Стихи

Полонский Яков Петрович

Ф. И. ТЮТЧЕВУ ^**

Ночной костер зимой у перелеска, Бог весть кем запален, пылает на бугре, Вокруг него, полны таинственного блеска, Деревья в хрусталях и белом серебре; К нему в глухую ночь и запоздалый пеший Подсядет, и с сумой приляжет нищий брат, И богомолец, и, быть может, даже леший; Но мимо пролетит кто счастием богат. К его щеке горячими губами Прильнула милая, — на что им твой костер! Их поцелуй обвеян полуснами, Их кони мчат, минуя косогор, Кибитка их в сугробе не увязнет, Дорога лоснится, полозьев след визжит, За ними эхо по лесу летит, То издали им жалобно звенит, То звонким лепетом их колокольчик дразнит. Так и к тебе, задумчивый поэт, К огню, что ты сберег на склоне бурных лет, Счастливец не придет. Огонь под сединами Не греет юности, летящей с бубенцами На тройке ухарской, в тот теплый уголок, Где ждет ее к столу кутил живой кружок Иль полог, затканный цветами. Но я — я бедный пешеход, Один шагаю я, никто меня не ждет… Глухая ночь меня застигла, Морозной мглы сверкающие игла Открытое лицо мое язвят; Где б ни горел огонь, иду к нему, и рад — Рад верить, что моя пустыня не безлюдна, Когда по ней кой-где огни еще горят… ……………………………………………………… 1865

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВРАГ^**

Господа! я нынче все бранить готов — Я не в духе — и не в духе потому, Что один

из самых злых моих врагов Из-за фразы осужден идти в тюрьму… Признаюсь вам, не из нежности пустой Чуть не плачу я, — а просто потому, Что подавлена проклятою тюрьмой Вся вражда во мне, кипевшая к нему. Он язвил меня и в прозе, и в стихах; Но мы бились не за старые долги, Не за барыню в фальшивых волосах, Нет! — мы были бескорыстные враги! Вольной мысли то владыка, то слуга, Я сбирался беспощадным быть врагом, Поражая беспощадного врага; Но — тюрьма его прикрыла, как щитом. Перед этою защитой я — пигмей… Или вы еще не знаете, что мы Легче веруем под музыку цепей Всякой мысли, выходящей из тюрьмы; Иль не знаете, что даже злая ложь Облекается в сияние добра, Если ей грозит насилья острый нож, А не сила неподкупного пера?!. Я вчера еще перо мое точил, Я вчера еще кипел и возражал; — А сегодня ум мой крылья опустил, Потому что я боец, а не нахал. Я краснел бы перед вами и собой, Если б узника да вздумал уличать. Поневоле он замолк передо мной — И я должен поневоле замолчать. Он страдает, оттого что есть семья — Я страдаю, оттого что слышу смех. Но что значит гордость личная моя, Если истина страдает больше всех! Нет борьбы — и ничего не разберешь — Мысли спутаны случайностью слепой, — Стала светом недосказанная ложь, Недосказанная правда стала тьмой. Что же делать? и кого теперь винить? Господа! во имя правды и добра, — Не за счастье буду пить я — буду пить За свободу мне враждебного пера! <1866>

НАПРАСНО

Напрасно иногда взывал он к тени милой И ждал — былое вновь придет и воскресит Все то, что мертвым сном спит, взятое могилой, Придет — и усыпит любви волшебной силой Ту жажду счастья, что проснулась и — томит. Напрасно он хотел любовь предать забвенью, — Чтоб ясный свет ее, утраченный навек, Не раздражал его, подобно впечатленью Потухшего огня, который красной тенью, Рябя впотьмах, плывет из-под усталых век. Напрасно он молил, отдавшись страсти новой: — Хоть ты приди ко мне с улыбкой на устах! Чтоб с новой силой мог я к старости суровой На голове пронесть вражды венец терновый И крест — тяжелый крест на слабых раменах. Любовь не шла к нему, как месяц из тумана. Жизнь в душу веяла, как ветер в зимний день. Сильней час от часу горела в сердце рана, — Но в новом образе в мир мрака и обмана Не возвращалася возлюбленная тень. <1867>

В МАЕ 1867 ^**

Это — весна! Небо глядит сентябрем, Жутко сидеть у окна; Мгла за окном. Льдины плывут, — тучи, — холод, — Дышит миазмами город… Это — весна! Это — весна! О, лихорадочный бред! В поле трава чуть видна — Листика нет. По саду чинно гуляя, Дрогнут поклонники мая… — Это — весна! Это — весна! О! если русский народ Так же встает ото сна, Так же цветет!.. — Прелесть такого расцвета Не вдохновит и поэта… — Это — весна! Это — весна! Дайте ж тепла, чтоб порой Веяло мне из окна Свежей грозой, — Чтоб солнце, как сердце, горело, — Чтоб все говорило и пело: Здравствуй, весна! <1867>

