Стиляги

Козлов Владимир Владимирович

Алексей Козлов:

У меня было таких вот друзей – [стиляг] не больше десяти. Может быть, у них тоже были. Но, в принципе, мы исчислялись несколькими десятками на всю Москву. Не более того. Остальные, может быть, тоже интересовались и знали не меньше нас, но их отличало то, что они внешне не выделялись, старались держаться в тени. У меня был такой приятель, который тоже очень много всего знал, но почему-то одежда его вообще не интересовала. Он одевался, как все. И мы с ним разговаривали, все нормально, но он не выделялся. Он носил советские костюмы. А я не мог держать в себе это преимущество над всеми остальными, я должен был это подчеркнуть. Количество таких людей было, наверно, гораздо больше, но у них не было такого чувства самосознания, они не хотели

выделяться. В советском обществе был какой-то процент населения – может быть, они миллионами исчислялись, которые все понимали, все знали, всем интересовались. Они просто тихо, в тряпочку, дома или там на кухне собирались. Это называлось «Фига в кармане». Я к ним относился с легким презрением. Я их любил и уважал, но за вот эту трусость я их презирал. Слегка. Я этого не выказывал, конечно. А те, кого обзывали стилягами, не могли удержаться и демонстрировали свое это знание. В виде внешних проявлений. Они держали «фиги в кармане», мы старались эти фиги показывать. А самые рискованные люди – это шестьдесят восьмой год, на Красную площадь вышли – Горбаневская, Делоне и другие. Когда в Прагу вошли [советские войска]. Они вышли, их тут же забрали, и они все в лагеря попали.

Валерий Сафонов:

Стиляга – это воспитание в себе чувства стиля. Постепенно складывалось понимание стиля. И этот процесс – воспитания стиля, понимания стиля – все это шло интуитивно.

Олег Яцкевич:

Мы были нормальные ребята. Но государство взялось нас преследовать за то, что мы не хотим ходить в пальто фабрики Володарского, которое… Как говорил значительно позже Жванецкий, если не видел ничего хорошего, то и «Запорожец» сойдет.

И [стиляжная] публика – они в большинстве своем в жизни благополучно состоялись. Среди стиляг были и подражатели, которые только во имя брюк вступили во все это, но были… Я могу назвать десятки людей, который состоялись – в музыке, в науке: в самых разных областях. Это были более чем правильные ребята. Из них вышел, кстати, и Василий Аксенов, и Аркадий Арканов.

Анатолий Кальварский:

Тем людям, кто более свободно мыслил – естественно, про себя, не вслух – нравилось, что мы дразнили власть неосознанно. Это был какой-то неосознанный опознавательный знак: чужие, свои. Потом, правда, эти свои оказались не очень «своими». Но тогда мы опознавали друг друга.

Борис Алексеев:

Уже стали на [узкие] брюки смотреть нормально. Тихо-тихо, но глядя на стиляг, молодежь стала приодеваться, приобуваться, себя вести немножко по-другому. Более расслабленные, что ли, стали. Не стало того запрещенного – что все недоступно. Можно было что-то слушать встречаться… Уже пошла другая волна, диссидентская. Стали читать книжки какие-то, изданные на Западе, журналы пошли. И стиляжничество как таковое потеряло смысл. Оно свое дело сделало. Перестали в «Крокодиле» рисовать карикатуры – стали рисовать на пьяниц, алкоголиков. И это сошло на нет, перешло в какие-то другие области.

Александр Петров:

У нас с того времени выработался иммунитет ко всему тому, что носят окружающие. То есть, человек должен быть оригинально одет. Многие только этим и отличались. Интеллекта никакого. Кто-то уже умер, кто-то эмигрировал, кто-то забросил это увлечение одеждой.

Увлечение музыкой, коллекционирование пластинок дало мне много. Джаз – это музыка вообще-то философская. Джаз научил меня философствовать. Я мало читаю, и иной раз я приходил к подобного же уровня выводам, что и человек, прочитавший несколько библиотек. И я спорил с другими: а почему когда человек мало читает, это считается отрицательным, а когда он мало музыки слушает, это нормально? Ответа не было.

Где-то внутри к меня сидит: нельзя копировать. И в виде, и в одежде, и в музыке. Нестандартно мыслить это научило меня.

