Эскалатор уносит из ночиВ бесконечность подземного дня.Может, так нам с тобою короче,Может, здесь нам видней от огня…Загрохочет, сверкая и воя,Поезд в узком гранитном стволе,И тогда, отраженные, двоеВстанем в черно-зеркальном стекле.Чуть касаясь друг друга плечами,Средь людей мы свои — не свои,И слышней и понятней в молчаньеНарастающий звон колеи.Загорайся, внезапная полночь!В душном шорохе шин и подошвТы своих лабиринтов не помнишьИ надолго двоих разведешь.Так легко — по подземному кругу,Да
иные круги впереди.Фонарем освещенную рукуПодняла на прощанье: «Иди…»Не кляни разлучающей ночи,Но расслышь вековечное в ней:Только так на земле нам короче,Только так нам на свете видней.28 марта 1966
«Лес расступится — и дрогнет…»
Лес расступится — и дрогнет,Поезд — тенью на откосах,Длинно вытянутый грохотНа сверкающих колесах.Раскатившаяся тяжесть,Мерный стук на стыках стали,Но, от грохота качаясь,Птицы песен не прервали.Прокатилось, утихая,И над пропастью оврагаТолько вкрадчивость глухаяЧеловеческого шага.Корни выползли ужами,Каждый вытянут и жилист,И звериными ушамиЛистья все насторожились.В заколдованную небыльПтица канула немая,И ногой примятый стебельСтрах тихонько поднимает.1966
«Зеленый трепет всполошенных ивок…»
Зеленый трепет всполошенных ивок,И в небе — разветвление огня,И молодого голоса отрывок,Потерянно окликнувший меня.И я среди пылинок неприбитыхПочувствовал и жгуче увидалИ твой смятенно вытесненный выдох,И губ кричащих жалобный овал.Да, этот крик — отчаянье и ласка,И страшно мне, что ты зовешь любя,А в памяти твой облик — словно маска,Как бы с умершей снятая с тебя.1966
«Небеса опускались мрачней…»
Ночь. Аэропорт.
Небеса опускались мрачней,Я искал три сигнальных огня.Ты скажи, сколько дней и ночейОжиданью учила меня?И свершилось: мы знаем свой час,Знаем, что нам отныне дано,И не скрыть от взыскующих глаз,Что доступнее счастья оно.И когда три сигнальных огняВспыхнут в небе — былому в ответ,Все из дали зовешь ты меня —Та, которой в тебе уже нет.1966
«Уже огромный подан самолет…»
Уже огромный подан самолет,Уже округло вырезанной дверцейВоздушный поглощается народИ неизбежная, как рифма «сердце», —Встает тревога и глядит, глядитСтеклом иллюминатора глухогоВ мои глаза — и тот, кто там закрыт,Уже как будто не вернется снова.Но выдали — еще минута есть —Оттуда, как из мира из иного,Рука — последний непонятный жест,А губы — обеззвученное слово.Тебя на хищно выгнутом крылеСейчас поднимет этой легкой силой,—Так что ж понять я должен на земле,Глядящий одиноко и бескрыло?Что нам — лететь? Что душам сужденаПространства неизмеренная бездна,Что превращает в точку нас она,Которая мелькнула и исчезла?Пусть — так. Но там, где будешь ты сейчас,Я жду тебя, — в надмирном постоянствеЛечу, — и что соединяет нас,Уже не затеряется в пространстве.1966
«И все как будто кончено…»
И все как будто кончено — прощай.А ты — клубись, непролитая туча,Но мой ни в чем не виноватый крайОсенней думою не угнетай,Непамятливых памятью не мучай,А
помнящим хоть час забвенья дай.И только сердцу вечно быть виновнымВо всем, что так мучительно давно в немИ все же чисто, словно в первый час:Вошла — и руки белые сложила,И тонко веки темные смежила,И безысходно в сердце улеглась.Теперь иди, куда захочешь в мире…А для меня он ни тесней, ни шире, —Земля кругом и мерзлая жива,И вижу я под неподвижной тучей,Как зеленеет смело и колючеНежданная предзимняя трава.1966
«Тянулись к тучам…»
Тянулись к тучам, ждали с высотыПустым полям обещанного снега,В котором есть подобье добротыИ тихой радости. Но вдруг с разбегаУдарило по веткам молодым,Как по рукам, протянутым в бессилье,Как будто неположенного имОни у неба темного просили.И утром я к деревьям поспешил:Стволов дугообразные изгибы,Расщепы несогнувшихся вершин,Просвеченные ледяные глыбы,Висячей тяжестью гнетущие мой лес,Увидел я… И все предстало здесьПобоищем огромным и печальным,И полоса поникнувших берез,С которой сам я в этом мире рос,Мне шествием казалась погребальным.Когда ж весною белоствольный стройЛиствою брызнул весело и щедро,Дыханье запыхавшегося ветраПрошло двойным звучаньем надо мной.Живое лепетало о живом,Надломленное стоном отвечало,Лишь сердце о своем пережитомИскало слов и трепетно молчало.1966
«Я тебя молю не о покое…»
Я тебя молю не о покое.Ты иным зовешь меня сюда:Надо мной бессмертье голубое —Купола твои, Шах-и-Заинда.Я пришел не скорбным и не нищим,Но в священной каменной пылиМы смятенным духом вечно ищем,Словно здесь родное погребли.О искусство, возврати потери,Обожги узором древних стен,Чтобы мог я в мире соизмерить,Что ушло и что дано взамен.1966
«Там — за деревянною оградой…»
Там — за деревянною оградойДвинется живой круговорот.Раковина вспыхнувшей эстрады,Как морская, запоет.Вальс тебя закружит,Завертит,Смуглыми рукамиЗахватив.Каблучки отточенноНачертятНа кругу мелодии извив.Вся ты — в повороте горделивом,Вся ты —Зазывающий напев:— Хочешь, проведуПо всем извивам,Локотками горя не задев!..Девочка,Танцующего счастьяЗнающему сердцу нет.Раковина черной пастьюПоглотила музыку и свет.1966
«Еще метет во мне метель…»
Еще метет во мне метель,Взбивает смертную постельИ причисляет к трупу труп, —То воем обгорелых труб,То шорохом бескровных губТа, давняя метель.Свозили немцев поутру.Лежачий строй — как на смотру,И чтобы каждый видеть мог,Как много пройдено земель,Сверкают гвозди их сапог,Упертых в белую метель.А ты, враждебный им, гляделНа руки талые вдоль тел.И в тот уже беззлобный мигНе в покаянии притих,Но мертвой переклички ихНарушить не хотел.Какую боль, какую местьТы нес в себе в те дни! Но здесьЗадумался о чем-то тыВ суровой гордости своейКак будто мало было ейОдной победной правоты.1967