Стихотворения. Поэмы. Проза
Шрифт:
В то время, когда поэт завершал и издавал свою «Книгу песен» (1826–1827), его уже интересовала другая область — область политической прозы. Он успел опубликовать к тому времени описание путешествия, которое он предпринял осенью 1824 года, — «Путешествие по Гарцу». Оно имело значительный успех. Теперь Гейне мог рискнуть отказаться от юридического поприща и стать «свободным художником»; в результате, не будучи бедняком, Гейне всю жизнь испытывал нужду в деньгах. Он продолжал публиковать новые тома своих «Путевых картин», в которых все смелее критиковал политическое положение в Германии, напоминал о прошлых боях за свободу и мечтал о немецкой революции. В конце двадцатых годов Гейне, наряду с Людвигом Берне, был крупнейшим политическим публицистом Германии. Подобно. Берне, он переселился в Париж, когда понял, что революция, происшедшая в июле 1830 года во Франции, не перекинется в Германию. У него были все основания предполагать, что в Германии его ожидают большие политические трудности, кроме того, ему хотелось находиться в центре европейской революции. Таким центром был в то время Париж. Здесь Гейне внимательно изучал современное социальное и политическое положение, которое в первые годы Июльской монархии еще было крайне нестабильным, и писал об этом в немецких газетах до тех пор, пока усиление реакции в Германии не сделало это невозможным. Гейне сравнивал развитие Германии и Франции, разрабатывал, опираясь на Гегеля и развивая его положения в революционном духе, вопрос
Под этим углом зрения следует рассматривать и лирику Гейне того периода (до 1840 г.). Лирика эта была включена поэтом почти полностью в сборник «Новые стихотворения». Новые любовные стихи, написанные в тридцатые годы и составившие цикл «Разные», заметно отличаются от стихотворений «Книги песен». На смену пейзажам, освещенным неверным светом луны, которые символизировали для Гейне старую, романтическую Германию, пришли картины большого города. Сменяющие друг друга образы женщин приобрели вполне определенные земные очертания и утратили ореол недосягаемости. Вместо страдающего своенравного юноши в качестве лирического героя предстал опытный, чаще всего скептически и насмешливо настроенный мужчина, лишь иногда уступающий наплыву элегической грусти или дающий увлечь себя порыву энтузиазма. Гейне полемически дерзко прославляет чувственную свободную любовь. В согласии со своими философскими и социальными взглядами, он сознательно выступает против филистерской религиозно окрашенной добродетели, царившей в произведениях поэтов «швабской школы». С этих пор Гейне был ославлен в качестве «аморального человека», лишенного «немецких добродетелей», не только церковными кругами, но и теми, кого тогда считали либералами; либеральный писатель Карл Гуцков препятствовал публикации «Новых стихотворений» из-за цикла «Разные». Действительно, в этих стихах любви отказано в притязаниях на вечность. Любовь не поглощает поэта целиком и полностью, он время от времени дает нам понять, что даже в присутствии обожаемой женщины он думает не только о ней. В маленьком цикле «Серафина» из описания счастливого союза с любимой женщиной рождается сен-семонистская социальная утопия о царстве счастливых людей, не знающих «глупых плотских мук»; а когда угасает любовь, остается нерушимым союз с величественной природой.
Такое понимание любви дает себя знать и в жизни поэта. С 1834 года он жил в свободном браке с юной парижской продавщицей, и лишь позднее он законно оформил свой брак, для того чтобы обеспечить ей соответствующее положение в случае своей смерти. Матильда не знала немецкого языка, следовательно, не имела представления о произведениях мужа и не принимала никакого участия в его творческой и революционной деятельности. Он довольствовался ее добродушным, веселым и жизнерадостным нравом. Ее любовь к нарядам, ее легкомыслие и неспособность экономить нередко бывали причиной комического отчаяния поэта. Маркс, который был в курсе обстоятельств жизни Гейне, не без основания отзывался о Матильде довольно пренебрежительно.
