Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— Те-те-те, ты уж что-то поповское запеваешь, — ответил насмешливо Сень. — Не время нам ждать этой промерки, о которой до сих пор что-то мы ничего не знаем. Моя думка: у кого крепкие кулаки, тот сам себе отмеряет правду. И нам так же надо поступать. Кто сам себе помогает, тому и бог поможет!
— Да, побратим Бенедя, — сказал уже мягче, ласковей Андрусь, — нельзя нам назад возвращаться. Размахнулись топором, так уж надо рубить, хотя бы и мог нам этот топор в зубы угодить. Если ты не хочешь с нами компанию держать, мы тебя не насилуем. Конечно, мы надеемся, что ты не выдашь нас.
— Га, если иначе нельзя, если так должно быть, — сказал Бенедя, — то пускай будет так: останусь с вами до конца. Поджигать с вами не пойду, этого от меня не требуйте, но останусь здесь на месте. Может быть, смогу вам в чем-нибудь другом помочь или посоветовать, так грех был бы, кабы я
— И я также! И я также! — сказали Стасюра и Матий. — Все мы стояли до сих пор дружно, в более счастливые времена, надо нам держаться вместе и в трудные минуты, которые для нас настанут.
— Так, побратимы! Спасибо вам за это, — сказал Андрусь, пожимая им поочередно руки. — Теперь я спокоен и силен, теперь пусть трепещут наши вороги, потому что время мести приближается. Какое семя дает нам судьба в руки, такое и сеем. А какие оно даст всходы и кто соберет плоды — это дело не наше, мы, может, и не доживем до этого. А теперь остается нам подробно обсудить, когда и как должно это произойти.
Все побратимы, кроме Бенеди, Матия и Стасюры, столпились вокруг Андруся и вполголоса начали о чем-то оживленно совещаться. Матий сидел на лежанке, машинально держа в зубах давно погасшую трубку. Стасюра чертил палкой по земле, а Бенедя долго сидел на скамейке, свесив голову, затем встал, вытер рукавом две горючие слезинки, которые вот-вот готовы были упасть из его глаз, и вышел на улицу. Это он прощался со своими золотыми надеждами… [173]
173
На этом обрывается повесть. Вот что писал о ней И. Франко: «Это была попытка изобразить стихийное рабочее движение бориславских нефтяников, которое окончилось большим пожаром Борислава осенью 1873 года». Повесть не была окончена. Далее мы помещаем окончание, которое было записано на основании рассказ И. Франко
Была глухая ночь, когда Бенедя вышел из хаты. Резкий ветер обдавал холодом его пылающее лицо. Кое-где мерцали огоньки: это светились окна шинков, где высасывали последнюю кровь из рабочих. Бенедя не замечал, как холодный ветер забирался ему под рубаху и леденил кровь. Сердце стучало в его груди, как молот, когда он думал о последствиях того, к чему готовился. Андрусь.
Сколько рабочих отправится в тюрьмы, сколько горя принесет тяжелая безработица для многих тысяч голодных людей!.. Две силы боролись в его душе: одна — прежний, тихий Бенедя, покорный, работящий мечтавший упорным трудом обеспечить спокойную старость своей матери, Бенедя, наученный теперь недолгим, но мучительным опытом, и другая — Бенедя сильный и страстный, который при виде содеянной несправедливости, более вопиющей с его точки зрения, чем все прежние, кипел и порывался расплатиться за зло таким же и, может быть, еще большим злом. Жажда мести не давала думать о последствиях. Что будет, если сгорит Борислав? Кто пострадает больше: предприниматели или рабочие? Не мог ответить на это Бенедя, блуждая по уличкам Борислава.
Свирепый ветер становился все сильнее. Сколько времени блуждал он так по улицам, Бенедя не помнил. Пришел в себя, когда его ушей коснулись какие-то звуки. Он хорошо слышал: они вырывались из дверей большого дома, окна которого были ярко освещены.
— Ха-ха-ха!
Да, сомнений быть не могло: кто-то весело смеялся. На белых занавесках мелькали черные тени. Смех, словно ножом, резнул по сердцу Бенеди. Как давно уже он не слышал веселого смеха. А он сам? С тех пор как помнит себя, он не мог смеяться. С восьми лет сирота, тяжелый труд, больная мать, побои мастера… А здесь кто-то смеялся: весело, звонко. Бенедя с трудом перелез через забор и заглянул в окно. Вокруг длинного стола сидели главари нефтяного дела Запивали шампанским победу. По раскрасневшимся лицам, по залитой вином скатерти и по свободным — может быть, слишком свободным — движениям можно было легко заключить, что веселье было в самом разгаре.
