Стирающие грани
Шрифт:
Тук-тук…
Когда у мечты есть крылья
В ту же ночь они втроем оказались в маленькой хижине на самой окраине города, которую предусмотрительно снял Элон – в этих трущобах их нескоро смогут найти, даже если стали бы искать.
Чем дальше они уходили от центра города, тем уверенней чувствовал себя пленник. Он мог уже идти почти без посторонней помощи, и хоть был очень истощен, но держался неплохо для человека, который много лет провел в каменном мешке.
Едва переступив порог домика, Руфус - потребовал много воды и мыла - и Элон, про себя ругаясь, вынужден быть притащить откуда-то большую лохань и кусок цветочного мыла – скорее всего, ворованный.
Закончив водные процедуры и с остервенением срезав с себя все «лишние» волосы, переодевшись в чистое, удовлетворенный Руфус тут же завалился на единственную кровать и заснул поистине мертвецким сном.
Все попытки Элона разбудить его утром ни к чему не привели – проснувшись и попив воды, тот снова впал в спячку, и единственное, что услышали его спасители, была фраза о том, что они поговорят тогда, когда он будет готов. А сейчас ему нужно время, чтобы восстановить силы.
Элон был в бешенстве, но сейчас он ничего сделать не мог. Сон Руфуса – странный, непробудный, казался даже противоестественным; скорей всего, колдун таким образом как-то восстанавливал свои силы. И теперь они могли только ждать.
Но Элон ждать не хотел. Чтобы успокоиться, он просто ушел, оставив Аю присматривать за полуживым человеком, и попросив ее связаться с ним, как только тот наконец придет в чувство.
Он оставил ее одну, на грани невнятной, но неотвратимо, как облако, нависшей над ними опасности, и пошел - развлекаться или заниматься своими прежними делами – что, по сути, было одно и то же. В другое время она сочла бы это обидой, но сейчас, когда рассерженный Элон ушел, Ая вздохнула с облегчением. Именно этого она и хотела. Теперь никто не мог помешать ее мыслям и ее странной, необъяснимой радости просто находиться рядом с этим человеком, которая, появившись неоткуда, вдруг придала смысл ее жизни. Ая не понимала сама себя, и, прислушиваясь к сердцу, словно выискивала симптомы неизвестной болезни, с запрятанной где-то глубоко тоской уже понимая, что болезнь эта неизлечима.
Теперь она часами могла просто сидеть рядом с ним, всматриваясь в изможденное, почти серое лицо, которое иногда нервно подрагивало во сне, когда глаза под сомкнутыми веками начинали метаться, словно умирающие птицы. Тогда она, осмелев, клала свою ладонь на холодный лоб и шептала что-то успокаивающее. Он не слышал ее, она это знала, но странным образом вскорости действительно успокаивался, и тогда его лицо снова начинало напоминать застывшее каменное изваяние, и лишь слабая ниточка дыхания, казалось, связывала этого человека с еще теплившейся в нем жизнью. Что-то чуждое, непостижимое чувствовалось во всем его облике, но она уже готова была принять его – полностью, какие бы тайны не стояли за его плечами.
Приготовив отвар из трав, она окутывала вымоченными в нем кусками ткани его запястья; кровавые раны затягивались неожиданно быстро, и скоро от них остались только темные рубцы. Сидя у изголовья больного, она перебирала пальцами спутанные пряди его темных волос, и непонятная нежность владела всем ее существом. Единственное, чего она хотела, чтобы он наконец поправился и очнулся от своего странного, на дни затянувшегося сна. И все, что они сделали ради него, уже казалось неважным, как и все то, ради чего они это делали. Просто пребывая рядом, она уже была счастлива – так, как не была счастлива давно. Может быть – никогда…
Элон приходил еще два раза, приносил еду, высказывал все, что он думает по поводу впавшего в спячку неблагодарного мерзавца и уходил снова, сопровождаемый облегченным вздохом Аи. И снова она, никем не потревоженная, могла стеречь покой почти незнакомого, но ставшего странно близким человека. Да и человека ли? Теперь и это уже казалось неважным. Там, под темными сводами темницы, ей хватило одной минуты - посмотреть в эти глаза, наполненные одиночеством и болью, чтобы самой стать его пленницей. Она узнала его. Она не могла его не узнать. И, если это была судьба, сейчас она готова была помириться с Судьбой…
Однажды, уже почти под вечер, снова осторожно отирая его раны, Ая тихонько напевала себе под нос простенький мотивчик, когда вдруг почувствовала, как что-то изменилось. Взглянув в его лицо, она увидела, что глаза Руфуса открыты – он украдкой смотрел на нее.
Она едва не вскрикнула от радости.
– Вы… Вам уже лучше?
– Кажется…Дай мне воды.
С трудом приподнявшись, он жадно припал губами к глиняной кружке и опустошил ее почти сразу.
– Еще…
Вторую кружку постигла та же участь, и, словно истратив непомерно много силы, он с тихим стоном снова опустился на постель. Но, вопреки испугу Аи, не закрыл глаза.
Некоторое время оба молчали.
– Это ты, - вдруг тихо сказал он. Ты та девочка, которой я отдал книгу, перед тем, как меня арестовали. Я узнал тебя.
– Да, это я, - ее голос задрожал, как натянутая струна. – И я сохранила ее.
– Судя по тому, что ты здесь, ты ее открывала – слабая улыбка мелькнула на его губах.
– Простите…
– Тебе не за что просить прощения – я бы не отдал ее тебе, если бы не знал, что ты ее когда-нибудь откроешь. Но и я не мог представить, как именно пересекутся наши пути.
– Но… Почему? Как вы могли знать? – не удержалась Ая.
Он снова улыбнулся и принялся рассматривать ее. Под его пристальным взглядом Ая вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой на базаре, под палящими лучами полуденного солнца.
– Ты изменилась. И веснушек больше нет…
Щеки Аи запылали алым цветом.
– Долго я спал?
– Долго… Почти десять дней.
– И все это время ты была здесь?
– Ну… Не могла же я вас оставить.
– А твой… друг?
– Он ушел… Но он обещал придти, как только вы проснетесь.
Руфус вздохнул.
– Я понимаю, что доставил вам много хлопот. Но, думаю, вы не останетесь в обиде. Единственное, что мне нужно, это еще немного времени. Дня два, я думаю, хватит. Вы сможете еще столько меня потерпеть?
– Отдыхайте, сколько понадобиться. К тому же, - добавила Ая без колебаний, - я могу пока и не сообщать ему. Зачем беспокоить человека?
– Действительно, зачем? – за улыбкой Руфуса последовал еще один долгий взгляд.
– Ая… Ая из Розовки – видишь, я не забыл твое имя… Могу я попросить тебя о двух вещах?