Стихи

Полонский Яков Петрович

VII

«Всю ночь согреться Не мог я; но, ты знаешь, я люблю Простудою лечиться от простуды, Прогулкой от бессонницы; и вот, Не торопясь, дошел я до того Монастыря, где схоронен отец мой И где когда-нибудь меня зароют, И там застал я позднюю обедню, Заупокойную; но я заметил У клироса Метелкина Захара, А где Захар Кузьмич, там не могу я Молиться — сам не знаю почему… Быть может, оттого, что осуждаю, А если осуждаю, то грешу, И этот грех мешает мне молиться. В приделе гроб стоял, и так сквозило Тлетворной сыростью, что вышел я На воздух, — голова кружилась, сердце В виски стучало. Утро было тихо, Тепло и пасмурно… Я был не в духе И тосковал, и даже без причины Готов был плакать… Незаметно, ежась, Я подошел к обломкам, — сам обломок Великого чего-то, может быть, И беспредельного чего-то, — но чего? Не ведаю… И вот невольно стал я Глядеть в окно глухой, кирпичной Развалины, и вдруг передо мной Возник далекий век… В туманном И пыльном полусумраке, в окне Я увидал тесовую кровать Под пестрым пологом; а там, за нею В углу на гвоздике, ручник с каймою Из деревенских кружев. — Протираю Глаза и вижу: как во сне: к окошку Подходит девушка и, пригорюнясь, Одной рукой поддерживает локоть Другой руки; камчатный сарафан Еще не доверху застегнут; видно, Не рано встала, подошла к окошку, Задумалась и молча смотрит вдаль. Уж

не княжна ли?.. — думаю. У ней На голове жемчужная повязка И с длинными подвесками сережки Из серебра и бирюзы… Вздохнув, Она меня заметила — и брови Слегка приподнялись, и потемнели Большие, влажно серые глаза; И как-то странно: розовые пятна На молодом лице ей не мешали Казаться страшно бледной».

VIII

«Все-то Вдруг замерло во мне, когда она Заговорила… Господи! какой Прерывистый и ласково-плачевный Был это голос: „Мальчик! ты не знаешь, Какая день и ночь змея-тоска Сосет мне сердце! Не котлы кипят Кипучие, — ножи точат булатные… Что будет с Русью?.. Старший брат мой В глухой степи тамбовской в плен к ногайцам Попался и зарезан… Младший брат мой — Дремучими болотами, лесами Куда-то пробирался — и о нем Ни слуху нет, ни духу: или леший Завел его и заморил, иль ночью Русалки утащили в омут темный… Старуха мамка ждет сынка родного Из Золотой Орды, и день и ночь Сидит в лесу на пне и молча Повязанной качает головой, Все что-то шепчет; выплакала очи И помешалась… Мой родной к Мамаю Поехал ублажать его дарами; Жених сбежал в Москву. Что с нами будет? Неужто и взаправду затевает Димитрий Иоаннович — московский Великий князь — недоброе: войну С татарами!.. Как будто есть на свете Такая силища, что одолеет Их полчища несметные. О боже!.. Как глухо все кругом! Как будто Все вымерло… И голод, и пожары, А я все жду — все жду, все жду чего-то Ужасного… все думаю: придут И если не зарежут, свяжут руки И на позор неслыханный меня Сведут на рынок и сорвут с меня Мои одежды, потешаться станут Моим стыдом и ужасом смертельным. Недаром я все ночи напролет Не сплю и вся дрожу, как листик Осиновый… Скажи мне, мальчик, Какие вести ходят? Что пророчит Фома-юродивый?.. Что ж ты молчишь, Мой милый, мой болезный?“»

IX

«Помутилось В глазах моих; забилось сердце; Я бросился к окну, крапивой руку Обжег и — в ужасе остановился… В окне мерещился какой-то призрак, Закутанный в лохматый саван… Но Ударил колокол, и я очнулся»… …………………………………………………

XI

…………………………………………………….. Он стал рассеян и меланхоличен. А меланхолия — болезнь: она Таится в нервах и боится смеха; И если улыбнется, то такой Натянутой улыбкою, что ей Становится неловко. Юность Не церемонится: я стал его Расспрашивать, стал приставать к нему: «Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою? Иль ты опять влюблен в мечту, в царицу Своих воздушных замков?» И однажды, В вечерний час, и на него нашла Минута откровенности.

