Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

День дождливый. Ущелье Чечни. Скрип арбы. Туч несущихся клочья. Электрических станций огни Где-нибудь в глубине среди ночи. К огорчению близких, табак Стал курить я особенно крепкий. Чтоб удачно писать, как-никак Я нуждаюсь в хорошей зацепке. Я не брошу курить и, куря, Как бы вижу в дыму папиросы Склон, поросший травой. С пустыря Я

спускаюсь к речному откосу. На ладони спиральный узор Недокуренного никотина,— Точно вид затуманенных гор Застилает мне дали картину. 1955

124. Метехи. Перевод Б. Ахмадулиной

Над Метехи я звезды считал, Письменам их священным дивился, В небесах, как на древних щитах, Я разгадывал знаки девиза. Мне всегда объясняла одно Эта клинопись с отсветом синим — Будто бы не теперь, а давно, О Метехи, я был твоим сыном. Ты меня создавал из ребра, Из каменьев твоих сокровенных, И наказывал мне серебра Не жалеть для нарядов военных. Пораженный монгольской стрелой, Я дышал так прощально и слабо Под твоей крепостною стеной, Где навек успокоился Або. За Махатской горой много дней Ты меня окунал во туманы, Колдовской паутиной твоей Врачевал мои бедные раны. И, когда-то спасенный тобой, Я пришел к тебе снова, Метехи. Ворожи над моей головой, Обнови золотые доспехи. Одари же, как прежде, меня Йорским облаком и небесами, Подведи под уздцы мне коня, Чтоб скакать над холмами Исани. А когда доскажу все слова И вздохну так прощально и слабо, Пусть коснется моя голова Головы опечаленной Або. 1958

125. «Две округлых улыбки — Телети и Цхнети…» Перевод Б. Ахмадулиной

Две округлых улыбки — Телети и Цхнети, И Кумиси и Лиси — два чистых зрачка. О, назвать их опять! И названия эти Затрудняют гортань, как избыток глотка. Подставляю ладонь под щекотную каплю, Что усильем всех мышц высекает гора, Не пора ль мне прибегнуть к алгетскому камню, Высечь точную мысль красоты и добра? Тих и женственен мир этих сумерек слабых, Но Кура не вполне обновила

волну И, как дуб затвердев, помнит вспыльчивость сабель, Топот конских копыт, означавший войну. Этот древний туман так неполон — в нем стрелы Многих луков пробили глубокий просвет. Он и я — мы лишь известь, скрепившая стены Вкруг картлийской столицы на тысячу лет. С кем сражусь на восходе и с кем на закате, Чтоб хранить равновесье двух разных огней: Солнце там, на Мтацминде, луна на Махате, Совмещенные в небе любовью моей. Отпиваю мацони, слежу за лесами, Небесами и за посветлевшей водой. Уж с Гомборской горы упадает в Исани Первый луч — неумелый, совсем молодой. Сколько в этих горах я камней пересилил! И тесал их и мучил, как слово лепил. Превозмог и освоил цвет белый и синий. Теплый воздух и иней равно я любил. И еще что я выдумал: ветку оливы Я жестоко и нежно привил к миндалю, Поместил ее точно под солнце и ливни. И все выдумки эти Тбилиси дарю. 1958

126. Ночи Пиросмани. Перевод П. Антокольского

Ты кистями и красками спящих будил, делал розы возлюбленной ярче и краше, по гористым, кривым переулкам бродил и домой возвращался с тарелкою хаши. И пока ворота на засове, пока не уснет в Ортачале красотка, ты снова шел к Майдану, и мчал фаэтон седока, заводилу грузинского пира честного. Вот гуляют кутилы, и пляшет кинто, и шашлык на шампуре, и зелень на блюде… Где же ночь? Или вправду не видел никто, как ты шел под хмельком в предрассветном безлюдье? Сколько лестниц и каменных стен украшал, сколько красок извел за ничтожную плату,— вот девчоночка держит на привязи шар, вот пшено на гумне исклевали цыплята… Рядом горы. И бедный художник в ночи приглашает их запросто в знак пониманья. И трубят, словно лопнуть хотят, зурначи. Горы входят, как гости: «Привет, Пиросмани!» Ты окинул глазами плоты на Куре, и стога на полях, и туманные выси и поставил на стол их на ранней заре, стал столом твоим весь разноцветный Тбилиси. Эта сытость тебе и без денег далась. Эти вина и кушанья кисть создавала. Только черная сажа мелькает у глаз. Только лестница рушится в темень подвала…