Стихотворения и поэмы

Уткин Иосиф Павлович

52. СОЦИОЛОГИЯ ПОГОДЫ

Гроза кипела И текла. И с пунктуальностью Капели На светлом голосе Стекла Дробинки, вскакивая, Пели. И, заворачивая За Особняки и Мезонины, Вооруженная гроза Расстраивала гражданина. И граждане Хвалили зонт, Галоши, сумочки, Пижамы… …………………… Я шел. Московский горизонт Вовсю Жонглировал ножами. И у Пречистенских ворот, Как любопытный, Из-за стула, Ко мне В газетный разворот Гроза развязно Заглянула. И пальцем мокрым Провела Черту, ребячески косую. «Ага, китайские дела И вас, мадам, Интересуют». И тут, Без дождевых забот, Я ноги циркулем Раздвинул, Все тридцать клавишей зубов Показывая гражданину. Но обывателю Почти Что флюс, Что ливень — Всё едино. И с молнией его очки Ведут курьезный Поединок. Чудно

смотреть, Как на ходу Беснуется Сердитый галстук. Еще в семнадцатом году Он в громах Разочаровался. А мы — Без дождевых забот — Стоим над русским Мезонином, Все тридцать клавишей Зубов Показывая гражданину. — Даешь грозу! Мы крепко — за, За стиль, Работу в этом роде. Друзья, да здравствует гроза И в человеке, И в природе! Пусть обывателям Грозит. А мы читаем, И неплохо, В китайских росчерках грозы Идеи грозовой Эпохи. 1929

53. ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ

Рязанец [36] прорвется: «А ну, давай!» И снова Ни форм, Ни лиц. И рельсы Бросаются под трамвай С настойчивостью Самоубийц. И снова Диктаторскою рукой Паккарды, Рено, людей Проводит, Ведет конвейер Тверской К побоищам площадей. Попробуй прорвать Этот чертов мост, Встать ему поперек! И черная дума, Как черный пес, Путается у ног… «.. Наивен лирический Твой шалаш Среди небоскребов, Поэт. Напишешь фруктовую песню, Продашь: Прорвался — и снова нет. И глупо. Не стоит писать. Для чего Расходовать кипы сил? Чтоб люди сказали: „Да, ничего…“ А девушка: „Ах, как мил!“ Эпохе сподручней Огонь, и желчь, И мужество до конца, Чтоб жечь, понимаешь, Глаголом жечь, Как Пушкин сказал, сердца!.» На Староваганьковском — Русский сад… На липах под медь — броня, Над садом крикливо Лоскутья висят Московского воронья. Среди индустрии: «Вороний грай», И «Машенька», И фасад. И вот он — Гремит гумилевский трамвай [37] В Зоологический сад. Но я не хочу Экзотических стран, Жирафов и чудных трав! Эпоха права: И подъемный кран — Огромный чугунный жираф. Эпоха права! И мне хочется встать Эпохе во фланг И рост… Для этого стоит И жить, И писать… И нянчить туберкулез. 1929

36

Рязанцы — лотошники, торговцы фруктами.

37

Стихотворение Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай».

54. ДВА МИРА

Портовая ночь. Штилевая слюда. На синий фарватер Выходят суда. Два судна, Два белых Строятся в ряд. Два судна: На Данциг И на Ленинград. «Лоцман, вниманье: Тоннаж перегружен!» Нах Руслянд [38] — машины, Нах Полянд [39] — оружье. Вокзальная ночь. И на канапе Качаются двое В бордовом купе. И лентой влетает В оконную раму Железнодорожная панорама. К Столбцам пролетая Сквозь ветер И лес, Как шпаги, глотает Рельсы экспресс… «Кондуктор, вниманье: Разбудите ровно…» Нах Руслянд — геолог, Нах Полянд — полковник. _____ Галдят в латифундиях сытые псы. Ночами над картами планов Склоняются в штабе густые усы Налитого кровью улана. Он сладко мечтает, растроганный пан, Забыв бельведерские беды, Накинуть на плечи московский жупан, Подбитый уланской победой. Он усом не раз и не два отмечал Большой дислокации метки. Но всё он приходится не по плечам — Московский покрой пятилетки. Встают неприступно в горячем цеху Железные стены защиты. И гладью — выходит — на рыбьем меху Победы уланские шиты! Он знает отлично: войны не хотим, Но если, усатый и пылкий, Улан замечтается, — укоротим Мечтанья от темени и до затылка! <1930>

38

В Россию (нем.). — Ред.

39

В Польшу (нем.). — Ред.

