Стихи Веры Полозковой разных лет
Шрифт:
Не оставят же нам биографы,
Прав на то, чтобы быть обычными.
Ни на шуточки матерщинные,
Ни на сдавленные рыдания.
Так что пусть изойдут морщинами,
Сочиняя нам оправдания.
15 июля 2004 года.
@@@
В схеме сбой. Верховный Электрик, то есть,
Постоянно шлет мне большой привет:
Каждый раз, когда ты садишься в поезд,
У меня внутри вырубают свет.
Ну, разрыв контакта. Куда уж проще –
Где-то
Я передвигаюсь почти наощупь
И перестаю различать цвета.
Я могу забыть о тебе законно
И не знать – но только ты на лету
Чемодан затащишь в живот вагона –
Как мой дом провалится в темноту.
По четыре века проходит за день –
И черно, как в гулкой печной трубе.
Ходишь как слепой, не считаешь ссадин
И не знаешь, как позвонить тебе
И сказать – ты знаешь, такая сложность:
Инженеры, чертовы провода…
Мое солнце – это почти как должность.
Так не оставляй меня никогда.
Ночь с 21 на 22 июля 2004 года.
@@@
И даже когда уже не будет сил, и у сердца перестанет хватать оперативной памяти, и аккумуляторы устанут перезаряжаться, а от количества имен и ников разовьется алексия – буквы откажутся складываться в слова и что-то значить, - и от мелькания лиц, рук и щек, подставленных для поцелуя, полопаются сосуды в глазах, а голоса и интонации забьются просто глухим далеким прибоем где-то вне сознания – даже тогда, за долю секунды до полной потери сигнала, за миллиметр до идеальной ровности зеленой линии электрокардиографа – из реальности, почти потерявшей контуры и формальное право существовать, вынырнет чье-то лицо, по обыкновению устремится куда-то в район ключиц, захлопает ладошками по спине и впечатает в мозг – ПРИВЕТ!!! Я ТАК СОСКУЧИЛАСЬ!!!
И из выпростанных, выпотрошенных, вывернутых недр отзовется – да, я тоже люблю тебя.
И это снова будет не конец.
Любить людей, indica, это такое же проклятие, как их животно ненавидеть: разница только в том, что во втором случае ты вечно обороняешься, а в первом всегда беззащитен. Ненавидя, ты знаешь, чего ждать в ответ – и можешь полагаться только на себя; любя, ты отдаешь свой меч в руки первому прохожему: он может посвятить тебя в рыцари, осторожно дотронувшись этим мечом до твоих плеч, может вернуть его тебе с поклоном, а может вогнать его тебе в горло по самый эфес. И это рулетка, моя солнце, и ставки все время растут.
И – выжатость, конечно, высосанность через сотни трубочек: чем больше любимых тобою, тем больше завернутых в коробочку лакомых кусочков себя ты ежедневно раздариваешь. Тем больше матричных проводов у тебя в теле – тех самых, что, сочно причмокивая, качают из себя драгоценные животворные токи.
Но если отсоединить их все – отечешь, распухнешь и лопнешь: все твои железы – с гиперфункцией, всех твоих соков – через край; так и задумано было – говорила же, проклятие.
Либо растащат на волокна, до клеточки, до хромосомки, - и облизнутся очаровательными кошачьими мордочками (позже поняв, что так никогда и не раскусили, не просмаковали, не переварили до конца) – либо перебродишь, отравишься собственной бесконечной, неизбывной любовью – и растрескаешься переспелой сливой, гния.
Как тебе выбор?
И на тысячное предательство, на миллионное подставление левой щеки, глядя, как, давясь, обжираются тобою распухшие до свиней любимые когда-то люди, - когда уже в горле забулькает, закипит – ненавижу, ненавижу, сто Хиросим на вас, чтобы до атомов, отпустите, оставьте – появишься ты, indica, и я скажу: Господи, какие руки невероятные, какие умные, спокойные, честные, безупречные руки – девочка, не уходи, просто полюбоваться позволь.
Одаривающих тебя собой в ответ – единицы. Только ближайшие, бескорыстные, неподдельные – и только этим и существуешь. В остальном же – неохотно, только как чаевыми – вежливые же люди, с чувством такта, в конце концов.
И еще реже – сами протягивают изысканные блюда из себя: бери, кушай, ничего от тебя не надо. Берешь и кушаешь. И себя всегда чуть-чуть оставляешь на чай.
И – приползти к тебе и сказать: доедают, солнце, помоги. И ты погладишь по макушке умными своими руками и скажешь – да, вот такие мы. Вкусные.
И хочется покопить для тебя сладости, пряности – и накормить. И рассказывать что-нибудь сидеть, пока ты кушаешь.
И устало улыбаться. ;)
@@@
У тебя есть пульт от меня. Все кнопки.
Тело – хром, глаза – как система призм.
Ты живешь в моей черепной коробке.
Там отныне полный абсолютизм.
27 июля 2004 года.
@@@
По салютам, ракетным стартам,
По воронкам и перестрелкам –
Я слежу за тобой по картам.
Я иду за тобой по стрелкам.
Между строк, по чужим ухмылкам,
По аккордам, по первым звукам –
Я хожу за тобой по ссылкам,
Я читаю тебя по буквам;
Терпкой кожей своей барханьей,
В звоне полупустых бутылок –
Ты ведь чуешь мое дыханье,
Обжигающее затылок?
Разворачиваешься круто,
Гасишь фары и дышишь тяжко?
Позабыв, что твои маршруты –
Все мои: мы в одной упряжке.
Закольцованы, как в цепочке,
И, как звенья, литы и жестки.
Мы столкнемся в конечной точке.
На решающем перекрестке.
Ночь с 1 на 2 августа 2004 года.
@@@
Все топлюсь вроде в перспективах каких-то муторных -
Но всегда упираюсь лбом в тебя, как слепыш.
Я во сне даже роюсь в папках твоих компьютерных,
Озверело пытаясь выяснить, с кем ты спишь.
Пронесет, может быть, все думаю, не накинется -
Но приходит, срывая дамбы, стеклом звеня: