Стихи

Полонский Яков Петрович

ДИССОНАНС ^**

(Мотив из признаний Ады Кристен)

Пусть по воле судеб я рассталась с тобой, — Пусть другой обладает моей красотой! Из объятий его, из ночной духоты, Уношусь я далёко на крыльях мечты. Вижу снова наш старый, запущенный сад: Отраженный в пруде потухает закат, Пахнет липовым цветом в прохладе аллей; За прудом, где-то в роще, урчит соловей… Я стеклянную дверь отворила — дрожу — Я из мрака в таинственный сумрак гляжу — Чу! там хрустнула ветка — не ты ли шагнул?! Встрепенулася птичка — не ты ли спугнул?! Я прислушиваюсь, я мучительно жду, Я на шелест шагов твоих тихо иду — Холодит мои члены то страсть, то испуг — Это ты меня за руку взял, милый друг?! Это ты осторожно так обнял меня, Это твой поцелуй — поцелуй без огня! С болью в трепетном сердце, с волненьем в крови Ты не смеешь отдаться безумствам любви, — И, внимая речам благородным твоим, Я не смею дать волю влеченьям своим, И дрожу, и шепчу тебе: милый ты мой! Пусть владеет он жалкой моей красотой! Из объятий его, из ночной духоты, Я опять улетаю на

крыльях мечты, В этот сад, в эту темь, вот на эту скамью, Где впервые подслушал ты душу мою… Я душою сливаюсь с твоею душой — Пусть владеет он жалкой моей красотой! <1876>

В ПОТЕРЯННОМ РАЮ

………………………………………. Уже впервые дымной мглою Подернут был Едемский сад, Уже пожелкнувшей листвою Усеян синий был Ефрат, Уж райская не пела птица — Над ней орел шумел крылом, И тяжело рычала львица, В пещеру загнанная львом. И озирал злой дух с презреньем Добычу смерти — пышный мир И мыслил: смертным поколеньям Отныне буду я кумир. И вдруг, он видит, в райской сени, Уязвлена, омрачена, Идет, подобно скорбной тени, Им соблазненная жена. Невольно прядью кос волнистых Она слегка прикрыла грудь, Уже для помыслов нечистых Пролег ей в душу знойный путь. И, ей десницу простирая, Встает злой дух, — он вновь готов, Ей сладкой лестью слух лаская, Петь о блаженстве грешных снов. Но что уста его сковало? Зачем он пятится назад? Чем эта жертва испугала Того, кому не страшен ад? Он ждал слезы, улыбки рая, Молений, робкого стыда… И что ж в очах у ней? — Такая Непримиримая вражда, Такая мощь души без страха, Такая ненависть, какой Не ждал он от земного праха С его минутной красотой. Грозы божественной сверканье — Тех молний, что его с небес Низвергли — не без содроганья В ее очах увидел бес, И в мглу сокрылся привиденьем, Холодным облаком осел, Змеей в траву прополз с шипеньем, В деревьях бурей прошумел. Но сила праведного гнева Земного рая не спасла, И канула слеза у древа Познания добра и зла… <1876>

В ТЕЛЕГЕ ЖИЗНИ

С утра садимся мы в телегу…

Пушкин

К моей телеге я привык, Мне и ухабы нипочем… Я только дрогну, как старик, В холодном воздухе ночном… Порой задумчиво молчу, Порой отчаянно кричу: — Пошел!.. Валяй по всем по трем. Но хоть кричи, бранись иль плачь — Молчит, упрям ямщик седой: Слегка подстегивая кляч, Он ровной гонит их рысцой; И шлепает под ними грязь, И, незаметно шевелясь, Они бегут во тьме ночной. 1876

ПАМЯТИ Ф. И. ТЮТЧЕВА

Оттого ль, что в божьем мире Красота вечна, У него в душе витала Вечная весна; Освежала зной грозою И, сквозь капли слез, В тучах радугой мелькала, — Отраженьем грез!.. Оттого ль, что от бездушья, Иль от злобы дня, Ярче в нем сверкали искры Божьего огня, — С ранних лет и до преклонных, Безотрадных лет Был к нему неравнодушен Равнодушный свет! Оттого ль, что не от света Он спасенья ждал, Выше всех земных кумиров Ставил идеал… Песнь его глубокой скорбью Западала в грудь И, как звездный луч, тянула В бесконечный путь!.. Оттого ль, что он в народ свой Верил и — страдал, И ему на цепи братьев Издали казал, — Чую: — дух его то верит, То страдает вновь, Ибо льется кровь за братьев, Льется наша кровь!.. 1876

