Стиляги

Козлов Владимир Владимирович

С детства Андрей ни в чем не знал отказа. Мама и папа выполняли любой его каприз. Мальчик привык: стоит ему чего-либо захотеть, как все появляется, словно по мановению волшебного жезла. Таким он и вошел в жизнь. Заикнулся однажды об автомобиле – и вскоре у крыльца стоял новенький «Москвич». Отцовская «Победа» также была в его полном распоряжении. Молодой Передерий был законченным тунеядцем, а ослепленные любовью родители видели в нем только ласкового сына, гордились его отличными манерами и умением отменно держать себя за столом. Когда юноша поступил в вуз, папа стал давать ему ежемесячно тысячу рублей «на карманные расходы» (в пятидесятые годы это было больше средней зарплаты по стране – В. К.). На карманные же расходы шла его стипендия, а для отдыха и развлечений была предоставлена загородная дача. Андрей жил широко, и вскоре этих денег ему перестало хватать. Тогда он стал брать деньги из дому без ведома родителей. Домашние благодушно улыбались, обнаруживая «проказы» сына.

Стоило Андрею кашлянуть, как его немедленно сажали в самолет и отправляли на южный курорт. Не важно, если в это время шли экзамены: есть ли смысл ради них жертвовать лучшим курортным временем? Понятно, что у Андрея даже мысли не возникало о том, что ему самому когда-нибудь придется зарабатывать свой, трудовой хлеб. Всю жизнь он собирался проходить в сыновьях академика Передерия и пользоваться всеми вытекающими отсюда благами.

Такими же избалованными бездельниками и оболтусами росли и соседи Андрея по скамье подсудимых.

Как гром среди ясного неба обрушилось на эти семьи известие о том, что их выхоленные, «воспитанные» сынки на самом деле грабители и убийцы!

– Наш сын невиновен! Он не способен зарезать даже курицу! Это ужасная ошибка! – таковы были первые слова, с которыми родители обратились к следователю.

Они наняли лучших адвокатов и стремились любыми путями смягчить участь своих детей. А мать Александра Лехтмана даже явилась к матери убитого ее сыном Эдуарда и предложила ей деньги за то, чтобы они постарались выгородить на суде Александра.

Толстые папки следствия, многочисленные документы, показания свидетелей обличают не только преступников. Атмосфера преклонения и угодничества, окружавшая юношей в семье, исполнение любых желаний приучили их к мысли, что им все дозволено. Как известно, такими же убеждениями была проникнута дореволюционная так называемая «золотая молодежь» – сынки богатых дворян, фабрикантов, купцов. Родители осужденных – не дворяне, не фабриканты и не купцы. Это люди труда, которые не мыслят своей жизни без общественно-полезной деятельности. Но уважение к труду и верность этим принципам они не сумели воспитать в детях, считая, что все это придет само собою, с годами, а пока, дескать, пусть погуляют и повеселятся. А ведь от праздности, от распущенности до преступления – один шаг.

Если бы разум, о котором говорил Макаренко, присутствовал в системе семейного воспитания юношей, Передерий – отец потребовал бы хотя бы отчета у сына, куда он расходует его деньги. А родители Альберта… Разве не обязаны они были поинтересоваться, где проводит ночи их сын, с кем и на какие деньги пьет?

Александр Лехтман прятал дома украденный микроскоп, сказав матери, что уму дали его из института для занятий, но ведь она сама преподает в вузе и знает, что такие приборы из лабораторий не выносят…

Даже из этих фактов видно, как примитивно понимали родители свой долг воспитателей, считая «неудобным», «неделикатным» вмешиваться в личную жизнь детей, контролировать их поступки. А их сыновья вели двойную жизнь. Одна проходила у них на глазах, другая – в пивных и ресторанах.

Спившиеся молодчики все более и более теряли человеческий облик. Вот что говорят они сами о своих идеалах.

«Все мы любили выпить, – показал на следствии Пнев, – и для этой цели посещали рестораны… Чтобы иметь деньги на пьянство, я украл кольцо…»

Андрей Передерий показал:

«Посещал рестораны. На это я тратил стипендию плюс деньги, которые давали родители, плюс деньги, которые я брал тайно у родителей, плюс деньги, вырученные от распродажи своей библиотеки».

Андрей Передерий был арестован на курорте. Негодяй возмущался, что прервали его отдых. Его везли, чтобы отдать под суд за убийство человека, а он требовал, чтобы в дороге его кормили шоколадом, и недоумевал, когда ему отказывали: «Почему? Я ведь хочу купить на свои деньги». Своими он считал деньги, вырученные от продажи пиджака убитого Эдуарда. А сидя в тюрьме он просил, чтобы его кормили тортами, словно он присутствовал на именинах у своих родственников.

Непередаваемая мерзость!

* * *

Преступники наказаны по заслугам. Пусть это послужит суровым предостережением любителям легкой и беззаботной жизни, тем, кто намеревается всю жизнь прожить тунеядцем. И пусть об этом подумают чересчур любвеобильные родители. В нашей стране каждый живет своим трудом. От труда каждого зависят его положение в обществе, его место в жизни.

Волна антистиляжных фельетонов и карикатур продолжается в советской прессе ровно столько, сколько существуют стиляги. Вот фельетон Николая Асанова «Шептун» («Крокодил», № 16 за 1954 год). В нем слово «стиляга» не употребляется, но описание внешний вида героя полностью соответствует тогдашнему карикатурному образу стиляги:

Н. Асанов «Шептун» («Крокодил», № 16 за 1954 год)

«Передо мной был Гога Баранчук. Но в каком виде! Плечи его рыжего костюма стали в два раза шире от ватных подкладок, шляпа была зеленая с длинным ворсом, на ногах – ярчайшие желтые полуботинки на сверхтолстой подошве, и вообще весь вид его свидетельствовал о преуспеянии».

А герой фельетона Гога – молодой человек стиляжной внешности и со склонностью к «буржуазному образу жизни» – занимается чем-то вроде фарцовки.

«Было любопытно узнать, чем же он «заведует», и я согласился зайти. Мы стояли возле кафе с интригующим названием «Арфа», и я направился было к дверям этого заведения, но Гога удержал меня за руку:

– Фу, это типичная забегаловка! Мы пойдем в «Отдых», вот это кафе!

Мне было все равно, и я пошел рядом с ним, с удивлением замечая, что Гога стал очень известен. Пока мы поднимались по переулку, он раз десять приветствовал каких-то людей, иногда снимая свою шикарную шляпу, иногда просто поднимая руку. Шел он быстро, так что поговорить по дороге не удалось.