55. О ЮНОСТИ

Мне говорят: Мол, мы не дышим маем, Мол, юности расцветок не берем. Ах, чудаки! Они не понимают: Мы юношествовали с Октябрем. Быть современником Огромной славы: Ленин, Включать в артерии его высокий ток! Кто был моложе нас? Какое поколенье? Когда, скажите? Кто? Мне говорят: Учитесь трелям Фета, Льют соловьи, Грохочет водоем; Ах, чудаки, Друзьям, как эстафету, Мы, умирая, Песнь передаем. И эта песнь простреленной, пропетой, Как кольт, Как молоток, в работе под рукой. Какой, скажите мне, Из всех поэтов Был больше нас поэт? Скажите мне, Какой? Мне говорят: История с колена Вам метит в грудь… Враг жив… не позабудь… Ах, чудаки! Всё наше поколенье Над баррикадами поднять готово грудь. Нас и не грел Камин благополучья, В сибирских рудниках Нас шлепал адмирал. Но рабский страх Нас никогда не мучил. И никогда Осмысленней и лучше Никто еще Не жил, Не умирал!.. 1930

56. ПЕРЕД КАРТОЙ ЭЛЕКТРИФИКАЦИИ

Грядущего карта — груба: Чего там на Маркса коситься! Давайте Построим Свои отруба С бордюрчиком русского ситца! «Чего там, — толкуют Кривые умы, Мечтатели правого крена, — Вчера — Рябушинский, Сегодня — мы Едим Поросенка с хреном. Октябрь — это Классовый мир, Покой…» Довольно, философы, каркать! Мы видим совсем, Совсем не такой Грядущего нашего карту. Не в ситце березок, Не в русском овсе На старокалужском насте, — Грядущее видим На светлом шоссе Электриков-энтузиастов. Нас каждого Голод и холод прожег, Над каждым ворон покаркал, — И кровью пропитан Каждый флажок Этой великой карты! Но мы понимаем: Не сразу, Не вдруг, Не поднятым кверху бокалом, А вскинутой волей Мильонов рук Берется сияние вольтовых дуг С высоким октябрьским накалом! 1930

57. ПЕСНЯ СТАРОГО РАБОЧЕГО

1

Когда я стану стариком, Мой сын придет и спросит: «Скажи мне, где, отец, при ком Ты был семнадцатую осень?» — «Мой сын, я дрейфить не привык, Я вел на Смольный броневик…»

2

Когда я стану стариком,— Перебирая даты, Сын спросит: «Где, скажи, при ком Ты был, отец, в двадцатом?» — «Мой сын, мне домом был окоп, Мы с Фрунзе брали Перекоп».

3

Когда я стану стариком, Сын спросит: «А постой-ка, Скажи мне, где, отец, при ком Ты был на штурмах стройки?» — «Для нас был всё фабричный дым: Я был рабочим рядовым…»

4

И спросит сын меня тогда, Окинув старость взглядом: «Скажи, а где ж за все года, Отец, твоя награда?..» — «Ты — сын, ты — новый человек, Ты оправдал мой труд, мой век…» 1930

58. ПИСЬМО К ТОВАРИЩУ

…Я знаю — зеленая травка Ложится уверенней в стих. Но будет. Я пробую трактор И в жизни, и в строфах своих. Я отдал березам все дани. Теперь я додумал, дорос — За что молодые дворяне Певали Россию берез. В далекую темную бытность Вся эта сусальная дрянь Обертывалась как «самобытность» В квасном диалекте дворян. О русские песни и тройки! Затравлен, забыт и чуть жив, На этой московской настойке Дурел «православный» мужик. Но я-то в делах Перекопов Затем и гремел и громил, Чтоб был до корня перекопан Весь этот усадебный мир. То армией целой, то горстью, И вкривь мы рубали и вкось С березовой этою костью Дворянскую белую кость. И видишь: солидно и прочно Угроблен классический гнет И только в лирических строчках, Бывает, усадьба мелькнет. Но это — страдатели, шавки, Скулящие по старине. Мы видим иные ландшафты В своей живописной стране! Другие тона и мотивы Принес изумительный век. И этот — на локомотиве Глядящий вперед человек. Еще белокурым подростком Он принял и пулю и вошь. И этого на березку Теперь ты никак не возьмешь. Нет, в трудных делах Перекопов Затем ты гремел и громил, Чтоб был до корня перекопан Весь этот усадебный мир… Я слышал, как старый крестьянин Сказал трактористу: «Кажись, И верно, мы, парень, достанем, Выходит, партейную жись…» День густо клонился на убыль, И, собранные в строку, Богатые сочные зубы Сверкнули в ответ старику… Забыв и себя, и усталость, Но молоды, но стройны — Мы травим, как зверя, отсталость На бурных дорогах страны. Счастливая свежая поросль Металла, людей и сырца — На третью предельную скорость Поставила наши сердца. И скоро, на солнце алея, Во весь свой лирический рост Широкой шоссейной аллеей Построятся шумы берез… <1932>