АЛЛЕГОРИЯ

Я еду — мрак меня гнетет — И в ночь гляжу я; огонек Навстречу мне то вдруг мелькнет, То вдруг, как будто ветерок Его задует, пропадет… — Уж там не станция ли ждет Меня в свой тесный уголок?.. Ну что ж!.. Я знаю наперед — Возница слезет с облучка, И кляч усталых отпряжет, И, при мерцаньи ночника, В сырой покой меня сведет И скажет: ляг, родной мой, вот Дощатый одр — засни пока… А ну, как я, презрев покой, Не захочу — не лягу спать, И крикну: «Живо, хрыч седой, Вели мне лошадей менять!.. Да слушай ты: впряги не кляч — Лихих коней, чтоб мог я вскачь Опередивших нас догнать… Чтоб мог прижать я к сердцу вновь Все, что вперед умчал злой рок: Свободу — молодость — любовь, — Чтоб загоревшийся восток Открыл мне даль — чтоб новый день Рассеял этой ночи тень Не так, как этот огонек». 1876

ПИСЬМА К МУЗЕ ^**

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Ты как будто знала, муза, Что, влекомы и теснимы Жизнью, временем, с латынью Далеко бы не ушли мы. Вечный твой Парнас, о муза, Далеко не тот, где боги Наслаждались и ревниво К бедным смертным были строги. И, восстав от сна, ни разу Ты на девственные плечи Не набрасывала тоги, Не слыхала римской речи, И про римский Капитолий От меня ж ты услыхала В день, когда я за урок свой Получил четыре балла. Вместе мы росли, о муза! И когда я был ленивый Школьник, ты была малюткой Шаловливо-прихотливой. И уж я не знаю, право (Хоть догадываюсь ныне), Что ты думала, когда я Упражнял себя в латыни? Я мечтал уж о Пегасе, — Ты же, резвая, впрягалась Иногда в мои салазки И везла меня, и мчалась — Мчалась по сугробам снежным Мимо бани, мимо сонных Яблонь, лип и низких ветел, Инеем, посеребренных, Мимо старого колодца, Мимо старого сарая, И пугливо сердце билось, От восторга замирая. Иногда меня звала ты Слушать сказки бедной няни, На скамье с своею прялкой Приютившейся в чулане. Но я рос, и вырастала Ты, волшебная малютка. Дерзко я глядел на старших, Но с тобой мне стало жутко. В дни экзаменов бывало, Не щадя меня нимало, Ты меня терзала, муза, — Ты мне вирши диктовала. В дни, когда, кой-как осилив Энеиду, я несмело За Горациевы оды Принимался, — ты мне пела Про широку степь, — манила В лес, где зорю ты встречала, Иль поникшей скорбной тенью Меж могильных плит блуждала. Там, где над обрывом белый Монастырь и где без окон Терем Олега [17] , — мелькал мне На ветру твой русый локон. И нигде кругом — на камнях — Римских букв не находил я Там, где мне мелькал твой локон, Там, где плакал и любил я. В дни, когда над Цицероном Стал мечтать я, что в России Сам я буду славен в роли Неподкупного витии, — Помнишь, ты меня из классной Увела и указала На разлив Оки с вершины Исторического вала. Этот вал, кой-где разрытый, Был твердыней земляною В оны дни, когда рязанцы Бились с дикою ордою; — Подо мной таились клады, Надо мной стрижи звенели, Выше — в небе — над Рязанью — К югу лебеди летели, А внизу виднелась будка С алебардой, мост да пара Фонарей, да бабы в кичках Шли ко всенощной с базара. Им навстречу с колокольни Несся гулкий звон вечерний; Тени шире разрастались — Я крестился суеверней… Побледнел твой лик, и, помню, Ты мне на ухо пропела: «Милый мой! скажи, какая Речь в уме твоем созрела? О, вития! здесь не форум — Здесь еще сердцам народа Говорит вот этот гулкий Звон церковный, да природа… Здесь твое — quousque tandem [18] Будет речью неуместной, И едва ль понятен будет Стих твой — даже благовестный!» Время шло — и вот из школы В жизнь ушел я, и объяла Тьма меня; ни ты, о муза, Друг мой, свет мой, не отстала. Помнишь, — молодо-беспечны И отверженно-убоги, За возами шли мы полем Вдоль проселочной дороги, — Нас охватывали волны Простывающего жара, Лик твой рдел в румяном блеске Вечереющего пара, И не юною подругой, И не девушкой любимой — Божеством ты мне казалась, Красотой невыразимой. Я молчал — ты говорила: «Нашу бедную Россию Не стихи спасут, а вера В божий суд или в мессию. И не наши Цицероны, Не Горации — иная Вдохновляющая сила, — Сила правды трудовая Обновит тот мир, в котором Славу добывают кровью, — Мир с могущественной ложью И с бессильною любовью»… С той поры, мужая сердцем, Постигать я стал, о муза, Что с тобой без этой веры Нет законного союза… <1877>

