Стихотворения и поэмы

Кузнецов Юрий Поликарпович

1990

Струна

В землю белый и красный легли, Посылая друг другу проклятья, Два ствола поднялись из земли От единого корня, как братья. В пыль гражданская распря сошла, Но закваска могильная бродит. Отклоняется ствол от ствола, Словно дьявол меж ними проходит. Далеко бы они разошлись, Да отца-старика по наитью Посетила счастливая мысль — Их связать металлической нитью. Слушай, слушай, родная страна, В грозовую ненастную пору, Как рыдает от ветра струна И разносится плач по простору. В ясный день не рыдает она, И становятся братья родными. И такая стоит тишина, Словно ангел витает над ними.

1990

Возвращение

Шёл

отец, шёл отец невредим Через минное поле. Превратился в клубящийся дым - Ни могилы, ни боли. Мама, мама, война не вернёт… Не гляди на дорогу. Столб крутящейся пыли идёт Через поле к порогу. Словно машет из пыли рука, Светят очи живые. Шевелятся открытки на дне сундука - Фронтовые. Всякий раз, когда мать его ждёт, - Через поле и пашню Столб клубящейся пыли бредёт, Одинокий и страшный.

?

Двое

Где-то в поезде ехали двое, Невпопад говорили, и вдруг Я словечко услышал такое - До сих пор пресекается дух. Глянул: бабка над внуком рыдала И рыданьем баюкала слух. — Кто тут был? — Никого не бывало… - До сих пор пресекается дух. И словечко-то, право, пустое, И расслышал его я не так: — В этом мире погибнет чужое, Но родное сожмётся в кулак.

Стихи 1991–1998

Молчание Пифагора

Он жил и ничего не мог забыть, Он камень проницал духовным зреньем. Ему случалось человеком быть, И божеством, и зверем, и растеньем. Свои рожденья помнил с оных пор И в нескольких местах бывал он разом. Река встречала: — Здравствуй, Пифагор! — Он проходил: — Прощай, мой бывший разум! Он в тишине держал учеников И вёл беседы только через стену. И измышлял для будущих веков Мусическую стройную систему. Он говорил: — Она должна звучать, Но тайно, как община на Востоке. — Об истине предпочитал молчать, Но позволял окольные намёки: «Не спорь с народом. Слово нагишом Не выпускай: его побьют камнями. Живой огонь не шевели ножом: Он тело Бога. Не любись с тенями…» Он толковал на берегу морском, Где волны отливали синим светом: — Мы промолчать не можем обо всём, Так помолчим хотя бы вот об этом! Он ставил точку в воздухе, как рок: — Вот точка духа. Вот его основа! Всё остальное мировой поток, То бишь число. А посему ни слова!.. Он этим ничего не утвердил И в прошлый раз на берегу пустынном, Когда он треугольник начертил: — Вот красота! Тут множество в едином. Безмолвствует такая красота, Она не для обычного сознанья. Он первым из людей замкнул уста И сей завет назвал щитом молчанья. Своим молчаньем он сказал о том, Что истина рождается не в спорах. Но многие философы потом Жизнь провели зазря в словесных орах. Есть немота, по ней легко узнать В любой толпе иного человека: Он хочет что-то важное сказать, Его душа немотствует от века… Река времён всё помнит и шумит, Безмолвствует и спит река забвенья, Одна река мерцает и дрожит, Другая — тень застывшего мгновенья. Какие прошумели племена На берегу печали и раздора! Какие пролетели времена Над златобедрым прахом Пифагора! Великая любовь не говорит, А малая хохочет и болтает. Великая печаль не голосит, А малая и ропщет и рыдает. Любовь слила два сердца — взор во взор, Они молчат на берегу пустынном. Ни слова, о, ни слова, Пифагор, О красоте, чья двойственность в едином! У вечного покоя не шумят, А для других стоят в молчанье строгом. Не просто так покойники молчат, А чтоб душа заговорила с Богом. Затишье перед битвой чутко спит, Безмолвье после битвы спит глубоко. Душа живая около молчит, А души мёртвых… те молчат далёко. Бывало, в бой стеной молчанья шли: Ни голоса, ни выстрела, ни звяка. Психической атаку нарекли. Психея, ты молчишь? Твоя атака! Ты помнишь зал? Беспечный бал гремел. Но ты вошла — и все как онемели. И кто-то молвил: «Ангел пролетел!» Не только ангел. Годы пролетели!.. Молчанье — злато, слово — серебро, А жизнь — копейка с мелким разговором. Silentium! Вытряхивай добро, Сдавай бутылки вместе с Пифагором! Когда молчать преступно, то умри, Не покупай народного вниманья! В речах вождей блистает изнутри Дешевая фигура умолчанья. Что

