Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
На другой день крик и шум поднялся в хате Матия: ящик с деньгами — рабочая касса — исчез бесследно.
На другой день все рабочие узнали, что они рано смеялись. Хозяева встретили их насмешками, а то и бранью, угрозами. Плату сразу же назначили еще ниже прежней, а на бессильные проклятья и угрозы обманутых рабочих отвечали только смехом:
— Это чтобы вы знали, дурни, как с нами воевать! А где ваша касса, га? Вы думали, что мы ни с того ни с сего в вашу кассу будем деньги класть? Погодите немного, успокойтесь! Борислав — это мы! И мы теперь смеемся над вами!
XVII
С каким-то странным предчувствием собирался Ван-Гехт в дорогу из Вены в Галицию. Что-то подсказывало ему, что в этом новом, незнакомом мире ждут его немалые бури и беды,
Собираясь в далекий и неведомый путь, он подумал, что ему пригодился бы помощник, и мысль его сразу же остановилась на Шеффеле. Где он и что с ним?
Он побежал в полицию; там указали ему квартиру его бывшего ассистента. Но на квартире Ван-Гехт ассистента своего не застал— несколько месяцев назад он выехал. Куда выехал? Этого не знали наверное, знали только, что выехал куда-то nach Polen [171] . Хотя Ван-Гехт и не очень был склонен к подозрениям, все же он был в недоумении, куда это nach Polen мог выехать Шеффель. «А жалко, что его нет, — думал он. — Мог бы хорошие деньги заработать!»
Как вдруг перед самым отъездом из Вены получил Ван-Гехт письмо из России, от одного высокопоставленного священнослужителя, чуть ли не члена святейшего синода. Священнослужитель спрашивал его, что случилось с его проектом доставки церезина и почему планы его расстроились. Или, быть может, он продал свой патент «Обществу горного воска», которое давно уже заключило со святейшим синодом контракт на эту доставку, внесло сто тысяч рублей залогу и скоро должно доставить первую партию — пятьдесят тысяч центнеров. Гром с ясного неба не напугал бы так бедного Ван-Гехта, как это дружеское письмо. «Что это? — вскрикнул он. — Откуда эта кара господня на меня? Кто смел, кто мог это сделать?» Словно ошпаренный, бросался он туда и сюда, не зная, что делать. Телеграфно запросил своего знакомого священнослужителя, чтобы тот любезно сообщил ему, с кем имеет контракты это «Общество горного воска» и откуда ждет присылки церезина, но священнослужитель не отвечал; возможно, он и сам не знал. Тогда Ван-Гехт побежал с его первым письмом и со своим патентом в государственную прокуратуру, чтобы сообщить там о мошенничестве, могущем причинить ему огромный убыток. В прокуратуре сказали ему: «Хорошо, разыщите мошенника и можете быть уверены, что он будет наказан». Вот те на, разыщите мошенника! Если бы он знал его, если бы знал, где он! Словно сжигаемый лихорадкой, побежал Ван-Гехт в таможенное управление и добился распоряжения о том, чтобы в связи с заподозренным мошенничеством все грузы горного воска, которые отправляются из Галиции в Россию и Румынию, подлежали обстоятельной ревизии. И если бы среди них оказался церезин, то чтобы он был задержан и как corpus delicti [172] отправлен в государственную прокуратуру. Сам, за свой счет, не полагаясь на бюрократическую машину, Ран-Гехт разослал по телеграфу это распоряжение во все пограничные таможни, добавляя от себя обещание щедрого вознаграждения чиновнику, который обнаружит мошеннический груз. Так закончив дела, Ван-Гехт облегченно вздохнул и, быстро собравшись, двинулся в путь.
171
В Польшу.
172
Вещественное доказательство.
Однако мысль его, глубоко взволнованная, не переставала вертеться вокруг одного вопроса- кто мог это сделать? Дело ясное, только две возможности представлялись ему: либо кто-нибудь случайно, не зная о его патенте, открыл церезин независимо от него, либо Шеффель, которому известен был его секрет, выдал его. И если первая возможность, по мере того как он вдумывался в нее, казалась ему все более далекой, то подозрение относительно Шеффеля с каждой минутой крепло и казалось все более правдоподобным. Неожиданным и сильным подтверждением этого подозрения послужило и то, что он услышал об отъезде Шеффеля nach Polen. И Ван-Гехт решил, как только приедет в Дрогобыч, начать разведывать потихоньку, не узнает ли что-нибудь о Шеффеле. Счастье благоприятствовало Ван-Гехту.
