Стихотворения

Бедный Демьян

1924

Вперед и выше!

На ниве черной пахарь скромный, Тяну я свой нехитрый гуж. Претит мне стих языколомный, Невразумительный к тому ж. Держася формы четкой, строгой, С народным говором в ладу, Иду проторенной дорогой, Речь всем доступную веду. Прост мой язык, и мысли тоже: В них нет заумной новизны, — Как чистый ключ в кремнистом ложе, Они прозрачны и ясны. Зато, когда задорным смехом Вспугну я всех гадюк и сов, В ответ звучат мне гулким эхом Мильоны бодрых голосов: «Да-ешь?!» — «Да-ешь!» — В движенье массы. «Свалил?» — «Готово!» — «Будь здоров!» Как мне смешны тогда гримасы Литературных маклеров! Нужна ли Правде позолота? Мой честный стих, лети стрелой — Вперед и выше! — от болота Литературщины гнилой!

1924

Снежинки

Засыпала звериные тропинки Вчерашняя разгульная метель, И падают, и падают снежинки На тихую, задумчивую ель. Заковано тоскою ледяною Безмолвие убогих деревень. И

снова он встает передо мною —  Смертельною тоской пронзенный день. Казалося: земля с пути свернула. Казалося: весь мир покрыла тьма. И холодом отчаянья дохнула Испуганно-суровая зима. Забуду ли народный плач у Горок [32] , И проводы вождя, и скорбь, и жуть, И тысячи лаптишек и опорок, За Лениным утаптывавших путь! Шли лентою с пригорка до ложбинки, Со снежного сугроба на сугроб. И падали, и падали снежинки На ленинский — от снега белый — гроб.

32

Горки — подмосковная деревня, где скончался В. И. Ленин.

1925

Сказ

про картонный кооператив

Политически-уголовный мотив

Образец кооперативной халтуры

Вниманию советской прокуратуры

«На Октябрьской улице в Москве есть кооператив „Пролетарская Сила“, в котором многие товары качеством бывают хуже рыночного, а продаются дороже, чем в частных лавках.

Я два раза брал по две пары ботинок. В первом случае — через 15 дней ботинки пришли в негодность, во втором — через 10 дней.

По осмотре специалистом-кожевником оказалось, что товар плохого качества — из картона…

С таким товаром кооперативу не побить частную торговлю».

«Рабочая Газета», 28 мая 1925 г.

Ехал мужичок, Приехал серячок Не в какой-либо город Нерехту, Да ехал не по «Дворянскому прешпехту», Да не в лавку торгоша Обдувалова, Где его одурачат, как ребенка годовалого, А ехал мужичок, Приехал серячок Починить свою хозяйственную заплатушку В Москву-матушку, Не в прежнюю «порфироносную вдовицу», А в самую, что ни на есть, красную столицу. Ехал он по улице чуть не самой главной, По той ли «Октябрьской» улице славной, Да в тот ли кооператив «Пролетарская Сила», Как над ним красная вывеска гласила. И накупил мужичок в кооперативе новинок Жене да дочке по паре ботинок — На себя раскошелиться не мог, Потому — за пару сапог «Пролетарская Сила» Дорогонько с мужика запросила. Как вернулся мужичок домой, Гос-споди боже-же мой! Жена — к мужу, дочка — к тяте. А он им подарочек — нате! Сколько было радости в хате! Запрыгала дочка, зарумянилась жена, У обеих присказка одна: — «До чего ж красивые боты!» — «Савецкой работы!» — «Вот благодать!» — «Сносу не будет, видать!» Ан через две недели Из новых ботинок пальцы глядели. Как попали ботинки в первую лужу, Так все нутро поперло наружу. Эко горе! Кого в нем винить? Понес мужичок ботинки чинить К деревенскому сапожнику Антону, А тот смеется: «Подметки — из картону!» — «Ну, а верх?» — «Из гнилого хламу! Ботинки не чинить, а — в мусорную яму!» Взвыл мужичок, Привскочил серячок И, ботинки с подметками бумажными Что есть силы оземь хватив, Стал крыть словами семиэтажными Советский кооператив: «Какая ж ты есть „Пролетарская Сила“, Мать тебя не доносила? Да ты хуже торгаша самого отпетого! Нога моя в тебе не будет после этого!» Веселый, скажете, фельетон Про сапожный картон? Нет, это жуткая иллюстрация — Какая у нас бывает кооперация: Не просто жульничество и бестолковщина, А политическая уголовщина. Это — удар по рабоче-крестьянской смычке. Ежли такой подлой привычке Не будет преграды законной, Смычка тож может оказаться картонной: Лишимся мы к мужику подходу, Смычка размокнет в первую непогоду. Чтоб умерить нечестный торгашеский зуд. Надо вышереченных кооператоров отдать под суд. И за гнусность, под пролетарской вывеской устроенную, Наложить на них кару утроенную. Пусть знают все, что над каждым рвачом Стоит наш суд — не с картонным мечом!

