Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
Но что это? Вот она стоит у окна, спиной к двери, прислонившись головой к стеклу, и либо не слышит, что он пришел, либо не хочет обернуться. Ее платье из какого-то серого шелка хоть дорогое, но все же как-то буднично выглядит: ни одной ленточки, ни одной блестящей металлической безделушки, которые она так любит, — ничто не свидетельствует о том, что она ждет чего-то хорошего, радостного, праздничного. Тихохонько он приблизился к ней, взял ее за плечо и наклонился, чтобы поцеловать в лицо, как вдруг отскочил, как ошпаренный, увидя обильные
— Уйди от меня!
— Что это? Фанни, что с тобой? Фанни, сердце мое, отчего ты плачешь?
— Уйди, не говори мне ничего!
— Как это не говорить? Что же это такое? Или я уж тебе так ненавистен, так противен стал, что и взглянуть на меня не хочешь, Фанни?
И он снова положил свои руки на ее плечи, слегка пожимая их. Фанни еще сильней заплакала, но не оборачивалась.
— У иди прочь! Разве ты не знаешь, что нам нужно расстаться, что нам вместе не быть?
— Нам? Расстаться? Что ты говоришь, Фанни? Ты нездорова или что? Нам не быть вместе? Кто смеет это говорить?
— Мой отец.
— Твой отец? Это когда же? Ведь недавно, третьего дня, он дал слово моей матери, разве мог он взять назад свое слово?
Фанни невольно обернулась, услыхав эти слова, — она и сама не знала, что это значит.
— Наоборот, Готлиб, мой отец сказал твоей матери, что не отдаст меня за тебя, что имеет в отношении меня какие-то другие виды.
— Но мать совсем иное говорила мне!
— А я тебе говорю правду, я все слышала!
— Так, значит, моя мать обманула меня?
— Она, может быть, так только… чтобы ты не волновался…
— Господи, так это правда! Нет, не может быть! Чем я виноват перед твоим отцом, чем ты перед ним виновата, Фанни, что он хочет нас живыми зарыть в могилу?
— Я не знаю, Готлиб!
— Но нет, нет, нет, — он при этом от ярости топнул ногой, — этого не может быть! Я не дам играть с собой, как с котенком! Я не котенок, Фанни, я волк, я умею кусаться!
Он сделался красным, как бурак, его глаза начали наливаться кровью, ярость перехвалила ему дыхание. Фанни смотрела на него с благоговением. Никогда он не казался ей таким привлекательным, как в эту минуту дикой ярости.
После минутной передышки Готлиб продолжал уже несколько спокойней:
— Но скажи ты мне, бога ради, Фанни, почему твой отец не хочет выдать тебя за меня замуж?
— Не знаю, — ответила Фанни. — Мне кажется, что он зол за что-то на твоих родителей.
— А ты, Фанни, ты, — и он с диким жаром всматривался в ее глаза, — ты вышла бы за другого, если бы твой отец приказал тебе?
— Готлиб, как ты можешь спрашивать это? Ты же знаешь, я выплакала бы свои глаза с тоски по тебе, я умерла бы с горя, но против воли отца не пошла бы.
— Значит, ты меня не любишь?
— Готлиб!.. — И она упала в его объятия.
Печаль и грозящая разлука придавали силы
их ласкам, слезы делали более горячими
— Но какие виды может иметь твой отец в отношении тебя, Фанни?
— Разве я знаю? Ведь ты же знаешь: мой отец богатый, имеет связи с разными купцами и банкирами — может быть, захочет выдать меня за кого-нибудь из них.
— Проклятое богатство! — буркнул сквозь зубы Готлиб.
— Я бы хотела, чтобы мой отец был бедным, — сказала печально Фанни, — тогда он нуждался бы в милости твоего отца и с радостью выдал бы меня за тебя.
Глаза Готлиба загорелись при этих словах девушки. Он крепко сжал ее руну, так что она даже вскрикнула.
— Хорошо говоришь, Фанни! — сказал он решительно. — И я так говорю. Прощай!
— Куда ты?
— Не спрашивай! Я постараюсь устранить все препятствия, которые стоят на пути к нашему счастью. Ты должна быть моей, хотя бы для этого…
Она не слыхала конца его слов. Словно грозовая туча, выбежал он из дома Леона, и у бедной Фанни тревожно сжалось сердце.
— Что он хочет сделать? — прошептала она. — Он такой быстрый и пылкий, он так горячо и безрассудно любит меня, что готов наделать какой-нибудь беды. Господи, храни его!
А Готлиб, выйдя на улицу, остановился на минуту, будто раздумывая, куда идти. Затем очнулся и помчался домой.
— Мама! — вскричал он, вбегая в комнату матери. — Зачем вы обманули меня?
— Как? Когда?
— Зачем вы сказали, что Леон обещал выдать свою дочь за меня?
— А что, разве не хочет?
— Ведь он и вам сказал, что не хочет! Разве нет?
— Да, сказал. Паршивец он, сынок! Я тебе давно говорила, чтобы ты с ними не знался!
Все это Ривка говорила словно сквозь сон, словно это были какие-то смутные, столетней давности воспоминания. Но Готлиба эта сонливость вывела из терпения. Он топнул ногой так, что окна зазвенели.
— Мама! Я вам раз и навсегда сказал, чтобы вы говорили со мной толком! Я вам раз и навсегда сказал, что люблю дочку Леона и что она должна быть моей, поэтому не смейте дурно говорить о ней! Понимаете или нет?
Ривка дрожала всем телом от этих грозных слов, значение которых она понимала лишь наполовину, и, как зачарованная, не сводила глаз с его лица.
— Хорошо, сынок, хорошо! Но чего же ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы Фанни была моей.
— Но что же делать, если этот мерзавец не хочет выдать ее за тебя?
— Должен, мама!
— Должен? Но как же ты его заставишь?
— Вот об этом я и хотел с вами посоветоваться, мама.
— Со мной? Что же я тебе могу посоветовать? У тебя, сынок, ума больше, нежели у меня, делай, как сам знаешь.
— А так вот вы как! Разгневали Леона, оттолкнули его, а теперь «делай, как знаешь»! Вижу, как вы меня любите!
Ривка начала всхлипывать, как малое дитя.
— Сынок мой, сыночек, только этого мне не говори! Все, что хочешь, только не говори мне, что я тебя не люблю.