Одна мысль чаще всего тревожила Гейне даже в счастливые часы наедине с любимой, как он об этом признается в своих стихах тридцатых годов, — это мысль о родине. Гейне прожил во Франции четверть века, за это время он лишь дважды побывал в Германии (в 1843 и в 1844 гг.). Но внутренне он был неразрывно связан с Германией; в этом не было, однако, ни грана духовной ограниченности тех, кто ничего не желал знать о всем остальном мире, — Гейне всегда мыслил всемирно-историческими категориями, был знаком с современными политическими и социальными теориями и общественным движением в Западной Европе и в своих представлениях о революционном освобождении человечества шагнул за пределы буржуазного общества навстречу будущему, социалистическому. Любовь к родине не могла заставить его забыть об отсталости Германии по сравнению с Англией и Францией, о необходимости борьбы со всеми проявлениями реакции в Германии для того, чтобы расчистить путь прогрессивному развитию. В своих стихах, посвященных Германии, Гейне часто возвращался к противоречию между чувством неразрывной связи с родиной и критическим отношением к этой «стране филистеров», — близость и отталкивание тесно переплетаются между собой. Он воспевает Германию так, как десятилетие назад он воспевал в «Книге песен» возлюбленную («О Германия, моя недосягаемая возлюбленная!»). Родина занимает теперь место недоступной красавицы, которая отворачивается от поэта, не понимая его глубочайших чувств, и которая на самом деле не так уж достойна поклонения, как кажется охваченному любовью поэту. Чувство это представляется самому поэту неразумным и сумасбродным, — и все же непреодолимым. Стихотворение «И я когда-то знал край родимый…», — одно из самых прекрасных у Гейне, — выдержано целиком в образном ключе «Книги песен», и только формы прошедшего времени указывают на то, что поэт уже несколько отошел от настроений тех лет. В стихотворении «Ночные мысли», написанном в 1843 году, до первой поездки на родину, это элегическое чувство к прошлому, к Германии достигает своей вершины.
Сборник «Новые стихотворения», как и «Книга песен», содержит раздел «Романсы». Начиная с последней трети XVIII века — со времен Бюргера, Гете и Шиллера — в Германии возникла богатая романсная и балладная поэзия. Но уже в творчестве романтиков баллада в известной степени утратила свое демократическое содержание и связь с актуальными вопросами современности. Гейне восстановил эту утраченную связь. Для ранней баллады «Гренадеры» он заимствовал сюжет из живой современности, что было в то время чем-то необычным. Поскольку на всем европейском континенте победа над Наполеоном означала реставрацию феодализма и затухание революционного пламени, всякий, кто обнаруживал симпатии к Наполеону, считался притаившимся якобинцем. Говоря от имени двух солдат разбитой наполеоновской армии, мечтающих о возвращении императора, Гейне выступил тем самым против существующих порядков. Баллада почти открыто звучала как политическое стихотворение.
