Померк закат, угасла нежность,И в холодеющем покое,Чужим участием утешась,Ты отошла — нас стало двое.Ах, как ты верила участью!Тебе вины любая малостьНеразделимой на две частиИ не всегда твоей казалась.Я оглянулся и увидел,Как бы внесенные с мороза,Твоей неправедной обидыТакие праведные слезы.И вызрел приступ жажды грубой —На все обрушить радость злую,Таили дрожь презренья губы,Как смертный трепет поцелуя.Но отрезвляющая воляВзметнула душу круче, выше, —Там нет сочувствия для боли,Там только правда тяжко
дышит.Уже — заря. В заботе раннейВнизу уверенно стучатся.Я не открою. Спи, страданье.Не разбуди его, участье.1963
«И луна влепилась в лоб кабины…»
И луна влепилась в лоб кабины,И легла за плугом борозда.Взрезывай тяжелые глубины,Думай, что там было и когда?Не враждует прах с безгласным прахом,Где прошли и воды и лучи,И не глянет в небо черным страхомБорозда, рожденная в ночи.Но вдали от суетного станаВдруг возникнет, как из-под земли,Скорбная торжественность туманаВ память тех, что раньше здесь прошли.Пусть они живому не ответят,Пусть туман, как привиденье, — прочь,Ты вернешься к людям на рассвете,Но не тем, каким ушел ты в ночь.1968
«Заняться как будто и нечем…»
Заняться как будто и нечем.Вот лестницу он смастерил.Ведь жизнь оставляет под вечерНе много желаний и сил.И тихо — ступень за ступенью —Он стал подниматься туда,Где пенье, морозное пеньеНад крышей несли провода.А все, что отринуто, глухоЗамкнули четыре стены.Там как изваянье недуга —Подушка и ком простыни.И встал он — высоко, высоко —Не краткий закат подстеречь,А холод незримого токаУ самых почувствовать плеч.Увидеть в каком-то наитье(Как будто провел их не сам)Вот эти смертельные нити,Ведущие к первым огням.Ну, что же, теперь не в обиде:В порыве желаний простыхОгни на поверке увиделИ что осветил он — постиг.Но старое сердце дивилось:И в счастье есть горький удел —И выше бывать приходилось,А что-то навек проглядел.1968
«Сенокосный, долгий день…»
Сенокосный, долгий день,Травяное бездорожье.Здесь копён живая теньПрипадаетК их подножью.Все в движенье —Все быстрейХодят косы полукругом.Голос матери моейМне послышался над лугом.В полдень,Пышущей, как печь,Мать идетСквозь терн колючий,А над нею —Из-за плеч —Тихо выклубилась туча.Воздух двинулся — и вдругЛуг покрылоЗыбью сизой,Только ласточки вокругСвищут —Низом, низом, низом.Мать,В томительных лучахПеред тучейЧерной, чернойВижу,Как кровоточатРуки, ссаженные терном.Мать,Невидимый потокГорней силою заверчен, —С головыСорвет платок,А с копён моих —Овершья.Но под шумом дождевым,По коленоВ душном сенеЯ стою, как под твоимЛасковым благословеньем.1968
«И я опять иду сюда…»
И я опять иду сюда,Томимый тягой первородной.И тихо в пропасти холоднойК лицу приблизилась звезда.Опять знакомая рукеУпругость
легкая бамбука,И ни дыхания, ни звука,Как будто все на волоске.Но оборвись, живая нить!Так стерегуще все, чем жил я,Меня с рассветом окружило,Еще не смея подступить.И, взгляд глубоко устремя,Я вижу: суетная силаЕще звезду не погасила,В воде горящую стоймя.1968
«В рабочем гвалте, за столом…»
В рабочем гвалте, за столом,В ночном ли поезде гремящем —Резонно судят о быломИ сдержанно — о настоящем.И скован этот, скован тотОдним условием суровым:Давая мыслям вольный ход,Не выдай их поспешным словом.Свободный от былого, тыУ настоящего во власти.Пойми ж без лишней суеты,Что время — три единых части:Воспоминание — одна,Другая — жизни плоть и вещность;Отдай же третьей все сполна,Ведь третья — будущее — вечность.1968
«Мать наклонилась, но век не коснулась…»
Мать наклонилась, но век не коснулась,Этому, видно, еще не пора.Сердце, ты в час мой воскресный проснулось —Нет нам сегодня, нет нам вчера.Есть только свет — упоительно-щедрый.Есть глубиной источаемый свет,Незащищенно колеблясь без ветра,Он говорит нам: безветрия нет.Мать, это сходятся в сердце и в домеНеразделимые прежде и вновь,Видишь на свет — в темножилой ладониЧутко и розово движется кровь.Видишь ли даль, где играют, стремятся,Бьются о стены и бьют через край,Реют, в извилинах темных змеятсяМысли людские… Дай руку. Прощай.1969
«Ничего, что этот лед — без звона…»
Ничего, что этот лед — без звона,Что камыш — не свищет,В немоте прозрачной и бездоннойНас никто не сыщет.Мы опять с тобою отлетели,И не дивно даже,Что внизу остались только тени,Да и те не наши.Сквозь кристаллы воздуха увидимТо, что нас томило…Но не будем счет вести обидам,Пролетая мимо.А пока — неузнанные дали,Как душа хотела,Будто нам другое сердце далиИ другое тело.1969
«Не бросал свое сердце, как жребий…»
Не бросал свое сердце, как жребий,На дороге, во мгле.Три огня проносила ты в небе,А теперь твой огонь — на земле.Эти рельсы, сведенные далью,Разбежались и брызнули врозь.Но огонь — над обманчивой стальюСредь раздвинутых настежь берез.И гнетущая свеяна дремаС твоих плеч, со сквозного стекла, —Недоступно, светло, невесомоПоднялась и в окне замерла.И глядишь сквозь мелькающий хаос,Как на самом краюЯ с землею лечу, задыхаясь,На притихшую душу твою.1969
«Вчерашний день прикинулся больным…»
Вчерашний день прикинулся больнымИ на тепло и свет был скуп, как скряга,Но лишь зачуял свой конец — от страхаСтер сырость, разогнал ненастный дымИ закатил роскошный, незаконный,В воде горящий и в стекле оконномНелепо торжествующий закат.А нынешний — его веселый брат —Светил широко, но не ослепляя.И сам как будто был тому он рад,Что видится мне дымка полевая,Как зыбкое последнее теплоЗемли тяжелой, дремлюще-осенней.Но время угасанья подошло —Его неотвратимое мгновеньеНе отразили воды и стекло,Лишь на трубе, стволом упертой в небо,Под дымом, что струился в том стволе,Прошло сиянье — легкое, как небыль.…Еще один мой вечер на земле.27 июля 1970