Стихотворения
Шрифт:
Или как писал он в другом письме:
«Не могу принять полностью чересчур утонченную жизнь, оторванную от земли и хлеба».
Это вовсе не значит, что он в каком-то смысле изгонял от своих стихов «утонченность». Но его стихи никогда не забывают о земных корнях утонченной мысли и чувства.
И еще одно принципиальное положение о творчестве (из письма от 21 сентября 1965 года):
«Мне нужно всегда отрешиться прежде от всяких мнений, от „литературы“».
В приведенных высказываниях поэта не трудно увидеть противоречие — притом достаточно
Но это реальное и плодотворное противоречие, лежащее в самой основе лирики Прасолова. Правда, сила и ценность его творчества не в самом по себе этом противоречии, но в способности поэта утвердить «равновесие», способности, по его собственному определению, — пожалуй, несколько вычурному — «балансировать, как на лезвии».
Но отсюда и возникает трудность восприятия и понимания поэзии Прасолова, ибо ведь и ее читатель в какой-то мере должен быть способен «балансировать, как на лезвии».
Иначе какая-нибудь из сторон противоречия «перевесит», и стихи предстанут либо как чрезмерно земные, прозаичные, либо, наоборот, как слишком отвлеченные, «велеречивые».
Вот, скажем, прасоловские стихи о Галине Улановой «Прощаюсь с недругом и другом…» (оно не из самых лучших, но в нем наглядно выступает то, о чем я говорю.) Оно может быть воспринято и как слишком «заземленное» («в первый раз свое почувствовала тело», «аплодисментов потный плеск» и т. п.), и, напротив, как «велеречивое» и чрезмерно «романтическое» (о том же теле балерины — «как ему покорны души!», «и вот лечу, и вот несу все, с чем вовеки не расстанусь» и т. д.).
Мне уже приходилось сталкиваться и с тем, и с другим представлением о лирике Алексея Прасолова.
Но у настоящей поэзии есть удивительное свойство: с течением времени она как бы сама раскрывает себя. Возможно, дело не в поэзии, а в читателях, которые лишь со временем открывают для себя ранее невнятные для них ценности. Но ведь поэт-то так или иначе предвидит, что его творчество в конце концов будет «открыто»,
Что вдруг услышат близь и даль То, что сейчас он шепчет…Следует, впрочем, сказать о том, что стихи Алексея Прасолова нельзя читать между делом, для отдыха и развлечения. Их нужно пережить.
Художественный смысл поэзии Алексея Прасолова сложен и богат. О нем не скажешь на нескольких страничках. Но об одном — может быть, существеннейшем — моменте нельзя не упомянуть здесь. Алексей Прасолов стремился освоить, осмыслить, понять (конечно, понять поэтически) мир во всей его цельности, во всем его противоречивом единстве.
Этот творческий замах подчас выражался совсем открыто, скажем, даже в названии книги поэта: «Земля и зенит». К стихам Алексея Прасолова подошли бы и такие заголовки: «Тело и душа», «Быт и бытие»…
Вообще-то к целостному освоению мира стремится так или иначе вся серьезная поэзия. Но как редки достижения на этом пути! Попытки охватить цельность мира сплошь и рядом оборачиваются абстрактной риторикой или хаотическим нагромождением образов.
Поэтический мир Алексея Прасолова победно сопрягает крайние точки мировой «вертикали» — от небесного зенита до земных глубин. Своего рода модель этого мира можно видеть в прасоловском образе не замерзающего зимой озера:
…И я опять иду сюда, Томимый тягой первородной. И тихо в пропасти холодной К лицу приблизилась звезда.Уже, так сказать, чисто символическая, неощущаемая как материальное явление звезда приближается к человеческому лицу в холодной пропасти озера — таково одно из характерных выражений поэтического мира Прасолова.
Или другой пример — в стихотворении о весне («И что-то задумали почки…»):
…И с неба, как будто считая, Лучом по стволам провело, И капли стеклянные нижет, Чтоб градом осыпать потом, И, юное, в щеки мне дышит Холодным смеющимся ртом.В безличном «существе» весны сопряжены как бы только угадываемый (символический) небесный луч, пересчитывающий деревья, и телесно осязаемое дыхание.
Подобное же органическое сочетание наблюдаем и в стихотворении «Вознесенье железного духа…», где
Крепко всажена в кресло старуха, Словно ей в небеса — не на час, —и в то же время она
Как праматерь, глядит из окна… …И подвержено все без раздела Одобренью ее и суду.Для поэзии Алексея Прасолова, осмысляющей целостность мира, словно вообще не существуют многие противоречия, которые стали камнем преткновения для других поэтов — противоречия природы и техники («Аэропорт перенесли…»), душевной непосредственности и интеллектуальности («Мать наклонилась, но век не коснулась…»), житейской прозы и возвышенных идеалов («Заняться как будто и нечем…») и т. п.
Нет нужды доказывать, что эта способность воплотить цельный смысл мира — способность, которая, конечно, оплачена всей жизнью поэта — чрезвычайно важна и ценна.
Я не пишу статью «критического» характера. И все же не могу не отметить, что — если говорить по самому большому счету, диктуемому поэтической классикой, — меня удовлетворяет в наследии Алексея Прасолова далеко не все.
Во-первых, поэт не всегда обретал то «равновесие» земного и духовного, о котором он сам говорил и к которому так упорно, я бы сказал, героически стремился.
Даже в таких поистине замечательных стихотворениях, как «Черней и ниже пояс ночи…», «Я не слыхал высокой скорби труб…», «И что-то задумали почки…», «Вчерашний день прикинулся больным…», это «равновесие» подчас утрачивается и подлинно поэтическая стихия подменяется либо прозаичностью, либо «велеречивостью».