1926

Опасный дух

На фабрике «Заря социализма» в Ярославле «гуляют» рабочие целыми сменами. — На екатеринославских заводах прогулы достигают 30 процентов. — В Ярославле едва не пострадал от пьянки мощный завод «Красный Перекоп».

И т. д. И т. д.

См. рабоч. хронику «Правды»

Мы спешили в хозяйстве залечивать раны. Составляли широкие планы, Примеряли тысячи смет Вперед на несколько лет. Увязка… Как будто бы все увязалось… Река изобилья сейчас потечет… И вдруг оказалось… вдруг оказалось — Про-счет!! Бывает. Случается. За успех стопроцентный никто не ручается. Просчитались, так что же? И ноги на лавку? Жизнь внесла в наши планы поправку. Мы поправку эту учтем, На время держась колеи малость узкой. Ничего! Укрепившись, широким путем Мы покатим с хозяйственно-полной нагрузкой. Загудят трактора по живой целине, Если не… Про себя тож скрывать я не стану. Я начал работу по широкому плану: Пишу эпопею немалую, Почти небывалую (Не по качеству, так по длине). Я ее напишу… если не… У нас на заводах кой-где, к сожаленью, Стало сильно попахивать матушкой-ленью. Отовсюду тревожный доносится гул: — «ПРО-О-О-О-ГУ-У-У-УЛ!!» Каждый день, открывая газету. Читаешь про фабрику ту или эту: — На «Заре социализма» — гулянка. — На «Красном Перекопе» — пьянка Не краснея перед заводскими стенами, Гуляют целыми сменами. Прогульные дни превратились в эпидемию. Есть прогульщики прямо «на премию»: Один день по заводу шатается, Два дня — шут его знает где обретается. Результат же общий прогулов таков: Стоят без работы сотни станков. Развелись такие «Гаврилки»: Не выкурить их нипочем из курилки. Дым колечком. Ш-ш-шикарно! Лень страшней всех зараз. Для нас «дух лени» в тысячу раз Опаснее «Духа Локарно»! Старая сказка, Гнилая закваска. — «Ух! Ух! Руськой дух!» Вот про что, натрудивши губы, Во все агиттрубы Я б упорно трубил,— Вот в какую бы точку я бил. Вот «Гаврилок» каких я б трепал, не робея. Когда б не моя… эпопея. Но уж трудно мне дальше тревогу скрывать. Я боюсь: план широкий мне могут сорвать, Сузив круг — одного ль моего? — горизонта. Дезертиры рабочего фронта!

1926

«Товарищ

борода» (Бытовое)

Взращенный деревенским полем, Обкочевавший все большие города, Куда его гнала не роскошь, а нужда, Он прозывается не Жаном и не Полем, А попросту — «товарищ борода». Ему уж сорок два, немалые года. Он закалил свой ум и волю в тяжкой школе Мучительной борьбы и черного труда, «Товарищ борода». Десяток лет батрацкого скитанья По экономиям помещиков былых,— Другой десяток лет голодного мотанья Ремонтной клячею средь гула, грохотанья Бегущих поездов и треска шпал гнилых,— Хватанье за букварь, а после — за листовки, «Тюремный курс» за забастовки, «Февральский» натиск на царя. Потом Октябрь, потом — как не считал мозолей, Так не считал и ран — защита Октября От барских выродков, от Жанов и от Полей И прочей сволочи, грозившей нам неволей. Победно кончилась кровавая страда. Мы обратилися к хозяйственным основам. Но где же он теперь, «товарищ борода»? Усталый инвалид, не годный никуда? Нет, он — силач, ведет борьбу на фронте новом. «Усталость? Чепуха! Живем в такой момент!» Он нынче «вузовец», студент. Штурмует знание. Такие ли препоны Брать приходилося? А это что! Да-ешь!! Он твердый коммунист. Такого не собьешь. «Пускай там, кто сплошал, разводит вавилоны О страшных трудностях при нашей нищете И не рассеянной в два счета темноте. Да мы-то — те или не те? Какой там пессимизм? Какие там уклоны? Понятно, трудности. Нашли скулить о чем! Да новое — гляди! — повсюду бьет ключом. За гуж взялись-то миллионы! Народец жилистый. Взять нас, студентов. Во! Не из дворян, не из дворянок. Студенческий паек известен: на него Не разгуляешься. Да нам не до гулянок!» Разметил все свои часы — какой куда — «Товарищ борода». Он времени без толку не растратит, Свой труд — и нынешний и будущий — ценя. «Как выучусь, других учить начну. Меня Годков еще на двадцать хватит. Ведь замечтаешься: работа какова! Откроюсь — что уж за секреты! — Когда-то, засучив по локти рукава, Случалось убирать господские… клозеты. А нынче — разница! Сравни-ко: тьма и свет! Да ежели бы мне не то что двадцать лет, А жить осталось месяц, сутки, Не опустил бы рук я, нет! Работе отдал бы последние минутки!.. Я…» — Тут, как девушка, зардевшись от стыда, Он вдруг забормотал, «товарищ борода»: «Учебник я уже… того… Мое творенье… Послал в Москву на одобренье… Волнуюсь очень… Жду ученого суда…»