17

Олегов монастырь над Окой, в 12 верстах от Рязани.

18

Начало знаменитой фразы из речи Цицерона: "Доколе, Катилина, будешь ты злоупотреблять доверием нашим?" — Ред.

НА ЗАКАТЕ

Вижу я, сизые с золотом тучи Загромоздили весь запад; в их щель Светит заря, — каменистые кручи, Ребра утесов, березник и ель Озарены вечереющим блеском; Ниже — безбрежное море. Из мглы Темные скачут и мчатся валы С неумолкаемым гулом и плеском. К морю тропинка в кустах чуть видна, К морю схожу я, и — Здравствуй, волна! Мне, охлажденному жизнью и светом, Дай хоть тебя встретить теплым приветом!.. Но на скалу набежала волна — Тяжко обрушилась, в пену зарылась И прошумела, отхлынув, назад: — Новой волны подожди, — я разбилась… Новые волны бегут и шумят, — То же, все то же я слышу от каждой… Сердце полно бесконечною жаждой — Жду, — все темно, — погасает закат… <1877>

УЗНИЦА ^**

Что мне она! — не жена, не любовница, И не родная мне дочь! Так отчего ж ее доля проклятая Спать не дает мне всю ночь! Спать не дает, оттого что мне грезится Молодость в душной тюрьме, Вижу я — своды… окно за решеткою, Койку в сырой полутьме… С койки глядят лихорадочно-знойные Очи без мысли и слез, С койки висят чуть не до полу темные Космы тяжелых волос. Не шевелятся ни губы, ни бледные Руки на бледной груди, Слабо прижатые к сердцу без трепета И без надежд впереди… Что мне она! — не жена, не любовница, И не родная мне дочь! Так отчего ж ее образ страдальческий Спать не дает мне всю ночь! 1878

Н. А. ГРИБОЕДОВА ^**

1

Не князь, красавец молодой, Внук иверских царей, Был сокровенною мечтой Ее цветущих дней. Не вождь грузинских удальцов — Гроза соседних гор — Признаньем вынудил ее Потупить ясный взор. Не там, где слышат валуны Плеск Алазанских струй [19] , Впервые прозвучал ее Заветный поцелуй. Нет, зацвела ее любовь И расцвела печаль В том жарком городе, где нам Прошедшего не жаль… Где грезится сазандарам Святая старина, Где часто музыка слышна И веют знамена.

19

Алазань — река в Кахетии.

2

В Тифлисе я ее встречал… Вникал в ее черты: То — тень весны была, в тени Осенней красоты. Не весела и не грустна, — Где б ни была она, Повсюду на ее лице Царила тишина. Ни пышный блеск, ни резвый шум Полуночных балов, Ни барабанный бой, ни вой Охотничьих рогов, Ни смех пустой, ни приговор Коварной клеветы, Ничто не возмущало в ней Таинственной мечты… Как будто слава, отразясь На ней своим лучом, В ней берегла покой души И грезы о былом, Или о том, кто, силу зла Изведав, завещал Ей всепрощающую скорбь И веру в идеал…