В других балладах Гейне использовал исторические сюжеты, античные сказания и легенды, переосмысляя их в соответствии со своими идеями о революции. На протяжении всего своего творчества Гейне интересовался народной песней, легендой, сказкой и обстоятельно раскрыл свое понимание народного творчества в прозаических произведениях; в безымянных памятниках народного творчества поэт видел неофициальную культуру немецкого народа, существование которой свидетельствовало о том, что народ не полностью подчинился господствующей христианской идеологии. В образах сказок — великанов и гномов, русалок и эльфов — продолжали жить языческие традиции; фольклорные образы, по мнению Гейне, вели свое происхождение от античных богов и полубогов, обреченных на подпольное существование, превращенных в эпоху христианского средневековья в злых духов и чертей. Борьба между христианским и языческим мировоззрением, запечатленная в древних сказаниях, имела для Гейне величайшее актуальное значение. Язычество означало приятие жизни, стремление к земному счастью, христианство — отрицание жизни, аскетизм, надежду на лучшее в ином мире. Поскольку же вера в потусторонний, лучший мир являлась существенным препятствием к тому, чтобы народ осознал свои возможности и предъявил свои права на лучшую жизнь, преодоление христианского аскетизма, как и буржуазно-идеалистического понимания добродетели, было важнейшей предпосылкой для социального освобождения. Так называемая «эмансипация плоти» не имела у Гейне ничего общего с пассивным эпикуреизмом, наоборот, она была существенным элементом и его сенсуалистической, близкой к материализму философии и его революционных устремлений. Таким образом, баллады Гейне, раскрывая его понимание прошлого, вместе с тем всегда актуальны. Речь идет о праве на земное счастье и тогда, когда поэт рассказывает о том, как рыцарь Олаф, несломленный, принимает смерть, насладившись любовью дочери короля («Рыцарь Олаф»); и тогда, когда поэт описывает раскаяние мужа, убившего изменницу-жену, покорившуюся силе песнопения («Фрау Метта»). Язычество и христианство сталкиваются в поэме «Тангейзер» — свободном переложении старой немецкой народной баллады. Здесь Гейне особенно сильно модернизирует исходный сюжет, превращая поэму в политическую сатиру на современную Германию. Тем самым поэма «Тангейзер» предваряет политическую лирику Гейне сороковых годов. Правда, политические стихотворения Гейнс писал во все периоды творчества. В юные годы он воспевал в еще беспомощных традиционных стихах освободительную войну 1813 года; в двадцатых годах он высмеивал национализм «буршеншафтов», спесь прусских лейтенантов и филистерскую узость бюргеров.
После Июльской революции политические мотивы начинают звучать все более отчетливо благодаря сопоставлению Германии и Франции. Но по сравнению с прозой Гейне — «Путевыми картинами», «Французскими делами», «Романтической школой», «Историей религии и философии в Германии» и различными предисловиями к его книгам, — где он смело, остроумно, ярко высмеивал господствующие отношения и пропагандировал революционный путь развития Германии, в его лирике прямых политических выпадов до сих пор было меньше. Положение изменилось с 1840 года, и тем самым начался новый этап в творчестве Гейне.
Толчком послужило начало оппозиционного движения либеральной буржуазии и демократических слоев мелкой буржуазии в Пруссии. В результате промышленного подъема (центром промышленного развития стала Рейнская область) были выдвинуты, приуроченные к смене царствования, требования свободы печати и конституции для Пруссии; усилились нападки на господство дворян, церкви и бюрократии. Правительство пыталось справиться с этим движением с помощью усиления репрессий. Буржуазные газеты, выражавшие оппозиционные настроения, запрещались и возникали вновь; издатели и книготорговцы измышляли все новые и новые уловки, чтобы обойти цензуру; листовки напоминали о том, что в 1813 году правивший тогда король, который нуждался в своем народе для победы над Наполеоном, обещал конституцию, но обещания не сдержал. Наряду с этим движением возникла философская оппозиция (младогегельянцы, Л. Фейербах, молодые Маркс и Энгельс), большая политическая литература и политическая лирика. Молодые поэты воспевали немецкое единство и свободу, обращаясь к прусскому королю и к народу; многие их стихи звучали так, точно величие Германии уже достигнуто, а завоевание свободы не представляет особых трудностей.