Вдруг… взгляд Бенеди упал на человека в потертом сюртуке и в забрызганных грязью сапогах. Оскаленные зубы, противный смех превращали его худое, костлявое лицо в какую-то дьявольскую маску. Глаза присутствующих были устремлены на этого человека, который, гримасничая, подкрадывался к печке. Вот он медленно открыл дверцу и запустил руки в глубину. Бенедя напряг зрение
— Ха-ха-ха!
Борислав смеялся.
Мортко опустил ящик, и его глаза встретились с глазами Бенеди, на лицо которого падал яркий свет. Бенедя видел, как смертельно побледнел Мортко, как обессиленные руки выронили тяжелый ящик и он с треском упал на пол, как переглянулись предприниматели и по немому знаку Мортко бросились к окну, но не нашли там никого.
Бенедя застал еще побратимов в избе Матия.
— Братья! И я с вами! Пускай и наш Борислав смеется! — вот все, что мог вымолвить Бенедя, когда глаза Андруся остановились на нем.
XX
Леон имел основание радоваться: первый вагон церезина катился на север, к русской границе. Другие вагоны стояли наготове. Еще два-три дня — и договор будет выполнен, вложенный труд будет вознагражден сторицей. На ясном теперь небе он не видел ни одного облачка. Но нет! Его чело омрачилось, когда Фанни призналась, что безгранично любит Готлиба. Теперь, когда Леону казалось, что он схватил золотого вола за рога, ему хотелось поторговаться немного с Германом, хотя в душе он не имел ничего против этого брака. Усиленными мольбами Фанни заставила его еще раз пойти к Гольдкремеру. Он застал подавленного Германа и сумасшедшую Ривку, которая сама открыла Герману замысел Готлиба. Герман уже знал от Ван-Гехта о предприятии, основанном Леоном. Они стали лицом к лицу. Герман показал Леону телеграмму: вагон церезина задержан. Суд отдал приказ арестовать Шеффеля и опечатать завод церезина. А Готлиб? Герман все-таки любил своего единственного сына, хоть и не такой звериной любовью, как Ривка. Все трое, придя к соглашению, садятся в карету и мчатся в Борислав, чтобы спасти Готлиба и Фанни, которая грозит наложить на себя руки, если с Готлибом случится несчастье.
XXI
Двадцать отрядов рабочих, собранных побратимами, направляются во все концы Борислава.
В двенадцать часов они должны взяться за работу. Бенедя должен поджечь завод церезина, а его помощники — цистерны и склады. Городские часы бьют полночь. В Бенеде борются два чувства: одно повелевает уничтожать врага, другое велит добиваться лучшей доли иным путем. Возле завода он замечает, что потерял огниво. Бежит в избу и, когда хочет войти в нее, видит, что весь город усеян огнями. Могучие столбы пламени растут на глазах, словно сказочные богатыри. Сильный ветер разносит огонь и раздувает его еще сильней. Огней становится все больше. Они растут и сливаются в одно сплошное море пламени. Огромные огненные языки качаются из стороны в сторону. Ревет ветер. Это смеется Борислав. Но что это? Начинает гореть завод Леона! Бенедя бежит туда и видит, как через разбитое окно вылезает Готлиб. Одновременно появляются с одной стороны Герман, Леон, Фанни и Ривка, а с другой — рабочие, которые только что подожгли цистерны и склады. Пламя пожара освещает всю эту группу. В руках у Бенеди огниво и трут. Руки и лицо Готлиба черны от сажи, волосы и одежда опалены. Братья Басарабы тащат Мортка. Стасюра приносит ящик — рабочую кассу, которой предприниматели наградили Мортка за его работу. Разъяренная толпа бросает Мортка в огонь, а Андрусь вырывает из рук Стасюры кассу и швыряет ее вслед за Мортком: не деньгами будет добыта лучшая доля! Бенедя с трудом спасает Леона и Германа. Сумасшествие Ривки производит сильное впечатление на рабочих: они отпускают их.
XXII
Две недели горит Борислав. Две недели пылают и человеческие страсти. Войско окружает Борислав. Все побратимы попадают в тюрьму. Бенедя сидит вместе с Шеффелем, у которого учится немецкому языку. Шеффель рассказывает ему о рабочих организациях в Германии. Бенеде становится ясно: еще ничто не пропало. Теперь он сможет приняться за дело.
Медленно проходит следствие, допрос трехсот узников отнимает полгода. Окончилось следствие, и Бенедю выпускают на свободу. Выпускают и две с половиной сотни непричастных к пожару рабочих. Побратимы же получают по пять лет тяжелого заключения.