И опять возник он с темным вязом —Прямо с неба нисходящий склон.Ты с какой минутой жизни связан?Памятью какою осенен?Ничего припомнить не могу я,Ничего я вслух не назову.Но, как речь, до времени глухую,Шум листвы я слышу наяву.В этом шуме ни тоски ни смуты,Думы нет в морщинах на стволе, —Делит жизнь на вечность и минутыТот, кто знает срок свой на земле.И к стволу я телом припадаю,Принимаю ток незримых сил,Словно сам я ничего не знаюИли знал, да здесь на миг забыл.16 августа 1970
«В тяжких волнах наружного гула…»
В
тяжких волнах наружного гулаИ в прозрачном дрожанье стеклаТа же боль, что на время уснулаИ опять, отдохнув, проняла.Вижу — смотрит глазами твоими,Слышу — просит холодной воды.И горит на губах моих имяРазделенной с тобою беды.Все прошло. Что теперь с тобой делят?Это старый иль новый обряд?Для иного постель тебе стелютИ другие слова говорят.Завтра нам поневоле встречаться.Тихий — к тихой взойду на крыльцо,И усталое грешное счастье,Не стыдясь, мне заглянет в лицо.И, как встреча, слова — поневоле,Деловые слова, а в душеНемота очистительной боли —Той, что ты не разделишь уже.19 августа 1970
«В час, как дождик…»
В час, как дождик короткий и празднично чистыйЧем-то душу наполнит,Молодая упругость рябиновой кистиО тебе мне напомнит.Не постиг я, каким создала твое сердце природа,Но всегда мне казалось,Что сродни ему зрелость неполного раннего плодаИ стыдливая завязь.А мое ведь иное — в нем поровну мрака и света.И порой, что ни делай,Для него в этом мире как будто два цвета —Только черный и белый.Не зови нищетой — это грани враждующих истин.С ними горше и легче.Ты поймешь это все, когда рук обессиленных кистиМне уронишь на плечи.20 августа 1970
«Уходи. Я с ней один побуду…»
Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой…
А. Ахматова
Уходи. Я с ней один побуду,Пусть на людях, но — наедине.Этот час идет за мной повсюду,Он отпущен только ей и мне.Я к ее внезапному приходуЗамираю, словно на краю,Отдаю житейскую свободуЗа неволю давнюю мою.Обняла — и шум пошел на убыль,И в минуты частых наших встречЧем жесточе я сжимаю губы,Тем вернее зреющая речь.Эта верность, знаю я, суроваК тем, кому дается с ранних дней,И когда ей требуется слово,Дай — судьбой рожденное твоей.И опять замрет звучанье чувстваИ глаза поймут, что ночь светла.А кругом — торжественно и пусто:Не дождавшись, ты давно ушла.24 августа 1970
«В ковше неотгруженный щебень…»
В ковше неотгруженный щебень,Как будто случилась беда.В большой котловине от небаГлубокой казалась вода.К холодной и чистой купелиСходил по уступам мой день,И грани уступов горели,Другие — обрезала тень.Я видел высокую стену,Что в небо и в воду ушла,И росчерком — белую пену,Что ярко к подножью легла.Я слышал, как звонче и чаще —Невидимый — камень стучал,Обрушенный днем уходящим,За ним он катился в провал.В паденье ничто не боролось,Лишь громко зевнула вода —И подал призывный свой голос, —И подал я голос тогда,И грозным иссеченным ликомКо мне обернулась стена,С вниманьем таинственно-дикимЕго принимала она.А голос в пространстве вечернем,Какою-то силой гоним,Метался — огромный, пещерный,Не сходный с ничтожным моим.И бездна предстала иною:Я чувствовал близость светил,Но голос, исторгнутый мною,Он к предкам моим восходил.24—26 августа 1970
«И вышла мачта черная — крестом…»
И вышла мачта черная — крестом,На барже камень, сваленный холмом,И от всего, что плыло мне навстречу,Не исходило человечьей речи.И к берегам, где меркли огоньки,Вода ночная в ужасе бросалась,А после долго посреди рекиСама с собой с разбегу целовалась.Сгустилась темь. Костер совсем потух.Иными стали зрение и слух.Давно уж на реке и над рекоюВсе улеглось. А что-то нет покоя.29 августа 1970
«Как ветки листьями облепит…»
А. Т. Т.
Как ветки листьями облепит,Растают зимние слова,И всюду слышен клейкий лепет —Весны безгрешная молва.И сколько раз дано мне встретитьНа старых ветках юных их —Еще неполных, но согретых,Всегда холодных, но живых?Меняй же, мир, свои одежды,Свои летучие цвета,Но осени меня, как прежде,Наивной зеленью листа.Под шум и лепет затоскую,Как станет горько одному,Уйду — и всю молву людскую, —Какая б ни была, — приму.1970
«В эту ночь с холмов…»
А. С.
В эту ночь с холмов, с булыжных улицСобирались силы темных вод.И когда наутро мы проснулись,Шел рекой широкий ледоход.Размыкая губы ледяные,Говорила вольная вода.Это было в мире не впервые,Так зачем спешили мы сюда?А река — огромная, чужая,Спертая — в беспамятстве идет,Ничего уже не отражаяВ мутной перекошенности вод.От волны — прощальный холод снега,Сочный плеск — предвестье первых слов,И кругом такой простор для эха,Для далеких чьих-то голосов.Нет мгновений кратких и напрасных —Доверяйся сердцу и глазам:В этот час там тихо светит праздник,Неподвластный нам.1970
«Замученные свесились цветы…»
Замученные свесились цветы —От чьих-то рук избавила их ты,И вот теперь они у изголовьяГубами свежесть ночи ловят.И эта ночь с холодною звездой,С цветами, что раскрылись над тобой,С твоим теплом, распахнутым и сонным,Пронизана высоким чистым звоном.Но я шагну — и в бездне пустотыНасторожатся зрячие цветы,И оборвется звон высокой ночи —Все это ложь, что сердце мне морочит.Еще мой день под веками горит,Еще дневное сердце говорит,Бессонное ворочается слово —И не дано на свете мне иного.1970
«…Да, я не часто говорю с тобой…»
Н. Б.
…Да, я не часто говорю с тобойИ, кажется, впервые — слишком длинно.Здесь ветер, долгий, жаркий, полевой,Идет спокойно ширью всей равнины.И вот, встречаясь с ветром грудь на грудь,Себе кажусь я грубым и плечистым.И я, и он на стане где-нибудь,Мы оба пахнем, словно трактористы,Дымком, соляркой, тронутой землей,Горячей переломанной соломой.Здесь жизни ход — натруженный, иной(И, может статься, чересчур земной),Чем там, где люди сеют в мире слово,А пожинают — впрочем, что кому.Те два посева сравнивать не новоИ не всегда разумно — потомуДавай с тобой доверимся на светеВ стихии — чувству, в остальном — уму,И даже если все смешает ветер,Как этой жизни, отдаюсь ему.1970