XII

«На днях, — Сказал он, — праздник был в монастыре, И, несмотря на зной, задумал я Идти туда, и там застать обедню, И с вынутой просфорою вернуться К старухе няне; но, как ни спешил я, Порядком запоздал. Застал толпу На паперти и даже на погосте. Чтоб протесниться в церковь, нужно было Толкаться и давить мальчишек. Я Пошел бродить по старому кладбищу; Там видел я, как кое-где, накренясь К сырой земле, подгнившие кресты Линяли; каменные плиты были Покрыты лишаями, желтовато — Оранжевого цвета, или мохом Коричнево-зеленым. Письмена же Славянские, которых уж давно Никто не разбирал, истерты были Ногами и засыпаны землей. Все навело меня на мысль, не здесь ли Покоятся останки той княжны, Которая весной в окошке мне Мерещилась…» Тут мой приятель, помню, Пустился в рассужденья. Повторить Их слово в слово не могу я; но Таков, по крайней мере, был их смысл: «Я знаю, прах ее давно исчез, Рассыпался и с ветром, может быть, Вокруг меня носился вместе с пылью… Так если я спрошу тебя: куда Осел дымок соломинки спаленной, — Ты без труда мне тотчас же ответишь: На камни, на траву, на человека; Но где рассеялось ее сознанье? В какую превратилась пыль — печаль? Или на ком ее осело чувство — Любовь ли, ненависть ли — все равно? Кто скажет? Даже ты не скажешь», — Добавил он наивно. — К нам не шло Ни философствовать, ни задавать Неразрешимые вопросы; мы О них мечтали, и решали их По-своему… «Итак, вообрази, — Он продолжал, — вообрази, что если России и теперь грозят враги, И ежели беда не за горами, То что мудреного, что то же чувство Тревоги и печали, тот же страх За родину проснулся в этой тени, Что веет около развалин — или Вокруг того гнезда родного, где Так безотрадно в страхе и тоске Прошла ее вся молодость?.. Иначе Как это все понять?..» Тут он хотел Еще добавить что-то, ко запнулся, Потупился и покраснел.

XIII

«Ага! Я, значит, прав был: ты влюблен В свой глупый бред, в свою больную Фантазию!» — «Фантазия ли это? — Сам рассуди, — воскликнул он, — я шел С кладбища, среди старых теремов Великокняжеских, — и уж хотел я Пройти на ту лужайку, где тютюн Курили кучера и поджидали Своих господ, а возле экипажей Помещичьих разнузданные клячи, Маша хвостами и обороняясь От оводов, щипали мураву И в старых хомутах своих казались Счастливее меня — так благодушно Жевали и оглядывались. Шел я, Задумавшись, и вдруг на перекрестке Двух узеньких тропинок, где цвели Акации, я поневоле дрогнул И стал, как вкопанный. В пяти шагах Передо мной была озарена Сиянием полуденного солнца Красавица. О, никогда еще Глаза мои на свете не видали Такой небесной, чистой красоты! Я ею поражен был, как виденьем — И замер… Девушка была в простом Суконном черном платье; бледный Овал лица ее и белый лоб Был оттенен приподнятой вуалью; Глаза, большие, синие глаза, Задумчиво из-под густых ресниц В молитвенном каком-то настроенье Куда-то вдаль глядели, и в чертах Ее лица, казалось, грусть была Незримая, а пряди пышных Темно-каштановых волос ее вились, И ветерок слегка ласкал их, словно Остерегаясь смять их. Говорят, Мадонна Рафаэля — совершенство; Но совершеннее того, что дал мне бог Увидеть — я не знаю… „Уж не сон ли?“ — Подумал я… И мне хотелось Заговорить; но у меня язык Прилип к гортани…»