* * *

Вниманью молодых товарищей-поэтов, Что ищут мировых — сверхмировых! — сюжетов, Друг другу темами в глаза пуская пыль. Вот вам бесхитростная быль. Коль ничего она не скажет вашей братье, Пустое ваше все занятье! Спуститесь, милые, туда, Где подлинный герой — такой простой и скромный — Свершает подвиг свой огромный. Советский богатырь, «товарищ борода».

1926

На ленинский маяк!

Как волны, дыбятся панели. Ни дать ни взять, как волк морской, В морской фуражке и шинели Плыву я в «Правду» по Тверской. Здесь — «марсовой» по званью-чину — Гляжу я пристально во мглу: Не прозевать бы вражью мину! Не напороться б на скалу! Несутся волны, словно горы. «Левей!» — «Правей!» — «Назад!» — «Впе-е-е-ред!» На капитанской рубке споры. Кого-то оторопь берет. Слежу спокойно за ответом Морских испытанных вояк. А впереди — призывным светом Сверкает ленинский маяк!

1926

Три чучела

С расейской эмиграцией Нам прямо сладу нет: Военной операцией Пугает сколько лет! И тычет нам три чучела: — Ура! — Ура! — Ура! Тьфу! Как ей не наскучила Подобная игра? Вот зубры-консерваторы, Магнаты без земли, Кирилла в императоры Они произвели. Картежный плут и пьяница Их сердцу всех милей. Кому еще приглянется Подобный дуралей? Берите, вот, готовенький, — Готовят десять лет! — Крапленый, уж не новенький, Бубновенький Валет! Другие — трехаршинного (Срединного смотри!) Князька Николу Длинного Готовят нам в цари. Но не сейчас, так вскорости (Все видите: шкелет!) Распутство, пьянство, хворости Сведут его на нет. Вот слева третье чучело: Сотлевший туалет. Старуху крепко скрючило За эти десять лет. О ней весьма поносная Катилася молва. Вдова порфироносная Жива иль не жива? Где краски все линючие Былой ее судьбы? Пошли по ней вонючие Могильные грибы. Читать заупокойную! Какие тут «ура»? Всех в яму их в помойную Швырнуть уже пора!

1927

Великий подвиг

Посвящается

«Международной организации помощи борцам революции»

(Древнегреческая легенда)

Прощался сын с отцом, со старым, мудрым греком. Прижавши юношу к груди, Сказал ему отец: «Клеон, мой сын, иди И возвратись ко мне — великим человеком!» Прошли года. Вернулся сын к отцу В наряде дорогом, весь — в золоте, в рубинах. «Отец, я стал богат. Счастливому купцу — Не будет равного мне богача в Афинах!» «Мой сын, — сказал отец, — я вижу, ты богат. Не говорит, кричит о том твое обличье. Но ежели б ты стал богаче во сто крат, Не в этом истинно бессмертное величье!» Прошли года. И вновь вернулся сын к отцу. «Отец, я знанье все постиг в его вершинах. Мне, как первейшему на свете мудрецу, Все мудрецы поклонятся в Афинах!» И отвечал отец: «Ты знанием богат, Прославлен будешь ты, быть может, целым светом. Но ежели б ты стал ученей во сто крат, Величье истинно бессмертное не в этом!» Прошли еще года. И в третий раз Клеон Вернулся к дряхлому отцу, к родным пенатам [33] Но не один вернулся он, А с братом, вырванным из вражьих пыток братом. «Отец, я услыхал его тюремный стон, И я ускорил час его освобожденья!» «Мой сын! Благословен день твоего рожденья! — Клеону радостно сказал отец-старик.— Смой кровь с себя, смени истлевшие одежды. Ты оправдал мои надежды: Твой подвиг — истинно велик!»

33

Родные пенаты — домашний очаг.