ВЛЮБЛЕННЫЙ МЕСЯЦ ^**

Посв. М. Л. Златковскому

Моя барышня по садику гуляла, По дорожке поздно вечером ходила — С бриллиантиком колечко потеряла, С белой ручки его, видно, обронила. Как ложилась на кроватку, спохватилась; Спохватившись, по коврам его искала… Не нашла она колечка — обозлилась, — Меня, бедную, воровкой обозвала. И не знала я с тоски, куда деваться; Хоть бы матушка воскресла — заступилась!.. Вышла в садик я тихонько прогуляться, Увидала ясный месяц — застыдилась. Слышу, месяц говорит мне — сам сияет: «Не пугайся меня, красная девица! Бедный месяц, как и ты, всю ночь блуждает, И ему под темным пологом не спится. И недаром в эту ночь я вышел — светел: Много горя, много девушек видал я, А как барышню твою вечор заметил, О каком-то тихом счастье возмечтал я. Как вечор она по садику гуляла — Плечи белые, грудь белую раскрыла… — Ты скажи мне, не по мне ль она скучала, На сырой песок слезинку уронила?..» Встрепенулось во мне сердце ретивое… Наклонилась я к дорожке — увидала Не слезинку, а колечко дорогое, И обмолвилась я — месяцу сказала: «Мою барышню любовь не беспокоит, Ни по ком она, красавица, не плачет, Много денег ей колечко это стоит, Имя ж честное мое не много значит… И свети ты хоть над целою землею — Не дождешься ты любви от белоручки!..» — И закапали серебряной росою Слезы месяца, и спрятался он в тучки. С той поры, когда я, бедная, горюя, Выхожу одна поплакать на крылечко, — Бедный месяц! бедный месяц! — говорю я, — Хоть с тобой мне перекинуть дай словечко… <1868>

НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Мчится, мчится железный конек! По железу железо гремит. Пар клубится, несется дымок; Мчится, мчится железный конек, Подхватил, посадил да и мчит. И лечу я, за делом лечу, — Дело важное, время не ждет. Ну, конек! я покуда молчу… Погоди, соловьем засвищу, Коли дело-то в гору пойдет… Вон навстречу несется лесок, Через балки грохочут мосты, И цепляется пар за кусты; Мчится, мчится железный конек, И мелькают, мелькают шесты… Вон и родина! Вон в стороне Тесом крытая кровля встает, Темный садик, скирды на гумне; Там старушка одна, чай, по мне Изнывает, родимого ждет. Заглянул бы я к ней в уголок, Отдохнул бы в тени тех берез, Где так много посеяно грез. Мчится, мчится железный конек И, свистя, катит сотни колес. Вон река — блеск и тень камыша; Красна девица с горки идет, По тропинке идет не спеша; Может быть — золотая душа, Может быть — красота из красот. Познакомиться с ней бы я мог, И не все ж пустяки городить, — Сам бы мог, наконец, полюбить… Мчится, мчится железный конек, И железная тянется нить. Вон, вдали, на закате пестрят Колокольни, дома и острог; Однокашник мой там, говорят, Вечно борется, жизни не рад… И к нему завернуть бы я мог… Поболтал бы я с ним хоть часок! Хоть немного им прожито лет, Да не мало испытано бед… Мчится, мчится железный конек, Сеет искры летучие вслед… И, крутя, их несет ветерок На росу потемневшей земли, И сквозь сон мне железный конек Говорит: «Ты за делом, дружок, Так ты нежность-то к черту пошли»… <1868>

МИАЗМ

Дом стоит близ Мойки — вензеля в коронках Скрасили балкон. В доме роскошь — мрамор — хоры на колонках — Расписной плафон. Шумно было в доме: гости приезжали — Вечера — балы; Вдруг все стало тихо — даже перестали Натирать полы. Няня в кухне плачет, повар снял передник, Перевязь — швейцар: Заболел внезапно маленький наследник — Судороги, жар… Вот перед киотом огонек лампадки… И хозяйка-мать Приложила ухо к пологу кроватки — Стонов не слыхать. «Боже мой! ужели?!. Кажется, что дышит…» Но на этот раз Мнимое дыханье только сердце слышит — Сын ее погас. «Боже милосердый! Я ли не молилась За родную кровь! Я ли не любила! Чем же отплатилась Мне моя любовь! Боже! страшный боже! Где ж твои щедроты, Коли отнял ты У отца — надежду, у моей заботы — Лучшие мечты!» И от взрыва горя в ней иссякли слезы, — Жалобы напев Перешел в упреки, в дикие угрозы, В богохульный гнев. Вдруг остановилась, дрогнула от страха, Крестится, глядит: Видит — промелькнула белая рубаха, Что-то шелестит. И мужик косматый, точно из берлоги Вылез на простор, Сел на табурете и босые ноги Свесил на ковер. И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка Лучше помолись; Это я, голубка, глупый мужичонко, — На меня гневись…» В ужасе хозяйка — жмурится, читает «Да воскреснет бог!» «Няня, няня! Люди! — Кто ты? — вопрошает. — Как войти ты мог?» «А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище На моих костях, Новый дом твой давит старое кладбище — Наш отпетый прах. Вызваны мы были при Петре Великом… Как пришел указ — Взвыли наши бабы, и ребята криком Проводили нас — И, крестясь, мы вышли. С родиной проститься Жалко было тож — Подрастали детки, да и колоситься Начинала рожь… За спиной-то пилы, топоры несли мы: Шел не я один, — К Петрову, голубка, под Москву пришли мы, А сюда в Ильин. Истоптал я лапти, началась работа, Почали спешить: Лес валить дремучий, засыпать болота, Сваи колотить, — Годик был тяжелый. За Невою, в лето Вырос городок! Прихватила осень, — я шубейку где-то Заложил в шинок. К зиме-то пригнали новых на подмогу; А я слег в шалаш; К утру, под рогожей, отморозил ногу, Умер и — шабаш! Вот на этом самом месте и зарыли, — Барыня, поверь, В те поры тут ночью только волки выли — То ли, что теперь! Ге! теперь не то что… — миллион народу… Стены выше гор… Из подвальной Ямы выкачали воду — Дали мне простор… Ты меня не бойся, — что я? — мужичонко! Грязен, беден, сгнил, Только вздох мой тяжкий твоего ребенка Словно придушил…» Он исчез — хозяйку около кроватки На полу нашли; Появленье духа к нервной лихорадке, К бреду отнесли. Но с тех пор хозяйка в северной столице Что-то не живет; Вечно то в деревне, то на юге, в Ницце… Дом свой продает, — И пустой стоит он, только дождь стучится В запертой подъезд, Да в окошках темных по ночам слезится Отраженье звезд. 1868

