Стихотворения

Мей Лев Александрович

«Когда ты, склонясь над роялью…» ^**

Когда ты, склонясь над роялью, До клавишей звонких небрежно Дотронешься ручкою нежной, И взор твой нальется печалью. И тихие, тихие звуки Мне на душу канут, что слезы, Волшебны, как девичьи грезы, Печальны, как слово разлуки, — То жаль мне бывает печали И грусти моей мимолетной; Теперь ты грустишь безотчетно — Всегда ли так будет, всегда ли? Когда ж пламя юности жарко По щекам твоим разольется, И грудь, как волна, колыхнется, И глазки засветятся ярко, И быстро забегают руки, И звуков веселые волны Польются, мелодии полны, — Мне жаль, что так веселы звуки. Мне жаль, что ты так предаешься Веселью, забыв о печали: Мне кажется все, что едва ли Ты так еще раз улыбнешься… 1844

«Не знаю, отчего так грустно мне при

ней…» ^**

Не знаю, отчего так грустно мне при ней? Я не влюблен в нее: кто любит, тот тоскует, Он болен, изнурен любовию своей. Он день и ночь в огне — он плачет и ревнует… Я не влюблен… при ней бывает грустно мне — И только… Отчего — не знаю. Оттого ли, Что дума и у ней такой же просит воли, Что сердце и у ней в таком же дремлет сне? Иль от предчувствия, что некогда напрасно, Но пылко мне ее придется полюбить? Бог весть! А полюбить я не хотел бы страстно: Мне лучше нравится — по-своему грустить. Взгляните, вот она: небрежно локон вьется, Спокойно дышит грудь, ясна лазурь очей — Она так хороша, так весело смеется… Не знаю, отчего так грустно мне при ней? 1844

БЕГИ ЕЕ ^**

Беги ее… Чего ты ждешь от ней? Участия, сочувствия, быть может? Зачем же мысль о ней тебя тревожит? Зачем с нее не сводишь ты очей? Любви ты ждешь, хоть сам еще не любишь. Не правда ли?.. Но знаешь: может быть, Тебе придется страстно полюбить — Тогда себя погубишь ты, погубишь… Взгляни, как эта ручка холодна, Как сжаты эти губы, что за горе Искусно скрыто в этом светлом взоре… Ты видишь, как грустна она, бледна… Беги ее: она любила страстно И любит страстно самое себя, И, как Нарцис, терзается напрасно, И, как Нарцис, увянет, все любя… Не осуждай: давно, почти дитятей, Она душой и мыслью стала жить; Она искала родственных объятий: Хотелось ей кого-нибудь любить… Но не с кем было сердцем породниться, Но не с кем было чувством поделиться, Но некому надежды передать, Девичьи сны и грезы рассказать. И показалось ей, что нет на свете Любви — одно притворство; нет людей — Все — дети, все — бессмысленные дети, Без сердца, без возвышенных страстей. И поняла она, что без привета Увянуть ей, как ландышу в глуши, И что на голос пламенной души Ни от кого не будет ей ответа. И только богу ведомо, как ей Подчас бывало тяжело и больно… И стала презирать она людей И веру в них утрачивать невольно. Науку жизни зная наизусть, Таит она презрение и грусть, И — верь — не изменят ни разговоры Ни беглая улыбка ей, ни взоры. Но с каждым днем в душе ее сильней И доброты и правой злобы битва… И не спасет ее от бед молитва… Беги ее, но… пожалей о ней. 1844

ОКТАВЫ

С. Г. П<олян>ской

В альбомы пишут все обыкновенно Для памяти. Чего забыть нельзя? Все боле или менее забвенно. Писать в альбомы ненавижу я, Но вам пишу и даже — откровенно. Не знаю я — вы поняли ль меня? А я, хоть вас еще недавно знаю, Поверьте мне, вас очень понимаю. Мне говорили многое о вас: Я слушал все, внимательно-покорен: Народа глас, известно, божий глас! Но слишком любопытен был и вздорен, И несогласен этот весь рассказ; Притом же белый цвет всегда так черен: Я захотел поближе посмотреть — О чем так стоит спорить и шуметь? Я познакомился — вы были мне соседка. Я захотел понять вас, но труды Мои все пропадали, хоть нередко Я нападал на свежие следы. Сначала думал я, что вы кокетка, Потом, что вы уж чересчур горда; Теперь узнал: вы заняты собою, Но девушка с рассудком и душою. И нравитесь вы мне, но не за то, Что вы любезны, хороши собою: Меня не привлечет к себе никто Уменьем говорить и красотою, Хорошенькое личико — ничто, Когда нет искры чувства за душою, А женский ум — простите ль вы меня? — Почти всегда — пустая болтовня. Но вы мне нравитесь, как исключенье Из женщин, именно за то, что вы Умели обуздать в себе стремленье И пылкость чувств работой головы, За то, что есть и в вас пренебреженье К понятьям света, говору молвы, Что вам доступны таинства искусства, Понятен голос истины и чувства. За это я люблю вас и всегда Любить и помнить буду вас за это. Кто знает? может быть — пройдут года, — Вас отравит собой дыханье света, И много вы изменитесь тогда, И все, чем ваша грудь была согрета, Придется вам покинуть и забыть; Но я сказал, что буду вас любить… Любить за прежнее былое… много Я вам обязан… несколько минут Идем мы вместе жизненной дорогой, Но с вами версты поскорей бегут. Я не считаю их: ведь, слава богу, Куда-нибудь они да приведут, — И все равно мне — дольше иль скорее… А все-таки мне с вами веселее! Другая приняла слова мои За чистое любовное признанье, Но вам не нужно объяснять любви, Но с вами мне не нужно оправданье. Попутчики пока мы на пути, И разойдемся, лишь воспоминанье Останется о том, кто шел со мной Тогда-то вот, дорогою одной. И то навряд: — свое возьмет забвенье Забудете меня вы… Впрочем, я И не прошу вас — сделать одолженье И вспомнить обо мне: ведь вам нельзя Мне уделить хотя одно мгновенье… Мне одному?.. Вы поняли меня? Конечно, да: — вы тоже прихотливы И сами, как и я, самолюбивы… 1844

