Стихотворения и поэмы

Тихонов Николай Семенович

48. «Где ты, конь мой, сабля золотая»

М. Неслуховской

Где ты, конь мой, сабля золотая, Косы полонянки молодой? Дым орды за Волгою растаял, За волной седой. Несыть-брагу — удалую силу — Всю ковшами вычерпал до дна. Не твоя ль рука остановила Бешеных любимцев табуна? На, веди мою слепую душу, Песнями и сказками морочь! Я любил над степью звезды слушать, Опоясывать огнями ночь. Не для деревенских частоколов, Тихо-пламенных монастырей Стал, как ты, я по-иному молод, Крови жарче и копья острей. Проклянет меня орда и взвоет,— Пусть, ведь ты, как небо, весела. Бог тебе когда-нибудь откроет, Почему такою ты была. 1920

или 1921

49. «Когда уйду — совсем согнется мать…»

Когда уйду — совсем согнется мать, Но говорить и слушать так же будет, Хотя и трудно старой понимать, Что обо мне рассказывают люди. Из рук уронит скользкую иглу, И на щеках заволокнятся пятна, — Ведь тот, что не придет уже обратно, Играл у ног когда-то на полу. Ноябрь 1921

50. «Мою душу кузнец закалил не вчера»

Мою душу кузнец закалил не вчера, Студил ее долго на льду. «Дай руку, — сказала мне ночью гора, — С тобой куда хочешь пойду!» И солнечных дней золотые шесты Остались в распутьях моих, И кланялись в ноги, просили мосты, Молили пройти через них. И рощи кричали: «Любимый, мы ждем, Верны твоему топору!» Овраги и горы горячим дождем Мне тайную грели нору. И был я беспутен, и был я хмелен, Еще кровожадней, чем рысь, И каменным солнцем до ног опален,— Но песнями губы зажглись. 1920

51. «Полюбила меня не любовью…»

Полюбила меня не любовью,— Как березу огонь — горячо, Веселее зари над становьем Молодое блестело плечо. Но ни песней, ни бранью, ни ладом Не ужились мы долго вдвоем,— Убежала с угрюмым номадом, Остробоким свистя каиком. Ночью, в юрте, за ужином грубым Мне якут за охотничий нож Рассказал, как ты пьешь с медногубым И какие подарки берешь. «Что же, видно, мои были хуже?» — «Видно, хуже», — ответил якут, И рукою, лиловой от стужи, Протянул мне кусок табаку. Я ударил винтовкою оземь, Взял табак и сказал: «Не виню. Видно, брат, и сожженной березе Надо быть благодарной огню». 1920

52. СВИФТ

Всему здесь низкая цена: Помои, взмыленную воду Льют на голову из окна Нечаянному пешеходу. Из длинных щелей — кислый пар, У двери — с глиною носилки, Насколько крепки черепа, С утра уж пробуют бутылки. Любовь, целуй в подбитый глаз Матроса, нищего, воровку! Не всем в парламенте атлас, Не всем в Ньюгете есть веревка. Но и в карет сановный бег Иной раз камень свистнет кстати, — На страже резкий человек В зеленом чучельном халате. Он знает, дерзостный старик, Какой нас ветер сдунуть сможет. Тебя, Филипп, гнилой мясник, Вас, королева Анна, — тоже. Молчи, слепая голытьба! Пусть говорят одни памфлеты: Они лишь зерна, а борьба, Как урожай, не раньше лета. И лорд, в батист упрятав нос, За сто гиней просить союза Идет во весь расшитый рост К тому, кто в ссоре даже с музой. «День добрый, друг, я в вашей воле…» — «Спасибо, герцог, я польщен. Сегодня ваш обед без соли — Так вот вам соль: ступайте вон! Прошу, я с вами незнаком». О, сколько счастья — вслед гинеям Швырнуть дырявым башмаком И засмеяться, не бледнея! Пусть злоба хлопает дверьми, Отсюда — есть терпенью мера — Впервые лилипутский мир Услышит голос Гулливера. Ведь здесь, уставшая молчать, В обложке из тисненой кожи Лежит высокая тетрадь, Всех лордов Лондона дороже. 1920

53. «Ночными солнцами владея…»

«Человек, который смеется»

