сыростью.
В обставленной с парижским изяществом и китайским колоритом комнате помимо уже знакомого Касьянову вальяжного и толстого Остроумова находился седой подтянутый господин, перед которым Остроумов заметно заискивал.
Это был Александр Сергеевич Лукомский, в недалеком прошлом один из ближайших сподвижников знаменитого «черного барона» - Врангеля.
До 1922 года генерал Лукомский представлял главнокомандующего вооруженными силами юга России (ВСЮР) генерала Врангеля в Константинополе, занимаясь приемом и расквартированием белых войск, эвакуируемых из Крыма. Показал Александр Сергеевич себя при этом умелым организатором и толковым дипломатом, умевшим своевременно снимать напряженность между турецкими властями и озлобленной массой белого воинства, заполонившей берега Босфора.
Теперь генерал Лукомский прибыл в Шанхай в качестве посланца великого князя Николая Николаевича, единственного реального наследника трона Романовых и верховного главнокомандующего русской армией, оказавшейся за пределами отчизны, в балканских странах, Китае, Франции.
О возможном приезде Лукомского Остроумов сообщил Касьянову еще месяц назад, предупредив, что намеревается устроить им встречу.
Цель визита посланца великого князя была очевидна: изучение обстановки и возможностей объединения всех сил и организаций белого движения на Дальнем Востоке для нового этапа борьбы с советской властью.