Валерий Попов:

Это было безусловно поколение победителей. И оно свое сделало. В жизни и в моде.

Виктор Лебедев:

Как жизнь показала, [стиляги] сыграли колоссальную

роль. Это была своеобразная культурная революция. Протестная, смешная иногда временами. Этот Невский проспект, эти прогулки, эти километры – восьмой, девятый, десятый класс, первый, второй, третий, четвертый курс консерватории – они дали колоссальный фундамент и желание обостренно воспринимать мир. И, конечно, это был глоток свободы своеобразной. Это было в какой-то степени братство, какая-то трогательная забота друг о друге, желание поделиться какой-то новацией. Это шло вразрез с тем запуганным, забитым академическим образованием, которое было у нас в это время. Смехотворными были все эти диаматы, истматы, истории партии и так далее. Многие деятели культуры, искусства вышли из этой среды и даже благодаря ей.

Алексей Козлов:

[Автор пьесы «Взрослая дочь молодого человека» Виктор] Славкин придумал замечательную идею: что люди, которые были штатниками, там, стилягами, когда пришла свобода, они оказались в полном дерьме. А все эти американские шмотки получили возможность покупать совершенно спокойно те, кто были партийными деятелями. Кто зажимал их, те стали привозить фирменные пластинки и шмотки из-за границы, став дипломатами, членами партии. А кто был в загоне, они так и остались. Власть достается все равно продажным людям. Эта идея замечательная совершенно. А все детали – это я ему рассказал.

Время от времени интерес к субкультуре стиляг возвращается. В начале 1980–х в Москве появилась группа «Браво», собранная гитаристом Евгением Хавтаном. Группа до сих пор играет ретро-рок и активно использует эстетику стиляг.

В своих песнях – таких, как «Ленинградский рок-н-ролл», «Вася – стиляга из Москвы», «Стильный оранжевый галстук» или «Желтые ботинки» – группа создала романтическо – идеалистический образ стиляги. Он, может быть, и не совсем соответствует тому, что было на самом деле, но передает, что ли, то, каким могли бы быть стиляги при других обстоятельствах, как они хотели жить. Все негативное – гонения, фельетоны и т д – ушло, осталась только приятная легкая ностальгия.

Евгений Хавтан:

Каждый человек выбирает в жизни свое: кому-то нравится хеви-метал, кому-то панк-рок, кому-то рок-н-ролл. А мне нравится эстетика того времени, меня это очень сильно привлекает. Это время было во всех странах разное, и у нас стиляжное время сильно отличалось от того, что было на Западе.

[Стиляги] были не такие как все, и в этом уже их сверхзадача. Потому что в пятидесятые-шестидесятые все выглядели одинаково, все ходили строем. Это было коммунистическое время, все было запрещено. Поэтому любой человек, который отличался, он уже сам по себе был героем. Он был изгоем, не таким как все. Мне всегда нравились люди, которые слушали не такую музыку, как все слушают, одевались не так, как все.

В СССР у этого были свои корни, хотя у стиляг корни – джаз и рок-н-ролл, было всегда две составляющих – одна музыкальная, другая – стилевая. Стиляги наиболее интересны и привлекательны для меня, потому что здесь очень удачно соединены эти составляющие. Стиль одежды, стиль кино – то, что я называю «Стиль с большой буквы», который больше никогда не вернется. И музыка. Джаз, рок-н-ролл – то, что у стиляг было. Мне это время очень интересно и симпатично. Первое – это мое детство. Я помню, что у родителей играли пластинки виниловые, вечеринки были.

Кроме того, в нашей стране еще некий дух романтики в этом был. Потом, когда я познакомился с американскими и английскими аналогами стиляг, а американский аналог стиляг – это были тедди-бои. Потом на смену им пришли моды – и наши поклонники в восьмидесятые годы, когда группа «Браво» появилась, были очень похожи на них. Восемьдесят пятый, восемьдесят шестой год – тогда на наших концертах появились наиболее стильные ребята.

Моды и стиляги смотрели передовое кино, слушали передовую музыку, всегда были на гребне волны стиля, моды – в отличие от других молодежных течений. Тем, что ои все передовое воспринимали первыми, они мне очень близки. Допустим, панк-рок – музыка мне по энергетике близка, но сама эстетика грязи связанная с панк-роком, или эстетика металла – мне это совершенно не близко.