В. Гюго

Ночными солнцами владея, На спящей маленькой земле, Моя любовь — слепая Дея, Смотри, как нежен Гуинплен! Ему и волк колена лижет, И чертит ласточка кольцо, А он всё трепетней, всё ниже К тебе склоняется лицом. Скажи — он принесет парламент В ладонях вытянутых

рук, Войдет в хохочущее пламя, Подставит шею топору. О, если б знала ты, бледнея, Зовя с собой в старинный плен, Что ты убьешь, слепая Дея, Того, кто звался Гуинплен. 1919 или 1920

54. «Длинный путь. Он много крови выпил…»

Длинный путь. Он много крови выпил. О, как мы любили горячо — В виселиц качающихся скрипе И у стен с отбитым кирпичом. Этого мы не расскажем детям, Вырастут и сами всё поймут, Спросят нас, но губы не ответят И глаза улыбки не найдут. Показав им, как земля богата, Кто-нибудь ответит им за нас: «Дети мира, с вас не спросят платы, Кровью всё откуплено сполна». 1921

БРАГА

1921–1922

…И вечный бой! Покой нам только снится.

А. Блок

55. «Не заглушить, не вытоптать года…»

Не заглушить, не вытоптать года,— Стучал топор над необъятным срубом, И вечностью каленая вода Вдруг обожгла запекшиеся губы. Владеть крылами ветер научил, Пожар шумел и делал кровь янтарной, И брагой темной путников в ночи Земля поила благодарно. И вот под небом, дрогнувшим тогда, Открылось в диком и простом убранстве, Что в каждом взоре пенится звезда И с каждым шагом ширится пространство! 1921 или 1922

56. ВСАДНИКИ

Под ремень ремень, и стремена Звякнули о сумы-переметы, Пальцы на поводьях, как узлы, Желты, не велики, не малы: Погрызи, дружок, железо — на! Город спит, устал, до сна охоч! Просверкали над домами, Над седыми ребрами дворца, В ночь, в поля без края, без лица.— В черную лихую зыбь и ночь. Ни подков, ни стойла, ни овса, Ледяная, длинная Двина. «Эй, латыш, лови их на прицел, Сторонись, покуда жив и цел!» Гривы бьют о дюны, о леса. Крик застыл у часовых во рту, Раскололся пограничный столб, А за киркой море и луна — Корабли шершавей полотна, Молниями шпоры на лету. И рука над гривою тверда, И над картой пролетает глаз, Отмечает знаками черед: Веткой — рощу, паутиной — брод, Кровью — села, пеплом — города. Весь избит копытом материк, Если б жив был опытный астролог, Он бы перечел сейчас коней, Масть узнал — цвет глаз, копыт, ремней, — Над горами льдин прозрачный крик. В паутине веток кровь хрустит, Лондон под передними ногами, Дувра меловая голова, Франции прогорклая трава,— И в аркан сливаются пути. Простонал над рельсами экспресс, Под копытом шпалы пополам, Дальше некуда — отсюда весть. «Здесь», — сказал один, и третий: «Здесь! Здесь! — каких еще искать нам мест?» Утром встали спавшие беспечно. На камнях, дорогах, на стенах Кто-то выбил, выжег, положил Всюду звезды, и повсюду жил Алый блеск тех звезд пятиконечных! 1922

57. РЫБАКИ

Напряглись вконец рыбачьи души, И взлетел песок им до колена, В брызгах, точно через соль и порох, Волочат из океана город, Сети тащат лестницы и стены. На паркетах лоснятся машины, Люди шумны в тканях духовитых, Кто видал затейнее корыто? Только старший усмехнулся длинно: «Рыбаку нужны волна да небо, Отдадим-ка лишнее обратно». Ухнул город в переплеск двукратный. Гнал им в сети вечеровый ветер Тучу теплой краснобокой рыбы, Посыпали рыбье сердце солью — На камнях пекли ее нескоро, — И уснули зубы на рассвете. А в полях всю ночь рыбачьи дети Из камней сколачивали город. Лег поселок перед их законом, Как ладья под тучею бродячей, — Город встал и порохом каленым Пропечатал борозды рыбачьи. Я рожден в береговой стоянке, Когда парус выкрасили кровью, Рыбу вбили в жестяные банки, Мертвым дали волны в изголовье. Только в сердце и сумел сберечь я, Как гудели сети в этот вечер, Темные, как мудрость человечья. 1922