«Заря под тучами взошла и загорелась…»

Заря под тучами взошла и загорелась И смотрит на дорогу сквозь кусты… Гляди и ты, Как бледны в их тени поникшие цветы И как в блестящий пурпур грязь оделась… <1869>

ЗИМНЯЯ НЕВЕСТА ^**

Весь в пыли ночной метели, Белый вихрь, из полутьмы Порываясь, льнет к постели Бабушки-зимы. Складки полога над нею Шевелит, задув огни, И поет ей: «Вею-вею! Бабушка, засни! То не вопли, то не стоны, — То бубенчики звенят, То малиновые звоны По ветру летят… То не духи в гневе рьяном Поднимают снег столбом, То несутся кони с пьяным, Сонным ямщиком; То не к бабушке-старушке Скачет внучек молодой Прикорнуть к ее подушке Буйной головой; То не к матушке в усадьбу Сын летит на подставных — Скачет к девице на свадьбу Удалой жених. Как он бесится, как плачет! Видно молод — невтерпеж! Тройка медленнее скачет… Пробирает дрожь… Очи мглою застилает — Ни дороги, ни версты, Только ветер развевает Гривы да хвосты. И зачем спешит он к месту? У меня ли не ночлег? Я совью ему невесту Бледную, как снег. Прихвачу летучий локон Я венцом из белых роз, Что растит по стеклам окон Утренний мороз; Грудь и плечи облеку я Тканью легкой, как туман, И невесты, чуть дохну я, Всколыхнется стан, — Вспыхнут искристым мерцаньем Влажно темные глаза, И — лобзанье за лобзаньем… Скатится слеза!.. Ледяное сердце будет К сердцу пламенному льнуть. Позабывшись, он забудет Заметенный путь. И глядеть ей будет в очи Нескончаемые дни, Нескончаемые ночи… Бабушка, засни!..» <1870>

ПОЛЯРНЫЕ ЛЬДЫ

У нас весна, а там — отбитые волнами, Плывут громады льдин — плывут они в туман — Плывут и в ясный день и — тают под лучами, Роняя слезы в океан. То буря обдает их пеной и ломает, То в штиль, когда заря сливается с зарей, Холодный океан столбами отражает Всю ночь румянец их больной. Им жаль полярных стран величья ледяного, И — тянет их на юг, на этот бережок, На эти камни, где нам очага родного Меж сосен слышится дымок. И не вернуться им в предел родного края, И к нашим берегам они не доплывут; Одни лишь вздохи их, к нам с ветром долетая, Весной дышать нам не дают… Уж зелень на холмах, уж почки на березах; Но день нахмурился и — моросит снежок. — Не так ли мы вчера тонули в теплых грезах… А нынче веет холодок. <1871>

«Блажен озлобленный поэт…» ^**

Блажен озлобленный поэт, Будь он хоть нравственный калека, Ему венцы, ему привет Детей озлобленного века. Он как титан колеблет тьму, Ища то выхода, то света, Не людям верит он — уму, И от богов не ждет ответа. Своим пророческим стихом Тревожа сон мужей солидных, Он сам страдает под ярмом Противоречий очевидных. Всем пылом сердца своего Любя, он маски не выносит И покупного ничего В замену счастия не просит. Яд в глубине его страстей, Спасенье — в силе отрицанья, В любви — зародыши идей, В идеях — выход из страданья. Невольный крик его — наш крик, Его пороки — наши, наши! Он с нами пьет из общей чаши, Как мы отравлен — и велик. 1872