шепчет демон, ухо щекоча? Откуда в слабой женщине болтливость? Где кротость духа? Где его свеча? Шумит свобода. Где её стыдливость?.. Вперёд, вперёд! Веди, угрюмый стих! Веди меня по всем камням-дорогам К безмолвью просветлённых и святых, Обет молчанья давших перед Богом. Веди в подвалы вздыбленных держав, Где жертвы зла под пытками молчали; Ни истины, ни правды не предав, Они самозабвенно умирали. Замри, мой стих!.. Безмолвствует народ В глухой долине смуты и страданья. И где-то там, из мировых пустот, Очами духа светит щит молчанья. 

1991

*silentium — лат. "молчание"

Осенняя годовщина

Октябрь уж наступил…

А. Пушкин

С любовью к Октябрю Россия увядает, Она жива сегодня, завтра нет. Зажги свечу и плачь!.. Уж роща отряхает Кровавые листы — их так любил поэт. Народная слеза в осадок выпадает, Народная тропа уходит на тот свет. 

[Октябрь 1993]

Последняя ночь

Я погиб, хотя ещё не умер, Мне приснились сны моих врагов. Я увидел их и обезумел В ночь перед скончанием веков. Верно, мне позволил Бог увидеть, Как умеют предавать свои, Как чужие могут ненавидеть В ночь перед сожжением любви. Жизнь прошла, но я ещё не умер. Слава — дым иль мара на пути. Я увидел дым и обезумел: Мне его не удержать в горсти! Я увидел сны врагов природы, А не только сны моих врагов. Мне приснилась ненависть свободы В ночь перед скончанием веков. Я услышал, как шумят чужие, А не только говорят свои. Я услышал, как молчит Россия В ночь перед сожжением любви. Вон уже пылает хата с краю, Вон бегут все крысы бытия! Я погиб, хотя за край хватаю: — Господи! А Родина моя?! 

1993

Плач о самом себе

Ходило солнце высоко, Всё отражалось в нём. Мне было тяжко и легко Светить его огнём… Вещало сердце: мне дано Идти во глубь глубин, Где было знание одно И был язык один. Но потемнела жизнь моя, Душа и плоть моя! Темнее только мать-земля, Сырая мать-земля. Ещё как будто не зарыт Лежу во тьме степей. Далёкий колокол звонит Из-под моих ногтей. Натянут креп ночного дня, Так пусто и мертво. Пришли народы на меня, Не видя ничего. В гробу откроются глаза, Блестя в последний раз. Моя тяжёлая слеза Покатится из глаз. И встанет Солнце высоко У гроба моего. И спросит тихо и легко: — Ты плачешь… Отчего? — О Солнце Родины моей, Я плачу оттого, Что изо всех твоих лучей Не стало одного.

1993

Превращение Спинозы

Смотрел загадочно Барух, Шлифуя линзы быта, Как пауки ловили мух В углах звезды Давида. Из всех её шести углов, Из тупиков унылых Собрал философ пауков И в банку поместил их. Друг друга жрали пауки. Задумался философ. Но были мысли далеки От мировых вопросов. Нюх щекотал кровавый дым - Паучий бой кончался. В нечистой склянке перед ним Один паук остался. Была разгадка так близка. Философ не сдержался И превратился в паука, И в банке оказался. Остался жив один из двух, Один пожрал другого. Но знать, кто был из них Барух, Нет смысла никакого. 

1993

Заклятие в горах

Когда до Бога не дойдёт мой голос И рухнет вниз с уступа на уступ, Тогда пускай в зерно вернётся колос И в жёлудь снова превратится дуб. Иному человечеству приснится, Как вдаль бредёт мой распростёртый труп — А на одной руке растёт пшеница, А на другой — шумит могучий дуб. 

1994

В день рождения

Горит свеча в созвездье Водолея. А на земле идут мои века, Напоминая, что душа Кощея От самого Кощея далека. Я одинок, я жду освобожденья, Как хвост кометы, жизнь свою влача. Мне всё темней в день моего рожденья, Всё громче Богу молится свеча. 

11 февраля 1995

Сербская песня