XIV

Вдруг она очнулась И тотчас же заметила меня. Она заметила смешной восторг мой, Мои с таким наивным изумленьем Приподнятые плечи, улыбнулась, Потупилась и, опустивши складки Своей вуали, легкая, как тень, Исчезла за стеной и, может быть, У паперти вошла в толпу. А я? Увы, я, как дурак, на том же месте Стоял, как вкопанный, — был, как в чаду Или в тумане. Мне хотелось плакать, И ликовать, и славить бога. Я все забыл… Когда же спохватился, Уж было поздно. ………………………………………… Рассеянный, горячий, Весь как в огне, напрасно я искал Глазами образ, или хоть намек На ту, которую я так безбожно, Так глупо прозевал. В коляски, В четырехместные кареты, в дрожки Старинные заглядывал. — Нигде! И так, порывисто дыша, я вышел На пыльную дорогу. Несомненно Своих знакомых я бы не узнал, Когда б их на пути случайно встретил. В моей душе все путалось, все было Восторженно и глухо. Я не шел — Летел, как бы по воздуху, навстречу Таинственной улыбке. Красота Воочию явилась мне, меня Заметила и даже улыбнулась, — Чего ж еще? И, знойный весь, к обеду Вернулся я домой и, может быть, Впервые распахнувши душу, молвил: «Есть в мире чудо — и не даром, братцы, Я все искал его — теперь я знаю, Что это чудо — красота». Никто Меня не понял. Только старший брат Пробормотал: «Пожалуйста, любезный, Садись и чепухи не городи»… ………………………………………………….

XVI

………………………………………….. «Скажи, куда девалась красота? И если есть она на белом свете, Зачем она скрывается, как клад, Зарытый в землю скрягой? отчего, Куда я ни гляжу, нигде не вижу Божественного образа? Вот вы Влюбляетесь… и знаю я, в кого… И что же?., разве это красота?..» Тут я не вытерпел — спросил Вадима: Ужели он при всем своем блужданье Кругом да около нигде не встретил Той девушки?.. «Ни разу, — оборвал он, — Нигде, ни разу!.. Не напоминай!..» Смеясь, я заглянул ему в лицо, А он поник и опустил ресницы. Мы помолчали… «А княжну я видел, — Вдруг он проговорил, как бы очнувшись, — Ту самую княжну, что, помнишь, Когда я в лихорадочном бреду Стоял перед развалиной и грезил?..» «Неужели?..» «Ну да… не наяву, конечно, Во сне… но это было так же ясно, Как наяву. Мне снился, братец мой, Какой-то тихий, летний вечер; далеко Распространялись сумерки; заря Из-за реки румянила туман, И всенощная отошла в монастыре. Монахи вышли в черных клобуках, К ним подкатили тройки, и они В какие-то телеги шумно сели И с колокольчиками укатили… Но хоть они меня и звали, я Остался и в досаде на кого-то Попал на монастырское кладбище. Иду, жду месяца из-за тумана; Но нет ни месяца, ни звезд; одна Вдали лампада светит. Вдруг, направо, От узенькой тропинки, мелким щебнем Посыпанной, я вижу над могилой, Или над черною, разрытой ямой, Поникла девушка. Она стоит Ко мне спиною так, что мне не видно Ее лица; одну ее повязку На голове да косу я заметил, И тотчас же во сне подумал: „Ах, Нельзя ли избежать мне этой встречи!.. Зачем она?“ Я угадал чутьем, Какая это девушка… она — Та самая, которая в бреду Мне грезилась в окно кирпичной Развалины… И странно, почему-то Я и во сне ничуть не сомневался, Что это — не живое существо, Что это — призрак. Сердце у меня, Как говорят, захолонуло; тайный ужас Подсказывал: „Беги, беги, пока Она не обернулась“… Но она Вдруг повернула голову и тихо Проговорила: „Это ты, мой мальчик?“ Я так и замер; слышу в тишине, Уже знакомый мне, певучий голос, И нежно-ласковый, и горький… вижу, Она меня рукою манит и лепечет: „Уж я ждала тебя, ждала, мой милый! И ждать устала!“ Я перекрестился. Стою и слушаю: „Жених мой пал На Куликовом поле, пал в бою С татарами… вернулся мой отец — И не нашел меня… придут баскаки — И тоже не найдут: я схоронилась, — Да и тебя сумею схоронить…“ От этих слов, признаться, у меня Колючий холод пробежал по телу. А я, как заколдованный, стою И слушаю… „Пока жила я, мне любить хотелось. Бог не привел, и злые люди Не захотели… я жила одна У батюшки в высоком терему И ныла сердцем; не с кем было И поделиться мне мятежным горем. И я ушла… и спряталась. Никто И не заметит, как сойдемся Мы в темноте; никто нас не осудит: Ни бог, ни злые люди. Я люблю Тебя, мой ненаглядный, мой желанный… И в тесноте нам сладко будет спать, И до людей нам дела нет. Ты — мой, Навеки мой!..“ И очутился я От этой страшной девушки так близко, Что я уже не мог не ощущать Ее неровного дыханья на своем Испуганном лице. Она дрожит От радости и страстного порыва, И задыхается и уж не говорит — Бормочет что-то… Серые, большие Ее глаза горят; она руками Охватывает стан мой и влечет В то темное пространство, что зияет У самых наших ног. Я вырываюсь — И не могу освободиться… Няня Услышала мой стон; из коридора Вошла ко мне, перекрестила. Я Узнал ее не скоро; но очнулся И поднял голову. Вот как я видел Мою княжну». «Эх! — выслушав его, Подумал я, — не сочинил ли ты Свой сон? Рассказываешь так красно. Как будто ты и мог припомнить все, Что слышал ты во сне!» Мы помолчали. «Все это пустяки, — сказал я наконец, — Глупейший кошемар! Гроша не стоит В сравненье с тем, что испытал ты, Когда блуждал по нашему уезду». «Неужели, — сказал он, на прощанье Пожав мне руку, — этот глупый сон — Без всякого, без всякого значенья?» «Без всякого», — сказал я и ушел.