Приехав
— Вероятно, обычная мужичья непокорность, ничего серьезного! — добавил он презрительно.
Затем разговор перешел на другие бориславские темы — о положении восковой промышленности и воскового рынка. Из разговора видно было, что о новом церезине строитель ничего еще не знает, и Ван-Гехт начал думать, что вряд ли от него можно будет что-нибудь узнать о том, что его интересует.
Но строитель разговорился — и говорил уже обо всем, что только слюна ему на язык принесет.
— Я вам говорю, что вся эта штука недолго продлится, — болтал он. — Чуть что, все пеплом развеется, вылетит в трубу. Мелкие хозяева только каким-то чудом держатся, и достаточно какой-нибудь случайности, чтобы все они пошли с сумой. Но и среди более крупных предпринимателей — разумеется, за исключением одного только Германа Гольдкремера — нет ни одного солидного гешефтсмана. Все шеромыжники, все обманщики. Вот, пожалуйста, один из богатеев здешних начал строить новый завод, какой-то новомодный завод, и, желая замаскироваться, говорит мне, что это будет паровая мельница. Дает мне план, — я уж и забыл, чьей работы был этот план. Ну, ничего, глянул я, вижу, что это нефтяной завод, а не мельница, но, думаю про себя, если тебе хочется, чтобы это была мельница, пускай будет мельница. А он, дурень, еще во время закладки взял да и проговорился, да еще и меня скомпрометировал. Ну, скажите же, разве можно с такими людьми солидное дело иметь?
Ван-Гехта не очень заинтересовал этот рассказ. Но чтобы не показаться невежливым и хоть как-нибудь поддержать разговор, он спросил строителя.
— Говорите, новомодный какой-то завод? А не можете мне сказать, что в нем новомодного?
— Не могу вам этого сказать, потому что, видите ли, строительство это я не вел. Но если вы с этим делом ближе знакомы, то я вам скажу, какой системы этот завод. Позвольте, позвольте, теперь припоминаю: завод строился по плану какого-то Шеффеля. Вероятно, вы знакомы с его системой производства?
Ван-Гехт даже привскочил с сиденья, словно пораженный внезапным ударом электрического тока.
— Шеффеля, говорите? Ну и что же, завод этот уже готов?
— О, давно готов! Говорят, работает день и ночь.
— А имя владельца этого завода?
— Леон Гаммершляг.
Ван-Гехт записал это имя себе в записную книжку.
— Не можете ли вы мне сказать, — простите, что так надоедаю вам, — где находится этот завод?
— В конце Борислава. Как поедете вот этой дорогой вниз, вдоль реки, через вон то село — называется Губичи, — и, не доезжая Борислава, налево, над речкою.
— Благодарю вас. Меня очень интересует эта новая система производства, я должен сегодня же поехать и осмотреть этот завод. До свиданья!
Коляска остановилась как раз перед домом строителя, который с ловкостью элегантного человека старого склада пожал Ван-Гехту руку, выпрыгнул из коляски и пошел в свой дом.
Ван-Гехт добрую минуту раздумывал, что ему делать, а затем велел везти себя к Герману обедать.
«Пускай будет и так, — думал он дорогой. — Теперь я держу его в руках, теперь он не уйдет от меня!».
XVIII
Счастливый, радостный и разодетый, как на праздник, вошел Готлиб в комнату, в которой сидела Фанни. Он впервые должен был встретиться с нею после того, как их дело было счастливо улажено между его матерью и ее отцом. Он шел, земли под собой не чуя: голова его полна была картин будущей счастливой жизни, сердце полно было невыразимого чувства, неугасимого огня. Какой-то он застанет се? Как она радостно улыбнется ему навстречу, как, чудесно зарумянившись, упадет в его объятия, склонит прекрасную головку на его плечо, как он будет целовать, ласкать, голубить се! Все это, подобно розовым зарницам, вспыхивало в его воображении, и он не шел, а летел, чтобы как можно скорее увидеться с нею.