Гейне не присоединился к этому хору. Некоторое время он относился довольно скептически как к этому политическому движению, так и к его литературному выражению. Классической страной революции для него оставалась Франция; жители Парижа неоднократно доказывали, выходя на улицы и строя баррикады, что не намерены вечно терпеть угнетение. С 1840 года Гейне снова стал публиковать в газетах статьи, посвященные общественной жизни Франции (он издал их позднее отдельной книгой под заглавием «Лютеция»); в этих статьях он g еще большей настойчивостью, чем прежде, говорил о социальных противоречиях и грядущих битвах. Он писал о рабочих клубах, в которых обсуждаются социалистические и коммунистические сочинения; о том громадном впечатлении, какое произвели на него исполненные грозной силы песни, которые распевались в мастерских. Все это, происходившее вне официальной общественной жизни, казалось ему более важным для будущего, нежели рассчитанные на внешний эффект парламентские дебаты или правительственные распоряжения, о которых писала пресса и говорили в салонах. Именно это и составляло для него современную политическую и общественную жизнь. Что же касается Германии, то поначалу Гейне сомневался в том, что «в этой стране филистеров», стране «чистой теории» может возникнуть серьезное политическое движение. Поэтому он сомневался и в ценности тех политических стихов, в которых с воодушевлением воспевалась наступающая «весна народов» и победившая свобода. Особенно фальшиво звучали для его ушей националистические, то есть антифранцузские ноты в воспевании «свободного немецкого Рейна» и немецкого единства под эгидой Пруссии. Риторическое, высокопарное выражение либеральных идей — со всеми, свойственными им иллюзиями, со всей их ограниченностью — претило ему как с политической, так и с художественной точки зрения. Поэтому он выступал в стихах и в прозе с серьезной критикой, а чаще с ироническими или откровенно насмешливыми замечаниями в адрес современной «тенденциозной поэзии». Так, он спрашивал юного Георга Гервега, одного из самых популярных в те годы певцов свободы: действительно ли миновала зима и Германия предстала в весеннем уборе? Не цветет ли эта весна лишь в воображении поэта? («Георгу Гервегу»). Или иронически советовал немецким поэтам не воспевать больше своих возлюбленных, а будить трубным гласом народ, употребляя при этом только общие слова («Тенденция»). О стихах Гофмана фон Фаллерслебена Гейне говорил: они годятся лишь для того, чтобы филистеру слаще казались еда и табак в его привычном кабачке. Мелкобуржуазная оппозиция и ее литература не имеют понятия о «глубинных проблемах революции», справедливо считал Гейне: для нее идеалом являются буржуазные порядки, в то время как в наиболее передовых странах, в Англии и Франции, уже пришли к убеждению, что эти порядки означают господство богатых над бедными, капитала над трудом. Всего лишь несколько лет спустя Маркс и Энгельс писали в «Немецкой идеологии» о том, что немецкую идеологию нужно критиковать с позиции, «находящейся вне Германии». К решению существенных вопросов Гейне подходил именно с такой позиции.
Но Гейне недолго находился в оппозиции к оппозиции. Когда борьба обострилась, когда, например, Гервег и Фрейлиграт вынуждены были уехать из Германии (1843 и 1844 гг.); когда наряду с другими газетами и журналами в Кельне была запрещена «Рейнская газета» (1843 г.), редактором которой был юный Маркс; когда восстание силезских ткачей (1844 г.) возвестило начало открытых боев между буржуазией и пролетариатом и в Германии, — тогда для Гейне его противоречия с либералами, с мелкобуржуазными демократами отошли на задний план и он направил острие своей критики против господствующих немецких порядков. Политические стихи, которые он вновь начал писать, свидетельствовали о превосходстве его позиции и его поэтического таланта. Когда он выступал против прусского короля, то вовсе не для того, чтобы, подобно Гервегу и другим, поучать его или убеждать в преимуществе свободы, а для того, чтобы отучить немецкий народ раз и навсегда от почтения к королям «божьей милостью». Гейне так высмеял короля, что умеренные либеральные круги поторопились отмежеваться от поэта. Не больше, чем прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV, посчастливилось баварскому королю, — Гейне написал «Хвалебные песни королю Людвигу» для «Немецко-французского ежегодника», издававшегося Марксом и Руге; за это поэт удостоился чести оказаться вместе с Марксом в одном списке лиц, подлежащих аресту. С тех пор Гейне никогда уже не решался ступить на прусскую землю. Поэт едва избежал высылки из Франции, которой добивались у французского правительства прусские власти (Маркс, как известно, должен был уехать из Парижа в феврале 1845 г.).