XVII

Смешон мечтатель мой, исколесивший, Быть может, сотни верст, пешком, без денег И без сопутника, с одной надеждой Не нынче-завтра, где-нибудь, случайно Увидеть ту, чья красота глубоко, Как знойный луч, в его проникла сердце. Ведь он пошел на поиски за ней Не для того, чтоб ей в любви признаться, Не для того, чтоб ею обладать, А для того, чтоб видеть — только видеть, И насладиться этим лицезреньем, Как наслаждаются святые старцы Или аскеты, созерцая образ Мадонны — лик небесной красоты, Что озаряет тихим светом их Молитвами прославленную келью, Он верил, что на свете существует Божественная девушка, и верил, Что за ее свободу он готов Идти в огонь и в воду. Стих его, Небрежный и подчас неловкий, стал Певучее, и я, его судья Неопытный и даже, может быть, Пристрастно-невзыскательный, ему Пророчил славу. Что такое слава — Он понимал по-своему. Быть может, Под этим словом мой неисправимый Мечтатель разумел триумф Торквато Или Петрарки… может быть, ему И снился русский Капитолий… ………………………………………….. Будь жив он, как бы изменился он! Из зла и блага, из противоречий Того, чего он ждал и не дождался, Какую б он блистательную соткал Одежду для своей тревожной Музы!.. И эта Муза нам была б родная… Но он не вынес их — противоречий этих… И первый беспощадно нанесенный Удар его мечтательному сердцу Был для него ударом роковым. ……………………………………….. <90-е годы>

Примечания

При жизни Я. П. Полонского было издано несколько сборников его стихотворений и поэм, а также выпущено Собрание сочинений в 4-х томах, Полное собрание сочинений в 10-ти томах и Полное собрание стихотворений в 5-ти томах — последнее прижизненное издание, 1896.

В дореволюционное время неоднократно издавались в основном избранные стихотворения Я. П. Полонского.

Из советских изданий наиболее значительными являются два издания Большой серии «Библиотеки поэта», подготовленные Б. М. Эйхенбаумом, — 1935 и 1954 и два издания Малой серии — 1939 и 1957 — под его же редакцией.

В последние годы предпринято еще два издания избранных стихотворений и поэм: издательством «Художественная литература», 1969 (вступительная статья В. Рождественского) и издательством «Детская литература» в серии «Поэтическая библиотечка школьника», 1977 (составление, предисловие и словарь В. Орлова).

Настоящее издание избранных стихотворений Я. П. Полонского подготовлено на основе изданий Большой серии «Библиотеки поэта» 1935 и 1954 годов. Тексты печатаются по изданию: Я. П. Полонский. Стихотворения. Л., Сов. писатель, 1954 (Библиотека поэта. Большая серия). Отступления оговариваются в примечаниях к отдельным стихотворениям; их тексты даны с соблюдением современной орфографии и пунктуации, незначительные отклонения в знаках препинания допущены лишь в тех случаях, когда они несут особую эмоциональную нагрузку, которой придавал немаловажное значение сам поэт.