КАНУН 184… ГОДА

Уж полночь на дворе… Еще два — три мгновенья, — И отживающий навеки отживет И канет в прошлое — в ту вечность без движенья… Как грустно без тебя встречать мне Новый год… Но, друг далекий мой, ты знаешь, что с тобою Всегда соединен я верною мечтою: Под обаянием ее могучих чар, Надеждой сладкою свидания волнуем, Я слышу бой часов, и каждый их удар Тебе передаю горячим поцелуем. 1844 (?)

«О ты, чье имя мрет на трепетных устах…»

О ты, чье имя мрет на трепетных устах, Чьи электрически-ореховые косы Трещат и искрятся, скользя из рук впотьмах, Ты, душечка моя, ответь мне на вопросы: Не на вопросы, нет, а только на вопрос: Скажи мне, отчего у сердца моего Я сердце услыхал, не слыша своего? Конец 1840-х или начало 1850-х годов

БАРКАРОЛЛА ^**

Стихнул говор карнавала, На поля роса упала, Месяц землю серебрит, Все спокойно, море спит. Волны нянчают гондолу… «Спой, синьора, баркароллу! Маску черную долой, Обойми меня и пой!..» «Нет, синьор, не скину маски, Не до песен, не до ласки; Мне зловещий снился сон, Тяготит мне сердце он». «Сон приснился, что ж такое? Снам не верь ты, все пустое; Вот гитара, не тоскуй, Спой, сыграй и поцелуй!..» «Нет, синьор, не до гитары; Снилось мне, что муж мой старый Ночью тихо с ложа встал, Тихо вышел на канал, Завернул стилет свой в полу И в закрытую гондолу, Вот, как эта, там вдали — Шесть немых гребцов вошли…» <1850>

СЕКСТИНА ^**

Опять, опять звучит в душе моей унылой Знакомый голосок, и девственная тень Опять передо мной с неотразимой силой Из мрака прошлого встает, как ясный день; Но тщетно памятью ты вызван, призрак милый! Я устарел: и жить и чувствовать — мне лень. Давно с моей душой сроднилась эта лень, Как ветер с осенью угрюмой и унылой, Как взгляд влюбленного с приветным взглядом милой Как с бором вековым таинственная тень; Она гнетет меня и каждый божий день Овладевает мной все с новой, с новой силой. Порою сердце вдруг забьется с прежней силой; Порой спадут с души могильный сон и тень; Сквозь ночи вечные проглянет светлей день: Я оживу на миг и песнею унылой Стараюсь разогнать докучливую лень. Но краток этот миг, нечаянный и милый… Куда ж сокрылись вы, дни молодости милой, Когда кипела жизнь неукротимой силой, Когда печаль и грусть скользили, словно тень, По сердцу юному, и тягостная лень Еще не гнездилась в душе моей унылой, И новым красным днем сменялся красный день? Увы!.. Пришел и он, тот незабвенный день, День расставания с былою жизнью милой… По морю жизни я, усталый и унылый, Плыву… меня волна неведомою силой Несет — бог весть куда, а только плыть мне лень. И все вокруг меня — густая мгла и тень. Зачем же, разогнав привычную мне тень, Сквозь ночи вечные проглянул светлый день? Зачем, когда и жить и чувствовать мне лень, Опять передо мной явился призрак милый, И голосок его с неотразимой силой Опять, опять звучит в душе моей унылой? <1851>

«О господи, пошли долготерпенье!..»

О господи, пошли долготерпенье! Ночь целую сижу я напролет, Неволю мысль цензуре в угожденье, Неволю дух — напрасно! Не сойдет Ко мне твое святое вдохновенье. Нет, на кого житейская нужда Тяжелые вериги наложила, Тот — вечный раб поденного труда, И творчества живительная сила Ему в удел не дастся никогда. Но, господи, ты первенцев природы Людьми, а не рабами создавал. Завет любви, и братства, и свободы Ты в их душе бессмертной начертал, А твой завет нарушен в род и роды. Суди же тех всеправедным судом, Кто губит мысль людскую без возврата, Кощунствует над сердцем и умом — И ближнего, и кровного, и брата Признал своим бессмысленным рабом. 1855 (?)

В АЛЬБОМ («Я не хочу для новоселья…») ^**

гр. Е. П. Ростопчиной

Я не хочу для новоселья Желать вам нового веселья И всех известных вам обнов, Когда-то сшитых от безделья И красных слов. Но дай вам бог, под новым кровом, Стереть следы старинных лез, Сломать шипы в венце терновом И оградиться божьим словом От старых гроз. А если новые печали На долю вам в грядущем пали, Как встарь, покорствуйте творцу И встретьте их, как встарь встречали, Лицом к лицу. Пусть вера старая основой Надежде старой будет вновь, И, перезрев в беде суровой, Пускай войдет к вам гостьей новой Одна любовь. <1856>